Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна (чтение книг .txt) 📗
— Ты чего, колдун?
— А что, и тебя полечить?
Он дёрнулся от меня, и я улёгся на стол.
— Ну чего ржёшь? — спросил он жалобно. — Только скажи!
— О-ох! Да нет, Ирсал, не трусь. Не колдун. Кое-что умею, это так. Давай, выпей ещё водички и будем о деле говорить.
— Чего тебе надо?
— Беда у нас, Ирсал. Взяли нашего связного, и он многих выдал.
— То ваша беда, не наша.
— Как сказать. Вот ты на гостью мою косишься, а она пришла меня стеречь.
— А мне… — начал и осёкся: — И нашла тебя?
— Как видишь. Много ваших обо мне знают?
— Так возьми да спроси, кто надоумил! А то, гляди, сам возьмусь!
— Не спеши, Ирсал! Сперва подумай: стоит ли меня врагом иметь?
Он не то, что побледнел — позеленел от страха и всё-таки пробормотал, что нечего, мол, его пугать, не таких видел.
— Врёшь! Таких, как я, ты не видел. Негде тебе было таких видеть. Да не трясись ты, я с тобой ещё ничего не сделал!
Он провёл по лицу ладонью, хрипло выругался и устало сказал:
— Чего взбеленился? Не трону я её, раз не велишь. У нас поищу. Не найдут тебя.
— А я что, за себя боюсь? Не так все просто.
Он усмехнулся.
— А чего тут хитрого? Ты Хозяину служишь, а у нас своя забота.
— А тебе чем тебе Охотник не подходит?
Он невольно оглянулся, услыхав запретное имя, но ответил бесстрашно и сурово:
— Сам из богатых и для богатых старается. У него все хозяева друзья-приятели. И так чёрному люду нет житья, а он ещё пуще зажмёт.
— Резонно. Тогда такой вопрос: ты понимаешь, что делается в Квайре?
Он недоуменно пожал плечами.
— Да, сейчас за власть дерутся двое: Охотник и кор Тисулар. Что будет, если победит Охотник, тебе ясно. А если победит Тисулар?
Опять он пожал плечами.
— Кор Тисулар — кеватский ставленник, кукла в руках Тибайена. Сам он, может, не верит, что будет царствовать… знаешь, мало надежды. Тибайен слишком стар, чтобы что-то откладывать — он ведь уже двадцать лет точит зубы на Квайр. Считай: как победит Тисулар, Квайру конец.
— А мы, почитай, и так под Кеватом живём. Хуже не будет!
— Да? А ты знаешь, как живут те ремесленники, что ушли в Кеват? Так вот, их по кеватским вельможам расписали, рабы они теперь.
— А ты не врёшь?
— Нет. Кое-кто сумел убежать. Бессемейные.
— А, чтоб тебе!
— Смотри, Ирсал. Я сам с Охотником не во всем согласен, но он — единственный, кто может спасти Квайр. Пока страна в опасности, я с ним. Потом… посмотрим.
— А и хитёр! Так подвёл, ровно и впрямь на Хозяине свет клином сошёлся! Ну, чего там у тебя?
— Взяли связного. Знал он, сколько ему положено, но, видно, ещё кто-то заговорил.
— Народец!
— Лихо судишь. Сам-то пытки пробовал?
— Ты, что ли, отведал?
— Досыта.
Он поглядел не без почтения и покачал головой.
— Суди — не суди, дела не сладишь.
— Ирсал, — спросил я тихо, — скажи честно: вам можно верить? Я тебе верю. Но мы можем верить вам?
Он не обиделся. Потёр свой длинный нос и сказал задумчиво:
— Дельный вопрос, коль по вашим судить. Я тебе так скажу: у нас молчат. Ежели кто попался, нет ему расчёту говорить. От петли и так не уйдёшь, значит, на себя все бери. Выдержишь — мы семью не оставим. Нет — клятвы у нас страшные.
— А семью-то за что?
— А мы к себе силком не тянем и втёмную никого не берём. Всякий знает, на что идёт.
Я подумал о Суил и старухе, и озноб протёк по спине.
— Ладно, слушай. Есть писец в канцелярии Судейского приказа, Тас его зовут. С нами он не связан — просто очень любит деньги и не любит кеватцев. Выберите какой-то предлог, прошение составить или ещё что-то. Денег я дам. Если убедитесь, что все чисто, намекните, что знакомый, мол, к нему обратиться надоумил. Тот, с кем он в Оружейном конце о погоде толковал. Станет отнекиваться и погоду бранить — больше ни слова. Значит, и Тас на глазу. Похвалит — отдать ему эту половинку монеты. На, держи. Спросите, для всех ли погода хороша.
— Все?
— Все.
