Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Вошел Масрур и поклонился.
– Скажи, о друг Аллаха, какова эта Умм-Джабир и что следует ей подарить? – спросила Абриза.
– Я знал ее, когда она была приближенной у госпожи Кадыб-аль-Бан, о госпожа… – и, увидев, что Абриза тщетно пытается вспомнить это имя, Масрур добавил: – У матери аль-Асвада. Когда госпожа Кадыб-аль-Бан и придворный врач пропали из дворца, аль-Мунзир прислал людей за своей матерью, чтобы ее увезли и спрятали. Так что я много лет не видел ее. Могу сказать только, что она – из чернокожих женщин, и аль-Мунзир очень похож на нее.
– В таком случае, она в молодости была очень красива, – пробормотала Абриза. – Как ты полагаешь, хорошо ли будет, если я поднесу ей белые материи, жемчуг и ожерелья из бадахшанских рубинов?
– Я полагаю, что тебе следует в таком случае собрать все свои рубины, о госпожа, ибо это не новая любимица аль-Асвада, а женщина почтенная, и ей захочется одинаково и красиво одеть своих приближенных женщин, которых будет не менее двух десятков, – подумав, сказал евнух. – И, поскольку она будет искать для них драгоценности, а купцы самое лучшее уже принесли тебе, то будет прилично отказаться ради нее от всех рубинов… или от чего-то другого, но в большом количестве, поскольку малое количество ей не требуется…
Абриза кивнула.
– Выбери тогда сам все, что нужно поднести ей, о Масрур, найди красивые шкатулки и сложи, – велела она. – И, ради Аллаха, поскорее!
Масрур улыбнулся нетерпению госпожи и взялся за дело. Он поставил перед собой пустые шкатулки, и в каждую положил по шелковому платку с золотой бахромой, и стал раскладывать драгоценности так, чтобы в каждой шкатулке оказалось по паре ручных и ножных браслетов, ожерелье, пояс и серьги.
– Как разумно ты это сделал, о Масрур! – похвалила Абриза.
– Здесь хватит украшений для четырнадцати женщин, – посчитав шкатулки, сообщил Масрур. И сразу же дверная занавеска приподнялась.
– Госпожа Умм-Джабир кланяется госпоже Шеджерет-ад-Дурр! – тонким от волнения голоском выкрикнула Нарджис. – И она ждет ее в своих покоях… и да будет над ней милость Аллаха… над ними – милость Аллаха!..
Абриза вскочила было, чтобы идти, но Масрур удержал ее.
Он позвал четырнадцать девушек, и дал каждой в руки по шкатулке, и построил их вереницей, и сам их возглавил, а Абризе предложил замыкать шествие, велев при этом четырем невольницам сопровождать ее таким образом, чтобы две девушки вели ее под руки, а еще две несли ее длинные рукава. И видно было, что устройство этого шествия доставляет евнуху великое удовольствие.
Умм-Джабир оказалась именно такой, какой ее представляла себе Абриза, – с лицом почти черным, но с тонкими чертами, и волосы ее не курчавились, образуя надо лбом подобие облака, как у обычных черных рабынь, а были прямые и блестящие, расчесанные на пробор. Аль-Мунзир был несколько светлее, чем его мать, и от своего белого отца унаследовал вьющиеся волосы.
Она прежде всего одарила невольниц Абризы золотыми динарами и проделала это с видом женщины, привыкшей распоряжаться многими слугами. Абриза поглядывала, как она ведет себя, стараясь понять и запомнить, что может делать женщина из хорошего рода, а чего ей делать не следует. Раньше ей и в голову бы не пришло изучать повадки знатной обитательницы харима, но теперь, когда предстояло вновь склонить к себе сердце и мысли аль-Асвада, и это могло помочь делу.
Из беседы выяснилось, что аль-Асваду и раньше доводилось давать сгоряча трудноисполнимые обещания, так что аль-Мунзир и Хабрур ибн Оман вынуждены были выручать его и пускаться на хитрости.
