Братья. Книга 3. Завтрашний царь. Том 2 - - (книги бесплатно без txt, fb2) 📗
«Две девы?.. Догадался. Вот же невстреча…»
У хасина был богатый и звучный голос привыкшего петь на воле, в перекличке с горами и высоким небом. И он всё косился мимо Ознобиши, туда, где Нерыжень, подняв на ноги царевну, кутала её широким плащом – подальше от праздного любопытства зевак.
«Что ещё ты успел заметить, проныра?..» Вслух Ознобиша напомнил:
– Благодари праведного Эрелиса, возвысившего меня. Что ж, смелый сын Тузара, здесь ты узрел, сколь далеко тянется старинная рознь. Вожди андархов пировали с сильномогучим у одной скатерти, но сердца простолюдья по-прежнему шают враждой. Моему государю не благоугодно, чтобы старые угли вновь запылали. Идём, оруженосец славного ахшартаха. Воины расправы сопроводят тебя до Верхних ворот.
Хасин вновь поклонился и наконец-то повязал выбитый от пыли платок. Судя по лукавой улыбке, угар схватки вполне оставил его, и бросать затеянную игру Топтама не собирался.
– Советник праведного вознесён под облака, – сказал он, поглядывая на пятерчатку Ознобиши с двумя пальцами, свёрнутыми на сторону. Райца торопливо поправил ватные кончики. – Телохранитель ничтожен, он лишь рука на клинке да грудь, готовая принять стрелы. В чужом городе он уязвим, точно женщина, лишённая спутника. Встретив в пути доброхраброго мужа, женщина просит его: «Будь моим братом!» – и обретает защитника. Не гони бедного чужестранца, ближник великого. Будь сегодня мне братом, выведи на торг.
Он смотрел весело и бесхитростно. Как есть простой охранник, одинокий чужак… чей истинный сан без ущерба для чести выдерживал даже сравнение с женщиной.
«Усмяную броню стрелы язвят, от булатной отскакивают…»
Царевна выглядывала из-за плеча Нерыжени, отчаянно кивая: да, да!..
– Идём, брат мой, пришедший свободным, – торжественно произнёс Ознобиша. И зашагал в прежнем направлении, чувствуя себя сводником.
– Что ты надеешься отыскать в торговых рядах, достойный сын Тузара? – спросил Ознобиша, когда впереди разлился промозглый свет дня. – Почтенному ахшартаху довольно было сказать, и любой товар доставили бы на погляд.
– Топтама спустился в утробу горы не по воле сильномогучего, лишь с его разрешения. Мы слышали, купцы везут из северных чащ предивные загадки, лакомство для утончённых умов. Порок Топтамы есть любопытство. Этот воин хочет разведать, что переняли андархи. Ты знаешь всех лучше, как выселки порой сберегают исконное, даже то, что забыла коренная отчизна.
«Переняли?.. Выселки сберегают?..»
Изысканная беседа становилась похожей на вежливый поединок.
– Тебе ещё предстоит убедить меня в наследовании шегардайских поделок, – медленно проговорил Ознобиша. – Хлеб райцы – наука. Наши летописания впрямь рисуют хасинов гораздыми на хитрости, силки и ловушки…
– Кого ты объемлешь этим именем, правдивый? Хилэгов равнинных, ищущих чужих пастбищ и стад? Или нас, горных хивасов?
– Мой черёд каяться в недомыслии, сын Тузара. Наши сказания едва упоминают землю Хур-Зэх. Мы долго не имели вестей с юга и даже не ведали, что твоё княжество уцелело в Беду.
– Мы любим наши горы, как любят матерей и отцов, – мечтательно улыбнулся Топтама. – У каждой вершины, ручья, озера есть душа и славное имя, чтобы благодарить и приветствовать. Мы много раз защищали горы от врагов, и в лихой день они защитили нас. Мы плачем о каменных исполинах, израненных небесным огнём, но наши сердца полны гордости. Мы верим: настанет весна и цветущие травы обласкают раны земли…
«А славно у тебя язык подвешен, рында посольский, – хмыкнул про себя Ознобиша. – У Косохлёста небось рот на замке, да и Нерыжень не речиста. Милая Нерыжень…»
Ещё ему крепко казалось – рассказы хасина были предназначены совсем другой паре ушей. Тех самых, спрятанных под чужими вихрами и сползшей шапчонкой.
Топтама, похоже, смекнул, что этак недолго выдать себя, и стёр улыбку с лица.
