Волчий мир. Трилогия (СИ) - Даль Дмитрий (библиотека книг .txt) 📗
Они остановились на время на опушке, перевести дыхание и насладиться светом после многих часов кромешной темноты. Хакус сообщил, что деревня называется Осколье и от нее рукой подать до завода Атомверк, где Механики с границы постоянно отоваривались. В Осколье же они делали регулярные остановки перед тем, как миновать последний отрезок до завода.
Название завода показалось Сереге знакомым. Слово атом понятно без перевода, а вот слово «верк»… Что‑то ему подсказывало, что он его где‑то слышал. Похоже на немецкий язык, который он когда‑то в школе учил. Только вот плохо учил, если не сказать хуже. Его больше фантастические книжки интересовали, а чуть позже девчонки, нежели сухой язык, напоминающий собачий лай. И как только на нем великие немцы стихи писали. Немецкий язык он все больше для трибун, для работы, для войны.
Вот‑вот. Серега почувствовал, что нашел ниточку. Для работы. Верк – означает работа. Значит, это завод, основанный на ядерной энергетике. Многообещающее название.
– В деревню соваться не опасно? – спросил Одинцов у Хакуса.
– Местные привыкли к гостям. К ним постоянно кто‑то заезжает. Иной раз и магики останавливаются посредине долгого пути. Так что вряд ли они нам удивятся, хотя, надо признать, компания у нас пестрая, – ответил Хакус.
– Если мы проедем мимо, это вызовет больше вопросов, нежели мы покажемся им странными, – поделился своим мнением Лех Шустрик.
– Тогда оценим гостеприимство деревенских, – решил Серега.
Они пришпорили броневепрей и направились вниз с холма.
Деревня была большая, с полсотни дворов. Дома все сплошь двух– и трехэтажные, добротные, основательные, с хозяйственными постройками и приусадебными участками, заполненными цветущими деревьями. Здесь никто не бедствовал. Вокруг деревни располагались общественные поля, засаженные полезными культурами: зерном, овощами и фруктами. Серега разглядел даже небольшой виноградник, стоящий чуть в отдалении. На полях трудились несколько десятков человек и три машины, подвозившие удобрения и какие‑то необходимые грузы. Издалека не разглядеть. Наличие машин в хозяйстве уже заметно отличало крестьян Железных земель от собратьев из Срединного мира.
Въехав на околицу деревни, они чуть притормозили и пустили броневепрей легким шагом, чтобы не вызвать испуг у населения, но их никто не встречал. Такое впечатление, что все либо перемерли, либо трудились в поле. Никого, кто бы вышел к ним навстречу.
– И что будем делать? – недовольно поинтересовался Джеро.
– На главной улице живет тетка Гайра. Я у нее всегда останавливался. Ее на полевые работы никогда не привлекают. Старая слишком. Так что она должна быть дома, – отозвался Хакус.
– Будем надеяться, – выдал Лех Шустрик, хмуро оглядывая дома.
Чувствовалось, что ему здесь не нравится. Слишком сыто живут люди. Разительное отличие от подобных деревень в Вестлавте или в Боркиче. В тяжелом труде людям помогают машины, хозяйство процветает, в то время как у него на родине люди все больше перебиваются от нищеты до бедности, мало кто живет в достатке. Вот Шустрик и задавался вопросом, почему одним все, а другим ничего. Главный вопрос всех революций, в поисках ответа на который обыкновенно проливается много крови.
И Одинцов понимал его. Самого терзали эти вопросы.
Хакус остановился возле двухэтажного дома, окрашенного в желтый цвет. Чувствовалось, что за домом следить некому, краска потрескалась от старости, забор покосился, калитка скрипит и зияет дырами в металлической сетке. Серега заметил, что в деревне часто применялись металлические изделия – решетки, сетки, столбы. В Вестлавте с железом проблем не было, но оно дорогое, крестьяне не могут себе позволить просто выставить его на улицу, сделать из него забор или калитку.
Друзья спешились и направились вслед за Хакусом, который уверенно шагал по дорожке из красного кирпичного скола к дому. Поднявшись на крыльцо, Механик постучался, не дождался ответа, обернулся к спутникам, словно искал у них поддержки, и постучал снова. Никто не ответил. Ни звука изнутри дома.
