Принцесса и королева, или Черные и Зеленые - Мартин Джордж Р.Р. (читаем книги txt) 📗
Немного найдется городов в истории Семи Королевств, которые подверглись бы столь долгому, жестокому и бесчеловечному разграблению, как Тамблтон после Измены. Принц Дейрон преисполнился отвращением после всего, что узрел, и повелел сиру Хоберту Хайтауэру прекратить погромы, но от всех усилий Хайтауэра было не более проку, чем от него самого.
Наихудшие преступления лежали на совести Двух Изменников – незаконнорожденных драконьих всадников Хью Молота и Ульфа Белого. Сир Ульф всецело предался пьянству, утопив себя в вине и женских ласках, а тех, кто не мог его удовлетворить, скармливал своему дракону. Рыцарское звание, которым одарила его королева Рейнира, Ульфа не устраивало; мало ему было и того, что принц Деймон нарек его лордом Горького Моста. У Белого была на уме награда посолиднее: он желал себе не более и не менее чем Хайгарден, заявив, что Тиреллы устранились от Танца, а посему должно лишить их прав как изменников.
Но честолюбие сира Ульфа блекло по сравнению с притязаниями его дружка-переметчика – Хью Молота. Молот, сын простого кузнеца, был человеком огромного роста, со столь сильными руками, что он, как говорили, мог вязать ожерелья из стальных прутьев. Хотя Молот никогда не учился искусству боя, рост и сила делали его грозным противником. А на поле боя сир Хью раздавал сокрушительные и смертоносные удары боевым молотом, своим излюбленным оружием. В сражение Молот отправлялся на Вермиторе, что некогда носил на себе самого Старого короля; изо всех драконов Вестероса только Вхагар была старее и крупнее. В силу всех означенных причин лорд Молот, как ныне он себя величал, начал грезить о короне. Он говорил людям, что стали собираться вокруг него:
– Зачем быть лордом, когда можно стать королем?
Ни один из Двух Изменников не спешил помочь принцу Дейрону начать наступление на Королевскую Гавань. У них имелось мощное войско и к тому же три дракона. Но и у королевы было три дракона (насколько они знали), а с возвращением принца Деймона и Крапивы стало бы пять. Лорд Пик предлагал отложить всякое наступление до того времени, пока к ним от Штормового Предела не подтянется лорд Баратеон со своим войском. Хоберт Хайтауэр и вовсе желал отступить назад в Простор, дабы пополнить быстро тающие припасы. Никого, казалось, не заботило, что само войско тает с каждым днем, испаряется, как утренняя роса – все более и более солдат исчезало, возвращаясь к родным очагам и несобранному урожаю со всей добычей, что могли унести с собой.
Во многих лигах к северу от них, в замке, выходящем на Крабий залив, еще один лорд нежданно для себя оказался скользящим по острию меча. Из Королевской Гавани прибыл ворон с посланием королевы к Манфриду Мутону, лорду Девичьего Пруда: ему было велено доставить королеве голову Крапивы, девицы-бастарда, которая, как говорили, стала возлюбленной принца Деймона, и которую королева по сей причине обвинила в государственной измене. «Не чините никакого зла моему лорду-супругу, принцу Деймону из дома Таргариенов, – повелевала ее милость. – Когда дело будет содеяно, отошлите принца обратно к нам, ибо мы крайне нуждаемся в нем».
Мейстер Норрен, составитель «Хроник Девичьего Пруда», повествует, что после прочтения письма государыни его лорд испытал такое потрясение, что потерял дар речи – и не обрел его снова, пока не испил три чаши вина. Затем лорд Мутон послал за капитаном стражи, за своим братом и за сиром Флорианом Грейстилом, своим первым бойцом. Мейстеру он тоже повелел остаться. Когда все собрались, лорд зачитал письмо и испросил их совета.
– Такое содеять легко, – сказал капитан стражи. – Принц спит рядом с ней, но он уже стар. Вздумай он вмешаться – троих вполне хватит удержать его. Хотя я бы взял шестерых, для уверенности. Желает ли милорд совершить дело сегодня?
– Шестерых или шестьдесят – но он все еще Деймон Таргариен, – возразил брат лорда Мутона. – Мудрее будет подлить ему в вечернее вино сонного зелья. Пусть найдет ее мертвой, когда проснется.
