Первая после бога (СИ) - Снежинская Катерина (книги без регистрации TXT) 📗
– А голова?
– С головой пусть на большой земле разбираются.
– Когда транспорт?
Дира посмотрела вверх. Часы, висящие на полотняной ширме, отделяющей одну «операционную» от другой, казались здесь неуместными, как эльфийский хрусталь в гоблинской норе. Но без них никуда.
Сколько там стрелки показывали, доктор так и не уловила. Собственно, это давно уже утеряло актуальность. Важны промежутки времени, а не понимание: день на улице или ночь.
– Обещали через три часа борт дать.
Новое – большая земля, борт, транспорт – ложились на язык знакомо и комфортно, будто не новое, а вовсе и старое. И ощущение, что они действительно где-то вне – на острове, а, может, в другом мире – тоже стало привычным. Там действительно «большая земля», а тут…
– Заканчивайте и готовьте следующего. Пойду, воздуха глотну.
Кассел откинула в сторону занавеску, выход заменяющую. Гвалт навалился, толкнув в грудь. Странно, но в операционной его совсем было не слышно. Наверное, мозг просто отсекал всё лишнее. Зато здесь этого лишнего с избытком.
Дира постояла, раздумывая, не вернуться ли обратно. Стянула с лица маску, оставив её болтаться на шее. Машинально поскребла ногтями ладонь – из-за чересчур частого обращения к силе кожа коростой покрылась, чесалась жутко.
«На улицу» не тянуло совершенно, но и из крохотного пятачка, ограниченного белыми простынями, хотелось вырваться хотя бы минут на пять. А лучше проснуться.
Оперблок от приёмника тоже отгородили, да ещё и охрану поставили – серьёзных ребят, вооружённых до зубов, чтобы не пускали внутрь никого лишнего. Они бдели без дураков, щедро раздавая оплеухи. Правильно, нечего занятым людям мешать. Ну а если доктору пришла в голову блажь прогуляться, то это её проблемы, верно?
Дышать нечем – днём жара. Впрочем, ночью ничуть не лучше, хотя температура падала будь здоров. Пыль – взвесь из глины, песка и каменного крошева – висела в воздухе туманом, не желая оседать вот уже которые сутки. Кстати которые? Пёс их знает.
Запахов слишком много: всё та же пыль, гарь, ну и кровь с прочим содержимым бурдюков, человеческими телами называемых. Ещё и привкус гнили появился. И кому пришло в голову назвать его сладковатым? Нет ничего гаже, чем вонь протухшего мяса. А его здесь хватает – трупы складывали за лазаретными палатками, в рядок на самом солнцепёке. Больше девать некуда, вывозить некому, да и непонятно, где хоронить. Рядов же много, очень-очень много. Скоро жди какой-нибудь дряни заразной в гости. Как будто без неё проблем мало.
Звуков тоже слишком излишек. Но больше всего досаждают плач с воем, будто волчьим. И не замолкают ни днём, ни ночью.
У лазарета людей, как на ярмарке. Толчея такая же и порядка примерно столько же. Снуют санитары с носилками – глаза безумные, пустые, как у кукол, сами ничего не понимают и не видят. Сидят, лежат, бродят грязные, оборванные, в кровавой коросте люди, будто призраки. Хрипло рычат поисковые ящеры у привязи – они приучены работать в тишине и покое, а не страдать в людской толчее. Да и жарко, бедным, привыкшим к снегу. Ведь чаще они горным спасателям помогали.
Выйти в этот бедлам в жёлтом халате – сумасшествие. Дёргают, за руки хватают, в глаза заглядывают. Лица вокруг каруселью.
– Доченька, а когда меня-то посмотрят? – раззявленная дыра с одиноко торчащим зубом в грязной, как пенька спутанной бороде.
– Как только врач освободится…
И чего ждёшь, пень старый? Давно бы нашёл ишака какого, да своим ходом добрался. Раз хватает сил на солнцепёке сидеть, то хватит и до ближайшей больницы дойти.
– А вы не видели мальчика, светленький такой, с родинкой? Ашером его зовут, никак найти не могу. Не видели, нет? – глаза из-под платка выпученные, реальности в них ноль.
– Не видела, спросите у сестёр. И пусть они вам валерьяночки накапают.
Какая валерьяночка, доктор Кассел? Она, небось, уже и отвыть над своим мальчиком успела – там, за лазаретом. А теперь вот ищет. С ума сойти иной раз проще, чем пережить.