– Если вы к тетке Гайре, то зря стараетесь, – раздался надсадный скрипучий голос.
Хакус обернулся и увидел старика, опирающегося на палку, стоящего возле коровника.
– Дядюшка Опур, рад тебя видеть. Поклон твоим сединам, а что случилось с тетушкой Гайрой? – вежливо осведомился Механик, стараясь добавить в голос как можно больше меда.
– Умерла она, болезная. В последнее время совсем плоха стала. Так это мы ее на завод к дохтуру возили, так и он ничего не смог поделать. Говорит, опухоль у нее какая‑то, неабберабельная… в общем, вырезать ее нельзя. Совсем. Мы так ей ничего не сказали. А она через две недели умерла, мучилась сильно перед смертью.
Старик Опур дохромал до крыльца, поднялся на него, отстранил в сторону Хакуса и открыл дверь.
– Прими мои соболезнования, – сказал искренне Механик.
– Спасибо. Спасибо. А ты чего пришел‑то, на постой, что ли, встать надо. Отдохнуть с дороги? – спросил старик, напряженно вглядываясь подслеповатыми глазами в лицо Хакуса.
– Правильно говоришь, Опур.
– Ну так можешь остановиться. Я пока за домом приглядываю. Скоро с Завода приедут внуки Гайры, они должны решить, что с домом делать. Может, продадут. А пока я тут хозяйничаю. Так что оставайтесь. Цена прежняя. Если устраивает, то заходите. Если нет, то проваливайте. Ищите, где дешевле, – проворчал старик.
– Все нас устраивает. Не переживай, Опур. Мы остаемся, – поспешно согласился Хакус.
Друзья вошли в дом вслед за Механиком. Миновав длинный темный коридор, они оказались в небольшом тамбуре, за которым открылась большая комната, по центру которой стояла печь. Несмотря на то что последнее время здесь коротала свой век одинокая старушка, даже здесь чувствовалась ощутимая разница между бытом простой деревни в Вестлавте и Железных землях. По углам висели массивные картинные рамы, в которых под стеклом находились семейные фотографии. Серегу они не удивили, доводилось и раньше видеть, а вот его спутники заинтересовались. С любопытством они разбрелись по комнате, осматривая фотогалерею.
– Если там… это… кушать хотите, то продукты я вам, так и быть, продам, но готовить сами будете… мне уже не справиться… – проскрипел старик.
Хакус кивнул.
Опур постоял, раскачиваясь, словно осинка под легким ветерком, и ткнул суковатой палкой в дальний угол под большой картинной рамой с фотографиями. Там стояло уютное кресло, застеленное шкурами и шерстяными платками.
– Вот там она и померла, болезная. Хотела посмотреть в окно в последний раз. Я ей помог. А она села, поглядела на дорогу и все…
Старик больше не сказал ни слова, постоял с минуту и вышел из комнаты, постукивая палкой по деревянному полу.
Хакус тоже направился на выход, но был остановлен резким окриком Джеро:
– Ты куда?
– Схожу за продуктами. Есть хочется. Давно же ни крошки хлеба во рту не было.
– Я с тобой. Помогу донести, – сказал Джеро тоном, не терпящим возражений.
* * *
Утром они встали засветло. Механик оставил на столе деньги для старика Опура, поклонился четырем стенам, словно навсегда с родиной прощался, и вышел на свежий прохладный воздух, конвоируемый Джеро. Он от него ни на шаг не отставал, словно боялся измены. И хотя Хакус помог им в битве с котейросами, недоверие сотника было понятно. Лучше перестраховаться, чем обнаружить в спине кинжал.
Волчий отряд поднялся в седла и взял курс на север. Стараясь не шуметь, они покинули деревню, приютившую их, и, только выехав за околицу, добавили скорости.
Без малого десять часов непрерывной скачки – дикое испытание. Серега валился из седла от усталости, но не разрешил делать привал. До Завода осталось рукой подать, он не хотел нигде задерживаться. Когда цель столь близка, любая задержка – пиликанье ржавой пилой по нервам.
