Следствие считать открытым - Туманов Дмитрий (книга регистрации TXT) 📗
Наконец все приготовления были закончены, и напоследок мне, согласно древнему ритуальному обычаю, засунули в рот головку чеснока для устрашения злых духов. Итак, теперь я был полностью готов ко встрече с потусторонним миром.
— А ну тащите сюда водилу, хорош нашу брагу жрать! — проорал «предводитель». — Ты, ты и ты — повезете домовину на погост.
Тут возникла небольшая заминка: «Ты», «ты» и в особенности последний «ты» явно надеялись быть в кругу семьи в тот момент, когда их сородичи доберутся до моих «сокровищ». Похоронная троица начала ныть, кричать и визжать в праведном возмущении, и даже тяжкий глас главаря не мог сломить их упорство.
Все явно шло к потасовке, потому я, выплюнув вонючий корнеплод, заорал:
— Да вы захлебнетесь в этом перегоне, живоглоты несчастные! До захода солнца я должен быть на кладбище, и ключи от дома я вам отдам только там!
— Оп-па… Так-так, кто тут не хотел хоронить? Ты? Вот и сиди дома — в чулан его! — громогласно вынес приговор отец семейства. — Я самолично поеду.
Бывшая «оппозиция» мгновенно проявила свою преданность общему делу и утащила на отсидку последнего «ты», верещавшего так, будто его волокли на костер. Мне в рот вновь засунули чеснок, гроб закрыли, потащили наружу, уронили в дверях, а когда поднимали на катафалк, уронили опять, да так удачно, что я треснулся о стенку головой и набил здоровую шишку. Наконец тронулись, но возница заметил труп в канаве и возопил:
— Гей, мужики! Этого отморозка — тоже в телегу!
О крышку раздался удар, будто чурбан бросили. Дохлый шпион в качестве спутника не входил в мои планы, а нам еще предстояло миновать пост на перекрестке.
— Телега, стоять! — донесся хриплый сержантский голос. — К досмотру!
Снаружи началась возня — всех моих «скорбящих родственников» вытащили на мостовую и внимательно осмотрели, Солдаты полезли на катафалк, но, увидев его содержимое, быстро попрыгали обратно.
— Там труп и гроб, — доложили сержанту.
— Что-то мне эти хари подозрительны. Боец Нытик, загляни в гроб, вдруг они там оружие спрятали?
Тот, кого назвали Нытиком, резво вспрыгнул на борт. Ой-ой, Валиен, сейчас у тебя будут большие проблемы — в условиях военного положения эти простые ребята не будут долго выяснять, кто ты и почему в таком виде…
Крышка гроба медленно открылась, я приготовился к худшему. Но то ли «похоронная команда» так славно поработала надо мной, то ли боец попался особо впечатлительный — он с воплем отшатнулся и сломя голову вылетел из катафалка.
— Там жмурик! Посинелый весь — видать, помер давно. И воняет ужасно — уже разлагаться начал, — доложил Нытик Дрожащим голосом.
— Эй, уроды краснорожие, вот вам бирка на проезд! А теперь убирайте отсюда свою падаль, пока я не передумал! — Рявкнул недовольный сержант и ушел греться к костерку.
Мы поехали дальше. Посты нас больше не останавливали, и похоронщики, предвкушая встречу с «горючей амброзией» затянули крайне непристойную песнь. Дело в том, что горская похоронная традиция обязывает сопровождать доставку покойника на место упокоения самой отборной руганью. По народным поверьям, это отгоняет демонов, могущих по пути покуситься на душу покойника, но я-то был все-таки не совсем мертвым, то есть совсем даже не мертвым, и слушать такие изыски мне было не в радость.
Вообще похоронная церемония нашего народа продумана до мелочей и уходит корнями в древние времена. В ту пору Фацения еще была мало населена, городов и в помине не было, а слово «перегон» как само понятие и как символ цивилизации было еще неизвестно, Горцы обитали в небольших поселениях у подножия скал, в питие потребляли исключительно пиво и сбитень, крепко уважали друг друга и потому жили долго и счастливо. Тогда смерть члена общины представлялась как нечто особенное, запоминающееся, и обставлялась соответственно.