– А однажды случилось так, что конь, которого подарил аль-Асваду отец, не послушался его и сбросил с себя, – улыбаясь, рассказывала Умм-Джабир. – И Ади, вскочив, поклялся, что конь будет продан на базаре водоносам за один дирхем! Потом он опомнился и впал в отчаяние. Тогда Джабир поскорее отыскал Хабрура ибн Омана и рассказал ему об этом безумстве. Хабрур, да хранит его Аллах и да приветствует, понимал, что нельзя продавать царский подарок. И он придумал, что нужно вывести этого коня на базар, туда, где собираются водоносы, и поставить возле его ног корзину с кошкой, и сообщить всем, что конь продается за один дирхем, а кошка – за тысячу динаров, но при этом они непременно должны быть проданы вместе и одному человеку. Джабир взял у меня на время кошку и корзину, они вдвоем переоделись, отправились на базар и все утро предлагали эту диковинную покупку всем водоносам, сколько смогли отыскать в Хире, но те высмеяли их и ушли. И тогда Хабрур ибн Оман и Джабир привели коня обратно, и вернули мне кошку в корзине, и позвали факиха, хорошо знающего законы, чтобы тот убедил аль-Асвада, что он чист перед Аллахом, ибо водоносы Хиры имели возможность купить прекрасного коня всего за дирхем, но Аллах не вложил в их души желания сделать это!
Умм-Джабир расхохоталась. И многое еще рассказала о юности своего сына и его названного брата. Но рассказы эти о предусмотрительности и находчивости аль-Мунзира произвели на Абризу странное действие.
Она считала, что хорошо знает этого человека, и, прожив с ним столько времени в одном доме, под его охраной и защитой, уже составила о нем мнение и утвердилась в своем отношении к нему. Но, когда Умм-Джабир вспоминала его детские годы, его совместное с Ади аль-Асвадом обучение, и их юношескую беззаветную дружбу, Абризе казалось, будто речь идет совсем о другом человеке, чьи качества и достоинства были выше качеств и достоинств того, кого она знала…
И этот человек ни в чем не уступал Ади аль-Асваду, разве что Аллах послал ему не столь знатного отца…
Уже во второй раз Абризе пришло это на ум.
Но если женщина вдруг принимается сравнивать своего избранника с другими мужчинами, это дурной признак. Особенно когда она на избранника в обиде.
Умм-Джабир вела беседу таким образом, что не прозвучало дурных слов решительно ни о ком, но как-то само собой вытекало из этой беседы, что немногого бы достиг аль-Асвад, если бы при нем не было аль-Мунзира.
Абриза же слушала, не зная, как ей завести разговор о своем деле. Она не рассчитывала, что Умм-Джабир немедленно воспользуется тем почтением, какое оказывает ей аль-Асвад, и повлияет на его намерения относительно Абризы. Она просто хотела для начала привлечь Умм-Джабир на свою сторону – и разумно позволила ей говорить о любимом сыне столько, сколько ей будет угодно.
Умм-Джабир должна была в конце концов сама вспомнить о своем положении начальницы харима от аль-Асвада. Вторую начальницу должна была поставить от себя супруга молодого царя – и тут уж мать аль-Мунзира наверняка сказала бы что-то о брачных замыслах Ади.
Абриза мысленно требовала, чтобы Умм-Джабир заговорила о том, ради чего она, Абриза, привела сюда целый караван невольниц! Она глядела в глаза этой женщине, то приказывая, то умоляя, с той же яростью и с тем же отчаянием, с каким умоляла не умирать Джевана-курда и, боясь для Ади наихудшего, выкрикивала на всю пустыню стихи о любви к нему!
Но что-то изменилось – Умм-Джабир не слышала ни немых приказаний, ни немых молений.
Счастливая, что может наконец побеседовать о своем сыне с женщиной, хорошо его знающей и искренне привязанной к нему, она, очевидно, не хотела примешивать к столь приятной беседе скучных рассуждений о делах харима. Или же, не зная, каково место Абризы у аль-Асвада, проявила похвальную осторожность.
И они разошлись: одна – по всей видимости, ублаготворенная беседой и подарками, другая – в злобе и ярости, ибо ее будущее было туманно и единственное, чего она еще могла добиться, – так это не стать общим посмешищем, как всякая женщина, которой мужчина, даже введя ее в свой харим, отчего-то пренебрег.
Вернувшись к себе, Абриза послала невольниц на дворцовую кухню за ужином, приказав, чтобы принесли самые изысканные лакомства. И опять взяла в руки зеркало.
Оттуда смотрело на нее хмурое, но прекрасное большеглазое лицо, которое она не могла увидеть в этом китайском бронзовом зеркальце все целиком, а лишь по частям: насупленные брови, длинные и в меру тонкие, родинка на щеке, подобная точке мускуса, локон на широком лбу, по локону на каждом виске, маленький округлый подбородок…
