Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Лицо было прежним – но не прежней была душа. В ней словно погасло пламя, оставив удушливый дым.
Умм-Джабир ускользнула от Абризы, но зато навела ее на некую мысль, и Абриза ухватилась за эту мысль так, как ее мать в ярости или в опасности хваталась за куттары.
Решившись, она стала готовиться к своему сражению.
Абриза сняла платье изумрудного цвета и велела принести то черное, которое выбрала для себя Джейран. Оно было ей велико, но когда она запахнула его и подпоясалась золотым поясом так, что он лежал на бедрах, то почувствовала, что именно этот наряд поможет ей в ночной беседе. Нарджис выпутала из ее волос весь жемчуг, расчесала их – а потом Абриза, к немалому ее удивлению, потребовала покрывало. Она собралась накинуть его на голову впервые за все время жизни в хариме.
И, в довершение всего, Абриза сняла украшения с рук и с ног.
Теперь она была готова – и, позвав Масрура, велела ему тайно привести в харим Джабира ибн Джафара аль-Мунзира.
Ей пришлось повторить это имя – но Масрур все равно остался в недоумении.
– Никто не может входить в харим царя, кроме самого царя, о госпожа, – сказал он. – Разве тебе никто не говорил об этом?
– А если бы Умм-Джабир захотела видеть своего сына? – спросила Абриза. – Где бы они встретились?
Масрур задумался.
– У благородной Умм-Джабир свои покои, и она могла бы пригласить туда сына… – неуверенно ответил он. – Но аль-Мунзир встретил ее, когда она приехала, и был с ней, когда она выбирала себе ткани, украшения и невольниц. Она не станет звать его к себе, о госпожа.
И тут Абриза вспомнила историю об исчезновении матери аль-Асвада, которую рассказал ей Джабир в те времена, когда служил ей под видом черного раба и под именем Рейхана.
– О Масрур, а разве замуровали уже тот ход, которым можно было тайно проникнуть в харим? – спросила она. – Десять лет назад здесь творились странные дела, и исчезали люди, и никто не мог понять, как это все вышло. Что касается хода – то я знаю о нем от аль-Мунзира, и через него аль-Асвад навещал свою мать. И если ты отыщешь аль-Мунзира и попросишь его прийти ко мне этим ходом, то никто ничего не узнает.
– Это ход, ведущий через дворцовую кухню, о госпожа… – евнух призадумался. – Но нужно будет купить молчание рабов, которые работают там по ночам.
– Надеюсь, этот товар нам по карману, – высокомерно сказала Абриза. – Ступай и имей в виду – я вовсе не собираюсь навещать этих рабов и расспрашивать, сколько дирхемов они от тебя получили. Вот двадцать динаров – можешь истратить хоть все.
Масрур, очевидно, умел производить вычисления в голове. И, подняв взор к потолку, он очень быстро прочитал на этом потолке, что в двадцати динарах содержится ровным счетом четыреста дирхемов – куда больше, чем требуется для подкупа, даже весьма щедрого.
– На голове и на глазах, о госпожа! – воскликнул он, протягивая руку за деньгами.
Не прошло и ночного часа, как дверная занавеска шелохнулась.
– Это ты, о Масрур? – спросила Абриза.
Евнух, склонившись, вошел.
– Он следует за мной, о госпожа… – и, поскольку Абриза открыла рот, чтобы отдать еще какие-то приказания, Масрур торопливо добавил: – Я развел твоих невольниц по их помещениям, и приказал им тушить светильники, и запер их, чтобы они не помешали тебе, о госпожа!