Гроб для будущего покойника изготавливался годами, причем им же самим. Юноша считался полноправным мужчиной, когда закончит его обработку: гроб вытесывался из цельной дубовой колоды, а затем морился на дне ближайшего омута до той поры, когда его хозяин не преставится. Размер подбирался соответственно под свою стать, в связи с чем возникла примета: когда выемка оказывалась слишком тесной и покойника приходилось в нее чуть ли не забивать, говорили: скрягой был при жизни, даже гроб для себя маленький сделал. Умерший, будучи положенным в колоду, заливался смесью из древесной смолы и воска, которая, пропитав тело и гроб, затвердевала и сохраняла для потомков облик умершего на века. Но поскольку изготовление такого консерванта в нужном количестве требует длительного времени, то в тех случаях, когда гроб был слишком объемный, говорили: транжирой жил, таким же и помер.
Само же упокоение обычно растягивалось на несколько дней. Погребали усопших в семейных склепах, вырубленных высоко в скалах, а предки наших предков, обитавшие где-то в южных приполярных степях, по преданиям, насыпали могильные курганы — так и поныне хоронят знать в Рантии. В склепе гроб ставился в соответствующее углубление в полу, которое сделал в иные времена означенный покойник, пребывая в юном возрасте. По ходу дела похоронная команда благоговейно осматривала прочих своих предков, а ближе к вечеру устраивалась тризна по усопшим.
Что же было с теми, кто по той или иной причине не сделал для себя «последний приют»? Их хоронили в тех же склепах, но в дощатых гробах и не заливали смолой, а всего лишь обматывали тканью, ею пропитанной. Время шло, цивилизация развивалась и крепла, возникли города, люди стали чаще погибать в войнах, да и вообще чаще умирать. Постепенно древние традиции утратили ореол таинства, и сейчас в склепах хоронят только зажиточных горожан, а цельные гробы заказывают лишь богачи. Бедный покойник, чьи такие же бедные родственники вообще сумели наскрести денег на похороны, упаковывается в осиновые гробы без всякого бальзамирования и хоронится на общественном кладбище. Там же закапывается тот безымянный труп, коего нашли по весне в канаве с перерезанной глоткой, причем прямо так, как есть. Хотя нет, одежду с него могильщики все-таки снимут. Пожалуй, единственное, что пережило время и исполняется неукоснительно, — поминальная тризна, но, увы, лишь как веский повод для очередной пьянки-гулянки.
Кажется, я задремал, лежа в гробу, потому что очнулся только тогда, когда его со всей дури бросили оземь. Ах вы, твари неблагодарные! Я сейчас еще подумаю, отдавать ли вам ключи. Я попытался встать… и не смог! Я весь окостенел от холода.
— Помогите! — в отчаянии закричал я. Точнее, хотел закричать — челюсти свела судорога, и я даже не мог выплюнуть чеснок. Ну где эти паразиты, я же сейчас околею на снегу!
В это время невдалеке прошли два могильщика, и обрывок их разговора поверг меня в ступор.
— …яму-то мы еще поутру вырыли, а покойник только сейчас приехал… Святые Небеса! Да ведь они меня сейчас живьем закопают! Я, собрав последние силы, изогнулся ужом и долбанул лбом о крышку. Потом еще раз и еще, в конце концов она поддалась. Еще один рывок, я вывалился из гроба и упал на кучу перепревшей соломы, уткнувшись носом в затвердевшую ногу мертвого шпиона, которого оставили тут же. Это оказалась конюшня — рядом стояла телега, в которой меня привезли, дверь в дом была открыта.
Как только я обнаружил, что вновь могу двигаться, то встал и нетвердой походкой заковылял внутрь, откуда несло теплом и… перегаром. И тут в дверях я нос к носу столкнулся с Хорви, как говорят могильщики, пьяным в доску. Хорви поднял на меня глаза, зрачки в которых расширились до размера горошин. Он побледнел не хуже моего, моментально протрезвел, после чего оглушительно заорал, как резаная свинья, и рухнул навзничь. На этот вопль выскочили похоронщики, уже успевшие тяпнуть по стакану. Их «лидер» внимательно посмотрел на меня, подумал опять же и вновь выдал крылатую фразу:
— Ну чем не труп!
— Да почти что ничем! — огрызнулся я, наконец вытащив изо рта набившую оскомину чесночину и запустив ею аккурат в глаз хохмачу.
