Попутчики (СИ) - Демидова Мария (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Ситуация с семинаром показала очень многое. Во-первых, что Лейск — действительно не самое безопасное место для мага с увечным полем, который исхитрился пройти медицинский контроль и получить допуск в город. Во-вторых, что Криса действительно ценят — и учёные, без намёка на скепсис прислушивающиеся к его словам, и родные, готовые к щедрым жестам. И, в-третьих, что самого Криса как стабильно функционирующую человеческую единицу с удовлетворёнными базовыми потребностями ценят гораздо больше, чем принятые им решения. Каким бы приятным сюрпризом ни была поездка, осадок от того, что её организовали за его спиной, горчил на языке.
«Просто оставьте меня в покое».
Он не мог не чувствовать их тревоги, и уже одного этого было достаточно, чтобы тревогу оправдать. И Крис терпел, стиснув зубы и делая вид, что сжимающееся вокруг кольцо напряжённого заботливого внимания остаётся для него тайной.
«Дайте мне разобраться с этим самому!»
К беспокойству Кристины он уже успел привыкнуть. Оно было фоновым и мало отличалось от того, что сопровождало Криса всю сознательную жизнь. Переживая за брата, Тина всё же готова была признавать его самостоятельность. До определённой границы. Беспокойство Джин — навязчивое и деятельное — было куда опаснее и каждый раз выводило Криса из себя. Необходимость выкручиваться, уходить от ответов, выдавать очевидное за случайное жгла изнутри. Джин хотела, чтобы он доверял ей. Она говорила об этом снова и снова — предлагала, просила, требовала. Будто пробивала каменную стену. Не понимая, что никакой стены никогда не существовало. Крис умел слушать и слышать. И достаточно хорошо знал Джин, чтобы без колебаний доверить ей свою жизнь. Но сейчас речь шла не только и не столько о его жизни. Перед ним лежала задача с множеством переменных и вариативных коэффициентов, и он не был готов доверить её решение никому другому.
«Я знаю, что делаю. Я знаю, чем рискую. И я, чёрт возьми, готов этим рискнуть!»
Его всё ещё спрашивали. Ему всё ещё позволяли действовать. Но Крис отчётливо понимал: один промах, одно проявление слабости — перед кем угодно из этих заботливых заговорщиков — и его попросту приволокут в больницу насильно. Или вскроют поле в домашних условиях — едва ли для вернувшей полную силу Джин есть принципиальная разница. И вот тогда решения точно будут принимать без его участия. Этого Крис допустить не мог. Не сейчас. Не в ближайший год.
«Кто дал вам право решать, что для меня лучше?!»
Если бы он был уверен, что с ним согласятся… Если бы он был уверен, что цена просьбы о помощи не окажется слишком высокой… Он знал, что для его нестабильного поля этот год не пройдёт бесследно, и принял это как данность — неприятную, но допустимую. А вот страх и, возможно, чувство вины на всю оставшуюся жизнь он принимать отказывался.
«К чёрту такую заботу!»
Крис ударил ногой по каменной балясине. Резко, сильно, на выдохе.
«К чёрту! К дьяволу!»
Несказанные слова, неразделённые сомнения скопились в голове и давили на виски, вызывая тяжёлую ноющую боль. Усталость, обида, злость. Свои или спровоцированные — уже почти неважно. Они колотились в груди, превращая сердце в несбалансированный свинцовый шар, то и дело врезающийся в рёбра.
«Подавитесь своим грёбаным состраданием! — Он ударил снова, и ещё раз, рискуя если не сломать ногу, то выбить суставы. — Спасатели хреновы!»
Стало чуть легче. По крайней мере, разбить о поручень гудящую голову больше не хотелось. Крис глухо зарычал, чувствуя, как злость выкипает, обращается невидимым паром, медленно рассеивается в вечернем воздухе. Мир — удивительно герметичная структура, и, возможно, кому-то его несдержанность ещё аукнется. И пусть. Не всё же ему получать приветы от чужих эмоций.
«Кристофер, мать твою, Гордон. Возьми себя в руки и перестань истерить. Нашёл время…»
Он медленно вздохнул. Отошёл от ограждения, шагнул в оранжерею, стремительно двинулся к выходу по узкой дорожке, затенённой широкими узорчатыми листьями.