– Доктор, ну почему тут папа мой! Он же живой! Помогите, я всё… – и тянет пригоршню с браслетами-колечками, а у самой мочка рваная. Видимо, поранилась, когда серьгу срывала.
Посмотрела на папу и дальше что? Живой ещё, конечно. Удивительно, что живой. Но ничего это для него не меняет. Тут только похлопать по плечику дочку утешительно.
– Доктор, куда её? – с санитарами надо что-то делать. И вправду не соображают, бегают, как зомби.
– Спроси у эвакуатора… Эй! Стой! Куда ты труп-то прёшь?
– Так девка же…
– И что? Если так понравилась, затащи в кустики и трахни потихоньку.
Сначала ляпнула, а только потом поняла, что ляпнула. Вот бы сейчас в обморок упасть. А ещё лучше проснуться. Ни того, ни другого не получилось. Выдрала полу халата из грязных, цепляющихся репьями рук. Да и помчалась, дороги не разбирая. Затормозила только за лазаретом, у кромки уже вытоптанного пустыря, на котором ровными рядками свёртки лежали. Развернулась, ломанувшись обратно. Осела у полога шатра, опираясь спиной о стойку, крышу поддерживающую, не то сухо всхлипывая, не то икая.
Это уже не цинизм. Это за гранью.
Да полноте, живая ли она вообще? Может, помереть успела, да не заметила как? А вокруг не останки славного города Ир-на-Льене, а тот самый Хаос, с которым так любила сравнивать родной «приёмник».
– Обратно отправить? – деловито поинтересовалась круглая стриженная почти под ноль голова, незнамо откуда перед глазами появившаяся.
Дира не сразу и сообразила, что это вовсе никакой не демон, а вполне реальный доктор Нейрор перед ней на корточки присел.
– К-куда? – проквакала Кассел.
– В столицу, – с яростной любезностью пояснил главврач.
– Нет, не надо…
– А не надо, так засунь свои истерики себе же в задницу и вали работать, – рявкнул главный. Дёрнул за плечо так, что сустав хрустнул. Да ещё и толкнул, почти швырнул между палатками. – Вперёд, доктор, пациенты ждут!
Это точно. Кто-то ведь ещё ждёт. Всё-таки не все померли. И она живая пока.
***
Воздух ещё пах пылью и гораздо сильнее тем, что всё ещё на пустыре оставалось. Но последние дни выдались холодными – с гор дохнуло ледяным ветром. Да и к ночи подморозило, земля настоящим инеем подёрнулась. Поэтому запахи притупились, сделались незначительными, уступив место почти предновогодней свежести.
Тихо. Лишь перебрехиваются, как шавки деревенские, поисковые ящеры. Тоже отдыхают. Сегодня и вчера их по завалам уже просто так таскали, без энтузиазма и настойчивости. Последнего живого четыре дня назад достали, да и то можно чудом считать. Шансы ещё кого-то найти даже и не нулевые, а минусовые, вот и оставили поисковиков в покое.
Безлюдно. Последнего больного утренним транспортом отправили, у солдат свой лагерь – в низине, отсюда не видно. Да и выживших наконец-то эвакуировали. Остались самые упёртые. Но и они куда-то убрели.
Темно. В лазарете все огни потушили, только в операционной палатке светляком теплится лампа, да и та масляная. Устали врачи от яркого освещения, интимности душа жаждет. Впереди, за гребнем холма, висят, подсвечивая горизонт синим, магические шары, расчерчивающие квадраты для разбора завалов. Но и они выглядят не техническими, а вполне себе романтическими – вроде огромных светляков.
И звёзды, и луна. Ночь. Цикад не хватает, они были бы очень к месту. Только холодно.
Дира поёжилась, плотнее запахивая полы куртки – незнамо чьей, размеров на пять большей, чем надо и чуть пахнущей мужским одеколоном, потом. Сидеть не слишком комфортно, пятая точка мгновенно затекла на твёрдой земле и заледенела. А уходить не хочется. В голове шумит не столько от спирта – ну что она там выпила? Полчашки, да и то водой разведённого – сколько от привычной усталости, не прошедшей даже после суточного сна. Но шум казался приятным. И синие светляки фонарей в глазах двоились ненавязчиво, лукаво.
– Сидишь? – поинтересовался Нейрор, по своему обыкновению обнаруженный рядом совершенно неожиданно.