Абриза поняла, что эта предусмотрительность обойдется еще в несколько динаров. Но, поскольку ей однажды пришлось уже отдать евнуху Шакару все свои драгоценности за то, что он помог ей бежать из этого самого дворца, она лишь усмехнулись – очевидно, у здешних евнухов был некий список благодеяний, в котором на первом месте по стоимости стоял побег, а на последнем – запирание помещений, в которых спят невольницы…
Она оглядела столик с лакомствами, приготовленный для гостя, весь уставленный дорогими тарелками с жемчужно-радужной глазурью, которая от света сверкала как начищенное серебро. Их привезли из Фустата Египетского, хотя Масрур и не был в этом уверен – таких грудастых птиц на длинных лапах, как он заметил, рисовали иранские мастера. Но что касается кубков для пиров – он раздобыл два воистину дорогих, маленьких, из цветного стекла со стеклянными же накладными узорами, имевших не плоское дно, а острое, чтобы пирующий мог воткнуть такой кубок рядом с собой в толстый ковер. Когда Абриза удивилась странному размеру кубков, Масрур, не смущаясь, напомнил ей, что она, как христианка, может употреблять виноградное вино даже крепких сортов, из тех, какого много не выпьешь. И даже принес ей бутылку из оливкового стекла, где было такое вино, и сам перелил его в серебряный кувшин с крышкой, и принес также подходящие кувшины для прохладительных напитков. Абриза по-хозяйски оглядела все – и курильницу в углу, струящую приятный дымок, и лампу на подставке, и разноцветные подушки на ковре, даже поправила их, чтобы полулежать в самой выгодной и удачной для себя позе, – и тут край занавески отошел в сторону, придерживаемый темной рукой, а звучный голос произнес:
– Привет, простор и уют тебе, о госпожа!
– Ради Аллаха, входи, о аль-Мунзир! – воскликнула Абриза.
Он вошел – и она несколько мгновений глядела на него, не в силах произнести ни слова.
Почему-то, когда она теперь вспоминала о нем, то видела его таким, как во главе войска, спешащего на выручку аль-Асваду, – статным великаном в длинной кольчуге, чье лицо закрыто кольчатым забралом и видны лишь глаза. И когда он по приказу аль-Асвада унесся встречать погоню, он был именно таким – прекрасным, сильным, гордым и неуязвимым.
Сейчас же на пороге стоял не хмурый лев, залитый в железо, нет – на пороге стоял благородный сотрапезник, знающий толк в стихах и музыке, одетый, как и она, в черный шелк с золотыми прошивками, подпоясанный кушаком, сплетенным из золотых шнуров, и тюрбан на нем также был небольшой и черный, но, к удивлению Абризы, лицо аль-Мунзира не казалось одного цвета с его нарядом. Он улыбнулся – и из-под усов блеснули белоснежные зубы, он пригладил рукой короткую бородку – и на руке блеснул перстень.
Она легко поднялась с подушек и подошла к нему, придерживая на груди покрывало.
– Я был на пиру у аль-Асвада, и там твой посланец нашел меня, но я не мог прийти раньше. Какая забота мучит тебя, о госпожа? – спросил Джабир, сразу поняв, что если такая женщина, как Абриза, отказалась от украшений, и при ее приближении не звенят браслеты, и глаза ее опущены, то она переживает немалое огорчение.
Именно этого Абриза и добивалась.
Она вздохнула и произнесла стихи:
Аль-Мунзир усмехнулся – это были первые стихи, которые он и Ади аль-Асвад услышали от Абризы ночью, на речном берегу.
И он также произнес стихи:
– Ради Аллаха, не надо этих утешений! – Абриза помотала головой и вздохнула так, что вздох завершился стоном. – Разве заменят они то, что было? Я сижу здесь, в этих покоях, всеми заброшенная и забытая, как столетняя старуха, и если бы я не позвала тебя – ты бы не вспомнил обо мне, а Ади аль-Асвад – с тобой вместе!
Она указала гостю на подушки, а Масруру – на дверную занавеску, и он ушел, пятясь и шевеля толстыми губами, как бы произнося непременное:
– На голове и на глазах!
– О госпожа, ты же знаешь, сколько забот сейчас и у аль-Асвада, и у меня, и у всех нас, – сказал, садясь, аль-Мунзир. – И разве ты полагаешь, что мы должны навещать тебя? К тому же нас осведомили, что тебя нашла женщина, в которой ты признала свою мать, и мы думали, что ты занята ею. Мы помним о тебе – но аль-Асвад сам выберет время, чтобы приблизить тебя к себе, а что касается меня…
