В поисках солнца (СИ) - Берестова Мария (бесплатные книги полный формат .txt, .fb2) 📗

Всё упиралось в Илмарта, разумеется, и тут Руби совершенно не могла понять, в чём же, собственно, дело.

Она вспоминала снова и снова тот день, когда он её разоблачил. Напряжённый и страшный день, и из-за этого многое из памяти стёрлось. Но Руби отчётливо, точно помнила, что Илмарт не был так уж шокирован известием, что она что-то там изображала перед Райтэном, и даже сам выдвинул план, который поможет ей уладить это дело и не потерять притом Райтэна — прямое признание.

Когда же, когда и почему она успела стать ему настолько омерзительной, что ему невыносимы стали даже её рисунки на его картах?

Сколько Руби ни ломала себе голову — понять, в чём дело, она так и не сумела.

Тогда она постановила внутри себя, что ей требуется разговор с ним.

Решиться на этот разговор оказалось неожиданно сложно. Руби несколько раз хотела было подойти к нему — когда он тренировался с другими гвардейцами или когда работал над картами — но всякий раз ощущала совершенно непреодолимую робость. И не подходила.

Особенно мучительна почему-то была мысль, что люди вокруг увидят её и сразу поймут, какая она глупая и жалкая.

Она сделала вывод, что нужно как-то отловить Илмарта, когда он один — и даже смогла несколько раз уличить такие моменты — но подойти по-прежнему было боязно.

В последний раз они общались — если это можно было назвать общением — в день, когда была ранена Олив. И Руби бы, определённо, решила бы, что он ненавидит её теперь именно из-за того, что из-за неё чуть не погибла его подруга, — но та истерзанная карта, которую она нашла в его комнате, свидетельствовала о том, что он начал ненавидеть её раньше.

В конце концов, измучившись вконец своими попытками понять, Руби приняла волевое решение просто подойти и поговорить. Просто взять и сделать это.

Она дождалась момента, когда он дежурил на воротах университета — это был отличный шанс поговорить с ним наедине — и заставила себя подойти к нему.

Он, впрочем, явно не был настроен на общение, и попросту её проигнорировал — хотя она стояла рядом добрых три минуты, перекачиваясь с пятки на носок и не решаясь начать разговор.

Наконец, она открыла было рот…

И поняла, что не знает, что сказать.

Закрыв рот, она сбежала и позорно расплакалась где-то в тихом уголке. Она сама не знала, отчего плачет, и презирала себя за этот плач, и самой себе казалась весьма жалкой — и, чем более жалкой она себе казалась, тем сильнее плакала, а чем сильнее плакала — тем более жалкой себе казалась.

На другой день она решилась поговорить — с Дереком. Потому что Дерек, во всяком случае, не делал вид, что её не существует.

— Дер, — привлекла она его внимание, отрывая от работы с переводом, — а ты не знаешь, почему Илмарт так меня ненавидит?

Он хмыкнул, постучал пальцем по книге, опёрся подбородком на ладони, чуть прижмурил один глаз, снова хмыкнул, а потом взглянул на неё пронзительно и остро и спросил с толикой даже дружелюбия:

— А того, что ты заманила в весьма скверную ловушку его друга, недостаточно?

Руби мучительно покраснела.

Она впервые сейчас осознала свои действия как «заманить в ловушку» — возможно, потому что Дерек их видел именно так, а ей теперь хотелось смотреть на всё глазами Дерека, потому что ей казалось, что он один может ей помочь и объяснить, что с ней происходит и как теперь с этим быть.

— Но мы же развелись!.. — обиженно буркнула она, защищаясь.

Ей казалось несправедливым, что её не простили после того, как она исправила свою ошибку.

Дерек вздохнул, передёрнул плечами и отметил:

— Ну, знаешь ли, и цену за развод твой отец запросил немаленькую!

Руби замерла. Лицо её сделалось бледным, отчего кожа стала казаться болезненно-тонкой.

— О чём ты?.. — выговорила она скорее безвыразительно, чем с вопросительной интонацией.

Она полагала, что отец потому разрешил развод, что она попросила его об этом.

Дерек в очередной раз вздохнул.

