Завтрашний царь. Том 1 - - (хорошие книги бесплатные полностью TXT, FB2) 📗
– Услышь, милостивец!..
Боярский посланник подхватил полу плаща:
– С глаз уберите.
– Милостивец… – уворачиваясь от черенков копий, зачастил несчастный Галуха. – Напрягатель меткого лука, верховой сокол славного Гволкхмэя Кайдена!
Посланник задержался, впервые посмотрел в полные страха, ищущие глаза.
– Что тебе?
– Подобно Хадугу Четвёртому, твой владыка посвящал свои дни благородному искусству охоты… теперь, говорят, он слушает гончих с вершины холма, восседая на войлоках и коврах… Есть ли кому достойно воспеть его былые удачи? Восхвалить доблестных сыновей?..
– Откуда ничтожному вроде тебя знать имя моего прегрозного господина?
– Твоё высокостепенство изумится, узнав, сколь многое достигает ушей никем не замечаемого певца…
Югвейн задумался.
– Ты учён вежеству, – проговорил он затем. – Твой охабень когда-то дорого стоил…
– Дивно верен глаз твоего высокостепенства, – обрёл надежду Галуха. – Этому игрецу случалось петь у подножия тронов. Пока череда злосчастий не ввергла меня в это ка́лево, не отдала произволу грубых людей…
Витязи смотрели, кривились, помалкивали. В чужие дела встревать не рука. Лишь Облаку, богоречивому гусляру, до приличий не было дела. Он наддал шагу, сильней ударил по струнам, пустился в глумливый припляс кругом Галухи с Югвейном.
Витязи смеялись. Знатный посланец шикнул сквозь зубы, откинулся прочь, как от больного скверной болезнью.
– Господин!..
Югвейн больше слушать не стал. Галуха всхлипнул, ткнулся лицом в облезлую шапку. Через великую силу поднялся с колен, убрёл прочь.
Сеггар сказал без жалости:
– Я бы даже то забыл, что таракан к Ялмаку от нас отбежал. А вот что гусляра моего злосла́вил – не спущу.
Окаянный с горечью усмехнулся:
– Слабый человек – что былинка под вихрями.
– Слабому надо тех держаться, кто правдой силён. Где был, плесень, когда мой мальчонка кощеев на подвиг воспламенял? Почто рядом горло не надрывал?
Облака зазывали в шатёр, где дышали жаровни, но вожди медлили. Глядя на них, гусляр и сам остался снаружи. Склонил ухо над палубкой, один шпенёк подтянул, другой отпустил. Сладил струны под новую песню. Кивнул сам себе, повёл голосницу – не очень громко, но у вежи смолкли все разговоры. В гусельном искусстве Облак склонился бы разве перед Крылом. Но Крыла убаюкал добрый Киян, а Облак – вот он, живой, голосистый. Воеводе слава, людям веселье.
Надо было видеть, как он играл. Левая рука подцепляла густые рокочущие созвучья, правая порхала в верхах, выщипывая голосницу. За такой игрой легко следовать голосу, но пальцы мелькали – навзрячь ухваток не переймёшь. Про Облака говорили, что он не любил делиться умением.
Окаяничи слаженно подтягивали любимую песню. Красно пел один из первых витязей, Сме́шко, но Облака всё равно слыхать было над прочими. Такие голоса зовутся крылатыми.
Гуляй кашлянул, подхватил знакомые слова. Облак нашёл святотатца, закатил глаза. Гуляй смущённо умолк.
Ильгра вдруг сказала Гуляю:
– Вкриво гудит. Незамаюшка лучше сыграл бы.
Гуляй посмотрел недоверчиво. Как равнять? Незамайка хрипел, рычал, больше сказывал, чем действительно пел. Всё же нутряное чувство не позволило отмахнуться.
Ильгра задумалась, тихо пояснила:
– Окаянич голосом красуется. А наш… сердцем в песню входил.
Взгляд Гуляя оттаял. Беспощадный стрелок с неумелой нежностью приобнял воительницу, шепнул:
– Вернётся он, Ильгрушка. Новые гуселишки наладит.
Она ответила ровно:
– А пусть попробует не наладить.
Сеггаровичи беседовали негромко, но Облак услышал. Взгляд ревниво блеснул. «Голосом, говорите, красуюсь? А вот что послушайте!» И, не осёкшись, увенчал песню, вынес последнее слово то ли нескончаемым зовом одинокого странника, то ли последним кличем героя, летящим сквозь годы и вёрсты.
Хотелось немедленно отозваться, рвануться на помощь…
– Вот так, – сказал Сеггар. – Мёртвый живому попечение передал. Был у меня друг задушевный…
– Знаю! Космохвост, рында царевича шегардайского, – кивнул Окаянный. Может, он сам того не хотел, но прозвучало: «Горазд ты, дядька Неуступ, темя долбить! Сказано, к праведным не пойду. С себя репьи обирай!»
Старший воевода всё так и услышал. Насупился, замолчал. «Ладно, Сиге. Сам живи, сам почёсывайся…»