— Ну, так я пошёл, покуда тётки не воротилась, — усмехнулся, покрутил головой. — Ну, дела! А мёртвых ты, часом, не воскрешаешь?
— А что, надо?
Он покосился с опаской, хмыкнул и ушёл.
Ночь была неуютная, а день — непомерно длинным; я спасался только работой. Добил последние ружья, пристрелял их в сарайчике, подправил инструменты… Все. Работа кончилась, осталось ждать.
— Ты чего, Тилар? — спросила Суил. — Иль неладно что?
— Ещё не знаю.
— Так почто ты с ними связался?
— С кем?
— С братцами-то Тиговыми!
— А я с ними не связывался. Меня им Огил подкинул. Отдал на хранение до весны, а вот объяснить что-нибудь забыл.
— Полно, Тилар! — сказала Суил и даже немножечко побледнела. — Быть того… и ты, впрямь, не ведаешь?
— Ничего.
Теперь она покраснела. Красные пятна выступали на скулах, глаза заблестели, губы сердито сжались.
— Я-то не путаю, да не больно много мне ведомо. Братство Тигово — оно, ой, какое страшное! Сказывают про них, что еретики, что обряды у них тайные, что будто людей они ловят, да дьявола их кровью поят. А что не одна болтовня — так мастерские иной раз жгут, дат приспешников хозяйских режут. А уж как скажут: «Во имя святого Тига» — так лучше не супротивничать, потому им ни своя, ни чужая жизнь не дорога.
— И это все?
— А тебе мало?
— Мало, птичка, — грустно ответил я. — Очень-очень мало.
Ирсал пришёл перед рассветом, я чуть не проспал условленный стук.
— На, — сказал он сунул мне в руку тёплую половинку монеты.
— Не ответил?
Он вздохнул, как заморённый конь, и сказал:
— Пошли потолкуем, — и я побрёл за ним, одевая сатар в рукава и хрустя оглушительным снегом. Забрались в какой-то сарайчик, Ирсал заложил дверь и зажёг лучину.
— Садись!
Я послушно присел на полено, а он так и торчал передо мною, как нескладная грозная тень.
— Видели Таса?
Он кивнул.
— Ну?!
— Как помянули про приятеля да Ружейный конец, сразу задёргался. А молвил так: «Дом сгорел, а погода в руке божьей». Грех, мол, про то говорить. Ну и был таков.
Видимо, я всё-таки переменился в лице, потому что он взялся пятернёй за щеки.
— Ну? Какая ещё пакость?
Я покачал головой. Ох, как паршиво! Попробуй не объясни — теперь докопаются сами. И злость на себя: допрыгался, идиот? И страх — но почти только за Суил: что с нею будет, если эти примутся за меня? И остаётся одно: выпутываться любой ценой. Черт с ней, с ценой…
— Ну так что? — спросил Ирсал уже мягче, и я ответил… почти спокойно:
— Этим делом занялась Церковь.
— Что?! — сказал он с трудом и покачнулся. — Что? А, будь ты проклят! — присел было и тут же опять вскочил, заметался, спотыкаясь о поленья: — а, колдун чёртов!
— Сядь! Хватит дёргаться.
— Командует! Будь ты проклят!
— Ладно, буду. Садись!
Он с ворчанием сел.
— Ещё раз скажешь, что я — колдун… ей-богу, морду набью! Кое-что умею — так я в вонючей норе не сидел, а по свету шатался. А что пугал тебя… ладно, прости. Кто ж знал, что так повернётся? Пугаешься ты красиво — приятно глянуть!
— Ах ты, сволочь!
— Уймись! — велел я ему. — Ничего петушиться, когда беда пришла.
— Ты за это ещё заплатишь!
— А ты думал, тебя попрошу? Я за себя всегда сам плачу — не одалживаюсь.
Теперь он молчит. Глядит на меня, и ничего не прочтёшь на длинном закопчённом лице.
— Вот что, Ирсал. Забудь про ваше и наше… тут другое. Очень тёмное дело. Бери конец и распутывайте.
— Какой конец?
— Дом, который «сгорел». Хозяйка — молодая вдова. Зовут Ваора, прозванья не знаю. Она не из наших. Ты про одиннадцать мучеников слыхал?
Он усмехнулся, будто я спорол несусветную глупость.
— Один из одиннадцати, Сабан, был её женихом. Вся их родня связано через Ваору. Деревенские останавливаются в её доме, да и городские навещают. Нам было это удобно — сам понимаешь: эти люди… нам не враги. Вот тут я и не пойму. Почему Ваора? Она ни в чём не замешана. И почему Церковь? Слушай, а если… если не из-за нас? Если из-за одиннадцати? Разделаются с их близкими — им эти люди, как бельмо на глазу — а заодно и память наших мучеников замарают. Что ты на это скажешь, Ирсал?