– В горах долгие зимы, правдивый. Метели перегораживают ущелья, запирая нас по домам. Что делать мужчинам, пока жёны ткут ковры и варят обед? Пращур Уыци первым согнул два железных крючка, не разделимые без смекалки. Когда его внуки разгадали игрушку, он добавил шнур и кольцо. Когда внуки сами стали дедами, забаву переняли хилэги. Тогда шла война. Вскоре загадки попали к рыжим… к андархам. А теперь их везут с безлюдного севера, и глупый Топтама надеется обрести утраченное в Хур-Зэх.
Что-то дрогнуло в памяти Ознобиши. Слово, сказанное Топтамой… несколько выцветших строк… руки, простёртые с безнадёжной мольбой… близкий враг… слёзы витязей, отчаяние полководца… гаснущие глаза.
«Такой поток хвастовства да к своей пользе не обратить? Благодарю за подсказку, далёкий райца Тунгло!»
Он даже остановился.
– Значит, горные селения суть родина игр, обостряющих ум?
– Это так. Под моим кровом хранятся забавы предков, готовые распасться от ветхости.
– Так, может, и царскую загадку изобрёл какой-нибудь премудрый хивас?
– Царскую? – удивился Топтама. – Поведай, чтобы я понял…
– Это клетка для казни, сооружаемая кругом жертвы. – Ознобиша очень старался не выдать охотничьей дрожи. – Клетку можно разъять, но узник неминуемо истечёт кровью.
Топтама спокойно кивнул:
– Тотай рассказывал, как мои братья играли с подобной… – Он очертил в воздухе короб в половину заплечного. – Озорники заперли кошку. Отец увидел и сломал посох о старшего. Почему эта клетка у вас называется царской?
У Ознобиши звенело внутри предчувствие близкой удачи.
– В ней погиб один из наших героев, ставший иносказанием верности государю. Она стала святыней, последние пять веков без неё не венчали на царство. Перед присягой молодые цари размышляли над лезвиями и шипами, заржавленными верной кровью. Увы нам, клетка сберегалась в столице… есть рисунки, но кузнецы разводят руками.
Теперь уже остановился Топтама.
– Правдивый Мартхе, великий сегодняшний брат, – проговорил он торжественно. – Твоё бесстрашие отвело от одинокого хиваса побои и срам. Я буду рад сделать такую игрушку, чтобы ты мог поднести её молодому вождю.
Века и звёзды
На исаде у Ознобиши был свой обряд.
Мезоньки давно уже не налетали вороватыми пичугами, чтобы сцапать из руки обрывок вяленой рыбки, сунуть за щеку – и потом хвастаться, как ловко облапошили глупого господина.
Теперь Ознобише в снедном ряду быстренько собирали не то чтобы стол – тот всё же приличествовал царю, – но изрядное «блюдо доброго Мартхе». Чёрствые пирожки, рыбная мелочь, пересушенная в коптильне… Собирались мезоньки, несли юному райце все бывы города, все его слухи, свежие, как улов, плещущий в неводе. Пытались держаться чинно, но скоро всё равно начинался галдёж.
– А котелок когда соберётся?
– Люди хотят Эдарговича торжественной казнью в путь проводить.
– Гленя нам всё про суды…
– Жаловичей в бутырку вели, головы на кольях выставить обещали.
– Наставник Гленя.
– Ну да. Вот бы про битвы, про земли дальние…
– А прежде копий бить будут, как татей понятых бьют…
Были те, кто держался за спинами и, наоборот, весомо помалкивал. Эти потом догоняли Ознобишу где-нибудь у добычного ряда. И поверяли тайное, опасное, жгучее. Подслушанное возле рогож кружальных непуток. В притоне Ведиги. Даже в берлогах воровских главарей, редко выходивших на свет.
Донный мир Выскирега отлично знал: бледный северянин не побежит в расправу наушничать. Но и попытку обмана вряд ли забудет.
Топтама с любопытством наблюдал, как торговки наполняли круглое блюдо комьями застывшей каши, обрезанными лепёшками, окунёвыми головами. Как для почтенного райцы ставили опрокинутый короб, а из щелей, из-под рухнувших глыб вырастали оборванные тощие тени. Мезоньки лупили глаза на Топтаму и… медлили приближаться. Страшный хасин! Хищный враг! Где он прячет мешок, чтобы ловить ребятню? Под мохнатым плащом скрывает до времени?
– Здесь я собираю песчинки, – сказал ему Ознобиша. – Крохотные, они улетают с дыханием, но каждая может вспыхнуть, когда меняется свет. Они нужны мне, чтобы с пониманием дела сопровождать государя в суде, но, боюсь, пришлому воину наши сплетни будут скучны. Если желаешь, смелые девы проводят тебя в шегардайский ряд и помогут объясниться, если будет нужда.
