Бремя императора: Тропой мастеров - Эльтеррус Иар (читать книги без сокращений .txt) 📗
Странно сложилась в последние полгода жизнь у Элиа, слишком странно. Не один и не два раза она пыталась осознать произошедшее с ней, да только не слишком-то получалось. Не бывает ведь, чтобы вот так вот – все и сразу. То годы и годы ничего, никчемная, бессмысленная жизнь, только пустоголовые поклонники вокруг – светские повесы, которых баронесса всей душой презирала и отваживала любыми способами. И почти нищета, когда каждый тархем считать приходилось. Отец оставил единственной дочери совсем немного, сам не имея почти ничего по меркам аристократии. Счастье еще, что процентов с этого немногого хватало на скромную жизнь, не пришлось искать работу или, что куда хуже, покровителя, имеющего допуск к телу. Впрочем, до такого гордая, даже слишком гордая девушка никогда не опустилась бы, скорее бы с собой покончила. Одного она тогда никак не могла понять: почему баронессу ар Сарах в обществе считают подлой и хладнокровной стервой, добивающейся своего любыми способами? Только за то, что смеялась над молодыми глупцами? При воспоминании о прежней себе Элиа тяжело вздохнула. Не слишком умна она тогда была. Не видела, не чувствовала, что некоторые из щенков любили по-настоящему, всей душой. И обошлась с ними так же, как с прочими. Двое покончили с собой. Девушка даже не обратила внимания на их смерть, ей в голову не пришло, что это из-за нее, что это она во всем виновата.
Наверное, так Элиа и продолжала бы жить, бессмысленно и бесполезно, если бы не случайная встреча с молодым горным мастером на балу в честь совершеннолетия наследника рода ар Инвах. Эта встреча перевернула всю ее жизнь, изменила бесповоротно, навсегда. А потом была беседа с Ланигом ар Вортоном, собственное прозрение, поход на исповедь, во время которой исповедник предложил ей отравить человека, внезапно ставшего дорогим, что мгновенно убило наивную детскую веру девушки. И император. Этот невероятный человек восхищал Элиа до глубины души. Как он может быть таким всепонимающим, таким добрым и одновременно таким жестоким? К врагам, конечно, жестоким. Как его на все хватает? И на всех? Ведь хватает, что поразительно.
Окончательно поняв, что любит Лека ар Сантена, девушка готова была отдать любимому себя, хоть тело, хоть душу, сделать для него все, без каких-либо исключений. Однако прежде всего горца требовалось сохранить живым и хотя бы относительно невредимым. Церковь ведь не оставит юношу в покое, раз уж приговорила к смерти. Император предложил обмануть святош, но Элиа посчитала, что этого недостаточно, и предложила свой план. Маран удивился и восхитился, но принял ее предложение. Подключил к делу Ланига ар Вортона, и интрига начала раскручиваться. Больно оказалось обманывать любимого, но девушка сделала это ради его же блага и позже он все понял, простив ее. А после мнимых похорон Элиа снова пошла в церковь при епископате. Приход баронессы ар Сарах, которая два дня как должна была быть мертва, вызвал немалый переполох. Исповедник с елейным голосом долго выспрашивал девушку о подробностях произошедшего. Затем ей принесли воды, в которой чувствовался привкус того самого яда, от которого «умер» Лек. Спасибо его величеству, наложившему на на Элиа заклятие, после которого ей стали не страшны любые яды. Переполох в епископате набирал обороты, особенно перепугались святые отцы после того, как недопитый девушкой стакан заставили допить какого-то служку. Бедняга к утру отдал концы, а с баронессой не произошло ровным счетом ничего, она сладко проспала несколько часов в выделенной ей келье. Ничего больше. Ошеломленный епископ Равитар принялся травить ее самыми разными ядами, но Элиа их просто не замечала. Поняв, что столкнулся с чем-то невероятным, иерарх решил использовать обладающую редкими способностями молодую женщину. По распоряжению будущего куратора баронесса приняла первый постриг, став послушницей. Во время торжественно обставленной церемонии девушка тихо посмеивалась про себя – что ей до лживых клятв, данных врагу? Для проверки куратор поручил новой послушнице убрать одного из церковных иерархов, давно мешавшего Равитару. Девушка проделала это быстро, красиво и без малейших сомнений. Покойный обожал красивых женщин и не устоял, встретив прелестную послушницу, лукаво стрелявшую глазками по сторонам, приказав ей следовать за собой. Элиа с ласковой улыбкой на устах заколола сластолюбца тонким стилетом, вынутым из волос, и отправилась к епископу Равитару докладывать о выполнении задания. Тот был буквально восхищен откровенным цинизмом девушки, решив, что перед ним существо его породы. Она не стала разубеждать куратора, сыграть хладнокровную эгоистку совсем несложно, главное не стать таковой на самом деле. С тех пор отношение к баронессе изменилось, Элиа ар Сарах стала в епископате своей. Относительно, конечно, своей, всего лишь инструментом для устранения неугодных, но все-таки. Немного освоившись в новой среде обитания, девушка начала приводить в действие свой план. Подбросив кое-кому тщательно сфабрикованные доказательства, стравила между собой две влиятельные клики, уже больше сотни лет пребывавшие в состоянии вооруженного нейтралитета. В результате добрый десяток самых опасных для императора иерархов покинули юдоль скорби, именуемую по недоразумению миром. Одно это уже оправдывало присутствие девушки в змеином кубле. Однако куратор, епископ Равитар, так и остался для Элиа загадкой. Чем все-таки занимался этот опасный человек, выглядевший на первый взгляд неопрятным толстяком, любителем красивых мальчиков и эля в непомерных количествах? Но только выглядевший, вскоре послушница полностью осознала эту истину. Равитар оказался куда опаснее самого архиепископа, которому вскоре представил девушку. Поручив послушнице устранение пары надоевших до зубной боли противников, его преосвященство пришел в восторг. Элиа обставила смерть епископов с ледяной элегантностью, они просто уснули в своих постелях и не проснулись. Целители разводили руками – сердечная недостаточность, ничего не поделаешь. Конечно, в действительности убирали иерархов тайные стражи, но о том никто не подозревал. С тех пор архиепископ называл баронессу только: «Дитя мое». Дитя ласково улыбалось в ответ и не торопясь рыло «благодетелю» глубокую яму.