– Девица еще почти ребенок, сколь мерзки бы ни были ее грехи, – молвил сир Флориан, постаревший, седой, суровый рыцарь. – Старый король никогда не попросил бы о таком ни одного человека чести.
– Мы живем в мерзкие времена, – сказал лорд Мутон, – и мерзкий выбор предлагает мне сия королева. Девушка – гость у моего очага. Если я повинуюсь, Девичий Пруд будет проклят вовеки. А если откажусь, наш род будет обесчещен и уничтожен.
На что его брат ответил:
– Возможно, нас уничтожат, какой бы выбор мы ни свершили. Принц души не чает в смуглой малышке, и дракон его неподалеку. Мудрее было бы сгубить их обоих, иначе принц во гневе сожжет Девичий Пруд.
– Королева запретила чинить ему зло, – напомнил лорд Мутон. – И убийство двух гостей в их постелях вдвойне подлее убийства одного. И я буду проклят дважды, – и тогда он вздохнул и сказал. – Хотел бы я никогда не читать такое письмо.
И тогда заговорил мейстер Норрен, заявив:
– А возможно, вы его и не читали.
Что было сказано после сего – неизвестно. Мы знаем лишь то, что мейстер, молодой человек двадцати двух лет, нашел тем вечером принца Деймона и девицу Крапиву за ужином и показал им письмо королевы. Прочитав послание, принц Деймон сказал:
– Слово королевы, дело шлюхи, – и он обнажил свой меч и спросил, ждут ли люди лорда Мутона за дверью, дабы схватить их. Узнав, что мейстер пришел один и втайне, принц опустил меч в ножны, сказав:
– Плохой вы мейстер, но хороший человек.
И повелел ему уйти, наказав «не говорить до самого утра ни слова ни лорду, ни возлюбленной».
Нигде не записано, как принц и его девица-бастард провели последнюю ночь под крышей дома лорда Мутона. Но на заре они вместе появились во дворе, и принц в последний раз помог Крапиве оседлать Овцекрада. Обычно Крапива кормила его каждый день перед полетом, ибо драконы гораздо терпимей к всадникам, когда сыты. В то утро девица скормила Овцекраду черного барана, самого большого в Девичьем Пруду, самолично перерезав скотине горло. Мейстер Норрен пишет, что, когда она забралась на дракона,ее кожаные одежды наездника были обагрены кровью, а «щеки ее заливали слезы». Ни слова прощания не прозвучало между мужчиной и девицей. Но когда Овцекрад забил бурыми крылами и воспарил в светлеющее небо, Караксес поднял голову и издал такой вскрик, что раскололись все окна в башне Джонкиль. Высоко над городом Крапива повернула дракона на Крабий залив и исчезла в утреннем тумане, дабы более никогда не вернуться.
Деймон Таргариен воротился в замок лишь дабы разделить завтрак с лордом Мутоном.
– Мы видимся в последний раз, – сказал он лорду. – Благодарю за ваше гостеприимство. Дайте знать всем в ваших землях, что я лечу в Харренхолл. И если мой племянник Эймонд осмелится на встречу, то найдет меня там. Одного.
И принц Деймон навсегда покинул Девичий Пруд. Когда он уехал, мейстер Норрен пришел к лорду, дабы сказать:
– Снимите цепь с моей шеи и свяжите ей мои руки. Вам надлежит отправить меня к королеве. Предупредив изменницу и дав ей сбежать, я сам совершил предательство.
Но лорд Мутон отказался:
– Оставь себе свою цепь, – произнес лорд. – Мы все здесь изменники.
И в ту же ночь реющие над вратами Девичьего Пруда расчетверенные флаги королевы Рейниры опустились, а вместо них вознеслись золотые драконы короля Эйгона II.
Когда принц Деймон спустился с неба, дабы в одиночку захватить Харренхолл, над обуглившимися башнями и разрушенными стенами замка не реяло ни одного знамени. Лишь несколько бродяг нашли убежище в подвалах и подземельях замка, но шум крыльев Караксеса прогнал их прочь. И когда последний из них покинул замок, принц Деймон остался один в похожих на пещеры залах Твердыни Харрена, в обществе одного лишь дракона. Каждый вечер на закате принц оставлял зарубку на сердце-древе богорощи, дабы обозначить еще один прошедший день. Тринадцать отметин все еще можно узреть на том чардреве. Раны стары, глубоки и темны, но всякий лорд, что правил Харренхоллом со времен Деймона, утверждал, что каждую весну они кровоточат вновь.