Больше всего ему хотелось сказать, что это взрослые мужские дела, которые её не касаются, — во всяком случае, они же с Михаром договорились обойтись без впутывания женщин, и со стороны Дерека это обязательство означало, что он не будет использовать Руби.

Однако, уже было открыв рот, чтобы сказать то, что намеревался — что ей в эти дела лезть не стоит — он вдруг вспомнил Эсну.

Это случилось так ярко и неожиданно — он не думал о ней уже несколько недель — что он даже чуть вздрогнул. Как живая, предстала она перед его внутренним взором: взволнованная, обиженная, поникшая, с живой жалобой в голосе рассказывающая ему, что все, буквально все говорят ей, что расследование обстоятельств смерти её первого мужа — не её дело. Что ей не стоит в это лезть. Что мужчины сами разберутся.

«Почему они всё решают за меня!» — звенели в его голове ньонские слова так ясно, словно она произнесла их только что.

Дерек почесал бровь.

«В конце концов, я ведь никуда её и не впутываю, так?» — решил он сам в себе и коротко рассказал Руби об условиях, на которых её отец согласился на развод.

К концу рассказа он уже успел пожалеть о своём решении — Руби выглядела совершенно опрокинутой.

— Но я думала… — почти беззвучно выдохнула она, нелепо провела ладонью по лицу, нервно рассмеялась и потеряно взмахнула руками.

— А! — испытующе глядя на неё, отметил Дерек. — Ты, кажется, начинаешь понимать, в чём тут фокус, да?

Она посмотрела на него растеряно и беспомощно.

Он откинулся на спинку стула, спокойно положил руки перед собой на стол, чуть наклонил голову набок и с большим удовольствием выговорил:

— Твой отец ведь очень хорошо всё придумал. Ведь хорошо же всё вышло! — с некоторым издевательством в голосе напомнил он ей её же слова. — И ты довольна, и Райтэн свободен, и господин Михар своего не упустил. Всем же хорошо, Руби, ведь так? — насмешливо заключил он.

Руби покраснела пятнами.

Конечно, всё вышло хорошо.

Но есть большая, огромная, гигантская прямо-таки разница между отцом, который выполнил просьбу дочери, и отцом, который выкрутил свою интригу, попутно вписав в эту интригу исполнение просьбы дочери.

Руби почувствовала себя так, словно стоит, совершенно обнажённой, на скалистом обрыве где-то высоко в горах, и ветер, кусочки льда и мелкая каменная крошка со всех сторон избивают её, сшибая с ног куда-то в обрыв.

Человек более эмоциональный выразил бы это чувство словами: «Меня предали».

Руби назвала это: «Я неблагодарная дочь» — и почувствовала вину за то, что смеет обижаться на отца.

— Он сделал, как должно, — тихо выразила она свою мысль, защищая его — потому что в издевательском тоне Дерека ей почудилось обвинение.

— Безусловно, — серьёзно кивнул тот, снова облокачиваясь на стол и устраивая подбородок на ладонях. Глядя на неё внимательно и спокойно, продолжил: — Как должно поступить блестящему политику. — Кивнул сам себе и, неожиданно резко откинувшись на спинку стула, выразил в упор: — Но как бы хотелось, чтобы он поступал не как политик, а как любящий отец, да?

Провокация, определённо, достигла цели: он высказал прямо то, что она старательно пыталась запрятать поглубже, сделать вид, что этого желания не существует, что оно неважно. Именно от этого его слова остро резанули её сердце, и она резко ответила:

— Он вполне позаботился обо мне.

— О, да! — подхватил мысль он и тягуче отметил: — Даже отдельно обговорил в наших условиях, чтобы я позаботился о твоём эмоциональном комфорте. Полагаю, это была ключевая причина, по которой он пытался сладить со мной добром.

Этим признанием и без того деморализованная Руби была и совсем уж дезориентирована.

— О моём… эмоциональном комфорте? — тихо, почти беззвучно повторила она то, что особенно её потрясло.

— Да-да, — небрежно отмахнулся Дерек, как будто вопрос и не стоил обсуждения. — Чтобы я похлопотал за тебя перед Илом и Тэном, да и сам был любезен, знаешь ли!