Домой. Спать. Думать, что плести Джин через неделю. Но сначала — всё-таки спать…
Он не успел преодолеть и половины пути, как из глубины оранжереи дохнуло такой концентрированной пустотой, что перехватило горло. Крис резко остановился и едва не выругался от досады. Ощущение было странным, но отдалённо знакомым: нечто подобное он несколько раз испытывал сам — когда слишком резко отстранялся от внешних полей, успевших накачать его чужими эмоциями. В такие моменты приходилось торопливо заполнять образовавшуюся дыру собственными ощущениями — не обязательно приятными, но сильными. Когда с радостью возникали проблемы, отлично подходили злость или страх. Крис готов был устроить скандал, ввязаться в драку, прыгнуть с крыши — лишь бы как можно скорее снова почувствовать себя живым. А когда и эти методы оказывались непозволительной роскошью, приходилось довольствоваться простыми разговорами — с кем угодно, лишь бы не молчать и не оставаться наедине с пустотой. Лишь бы не сорваться в безумие. И Крис был уверен: если скрытый папоротниками страдалец в своём уме, он ни за что не отпустит так удачно подвернувшегося собеседника. С другой стороны, зачем прятаться в оранжерее, когда самый простой способ заполнить пустоту — отправиться в бальный зал?
«Это не моё дело», — подумал физик, отступая. Настроение не располагало к беседам, и нежданная помеха вызывала скорее раздражение, чем сочувствие.
Лишь выйдя из-под сени зелёных ветвей и листьев, Крис осознал, что ему знакомо не только ощущение, но и само поле.
«О, а уж это — тем более не моё дело! Чёрта с два я снова туда полезу!»
И он зло толкнул дверь в зал.
* * *
Главным недостатком успешного избегания близости было, собственно, отсутствие близости. Иногда Мэй думала, что именно это её и убьёт. Думала в те редкие моменты, когда забывала о том, что убьёт её на самом деле.
Пожалуй, единственным по-настоящему близким человеком для неё была бабушка. Может быть, потому, что из всей семьи лишь она спокойно отнеслась к проявившемуся у внучки дару. Опытный эмпат не только раньше других заметила способности Мэй, но и помогла освоиться с непривычной силой, не жалела времени на объяснения, делилась опытом. И утешала дочь, которую известие не только расстроило, но и напугало.
— Значит, так суждено, — мягко говорила бабушка. — Судьба — лисица хитрая, но не злая. Меня пожалела, и малышку нашу не обидит.
При Мэй такие разговоры старались не вести, но полностью скрыть правду не удалось, и девочка очень быстро поняла, что её способности таят в себе опасность. О том, какую именно, она узнала позднее — когда бабушки не стало. Тогда же маленькая колдунья усвоила истину, которая сопровождала её все последующие шесть лет. Истину, которая вошла в неё вместе с отчаянием и болью утраты. Вместе с последним вздохом той, чья судьба оставалась ей в наследство. Истина была простой и холодной, и Мэй опрокинула её на себя, как ведро дождевой воды.
Доверие — ложная добродетель. Близость — ложная добродетель. Даже самый близкий человек может обмануть. Даже самый близкий человек однажды уйдёт, причинив тебе боль. Если ты не уйдёшь раньше.
Мэй долго пыталась понять, почему бабушка ни словом не обмолвилась о своей болезни. Посчитала внучку недостойной правды? Слишком маленькой и глупой, чтобы принять её? Слишком слабой, чтобы жить, зная в лицо свою смерть?
Мэй считала себя достаточно взрослой и достаточно сильной. Мэй умела делать выводы и принимать решения. Мэй была уверена, что поступает правильно.
Она отдалилась от подруг. С одноклассницами, общение с которыми было неизбежным, держалась холодно и насмешливо. Тактика сработала как нельзя лучше: четырнадцать лет — не тот возраст, когда легко прощают насмешки. Особенно если дело касается любви — первой и, разумеется, последней. Завоевав славу циничной ведьмы, Мэй очень скоро осталась одна.
От случайных разговоров она пряталась за учебниками, чтением которых занимала каждую свободную минуту в школе. Учёбой же объясняла своё домоседство встревоженной матери. Какие друзья? Какие прогулки? Контрольные обступают со всех сторон! Да и экзамены совсем скоро!
