Primièra canso (СИ) - Светлая et Jk (серия книг .TXT) 📗
Серж закрыл глаза, пытаясь представить себе ее лицо. Ждать не пришлось. Ее зеленый, как луга у реки Кё-д’Аржан, взгляд с невыразимым застывшим в нем страданием, пришел к нему сразу. Она была несчастна. И он не сумел ее утешить. Она не позволила. Она была... несчастна.
Гроза захлебнулась последним стоном и замолчала. И в небе теперь мелькали редкие зарницы. Трубадур прислушался к воцарившейся тишине. Замок словно бы замер. В сущности, теперь была глухая ночь. В сгущенном воздухе стоял аромат диких роз. И от этого запаха кружилась голова. Серж медленно поднялся со стога сена, на котором сидел под навесом, и побрел, не разбирая во тьме дороги, туда, куда несли его ноги. Впрочем, оказавшись у башни Ее Светлости, он совсем не удивился. Сюда он дошел бы и с закрытыми глазами.
Он поднял взор к ее окнам. Конечно, она давно спит. Она, отнимавшая у него надежду, но дарящая своими милостями. Горькая улыбка отразилась на лице трубадура. Она отнимала его надежду. Но он не желал ее отдавать. Он коснулся дульцимера, пробежал пальцами по струнам. И запел - пусть она давно спит и не слышит его. Пусть. Он жаждал того, чтобы хотя бы петь для одной этой женщины. И уж тем довольствоваться. Пусть в том будет его счастье.
Я тебя не верну.
Если хочешь, то можешь не верить.
Пусть бледнеет рука,
И померкнут любви обещанья.
Объявляя войну,
Оставляю открытыми двери.
Не гляди свысока -
В кулаки свои пальцы сжимая,
Я тебя не верну...
Зачем он здесь? После всего, что сегодня сказал. Зачем он по-прежнему остается с ней, холодной и несчастной?..
Катрин не спала. Когда вечером Агас попросилась к Жерому, герцогиня легко отпустила ее. Теперь она могла, не скрываясь, вздыхать и плакать. Она слышала, как началась гроза. Слышала, как она закончилась. И, когда услышала голос Сержа, поднялась и зажгла свечу. Она смотрела на ее пламя, вслушиваясь в его песню, и с застывшим сердцем поняла - пусть он рядом лишь потому, что его ей подарили. Днем она еще могла оставаться сильной, ночь все меняла. И она понимала, что не может без него.
Катрин подошла к окну. После грозы на небо вернулись звезды, и луна освещала силуэт музыканта.
Я тебя не верну.
Я оставлю себе твое имя
И твой голос, и вкус
Твоих губ, твоей кожи горячей.
Он ясно видел, как в ее окне, неровный, замерцал свет. Она не спала. Как билось теперь ее ледяное сердце? Быть может, так же, как его - часто, отчаянно, неистово? Быть может, этот крошечный огонек от свечи да его канцона растопили лед? Быть может, сейчас ей так же трудно удержаться у своего окна, как трудно удержаться ему здесь, под ее башней? О чем думала она сейчас? О чем думала она ночами каждый раз, когда слышала его пение? Не могла не слышать. Должна была слышать. Знала, что в песнях - он сам. Потому что ни перед одним человеком на земле никогда в жизни он не обнажал своей души. А перед нею - обнажил. И с душой его она могла сделать все... Все, что ей бы захотелось.
Я в тебе утону.
Пусть любовь твоя стала пустыней.
И пусть тяжек мой груз -
Что осталось, я просто запрячу
И тебе не верну...
Ей казалось, она бесконечно долго стоит с закрытыми глазами и борется сама с собой. Душа ее рвалась к нему. Если бы только ей не знать его никогда. Если бы только он не терзал ее своими песнями. Если бы только и по ночам она могла совладать со своим сердцем.
Катрин спешным шагом вышла из спальни и почти бегом бросилась по коридору к лестнице, ведущей вниз, чтобы уже на середине ее столкнуться лицом к лицу с Сержем.
Глаза его горели даже во тьме, словно бы изнутри. Если он говорил, что она - лед, то сам он был пламенем.
- Я люблю вас, - раздалось в совершенной тишине замка.
Она молчала, не посмев ничего ответить ему. Признание - это единственное, что она оставляла за собой. Катрин сделала еще один шаг навстречу. Большего ему не потребовалось. Он схватил ее тонкие плечи и рывком привлек к себе. Губы... Губы, которых он жаждал со всей силой желания, что столько месяцев таилось в его душе. Ее губы, которые он столько раз целовал во сне. Вкус которых преследовал его и днем, и ночью. Если бы они ответили сейчас! Он замер за мгновение до поцелуя. И не выдержал ожидания, сдаваясь на ее милость - ведь она сама шагнула к нему, в его пропасть. А потом он уже не мог оторваться. Подхватил ее на руки и, не отнимая своих уст, понес ее в опочивальню.
Она не заметила, как они оказались в комнате, в которую он так часто приходил в ее снах. Откуда только бралась смелость отвечать на его поцелуи, оплетать руками его шею, прижиматься к нему всем телом.
Серж разомкнул объятия лишь на краткий миг, чтобы уложить ее на постель и запереть дверь, возле которой он провел столько дней и столько ночей. Потом он обернулся, чтобы посмотреть на Катрин. И уже в следующее мгновение был рядом, снова касаясь ее. Потому что, не касаясь, чувствовал, что от него ускользает, постоянно ускользает что-то важное. И лишь когда эта единственная на земле женщина оказывалась в его руках, истина становилась непреложной и вечной - они были созданы друг для друга. Будто один был продолжением другого. Серж, покрывая частыми поцелуями ее лицо, потянулся к шелковой ленте, которыми была связана ее коса. И нежно-нежно стал расплетать волосы... Чтобы выпустить на волю золотые ее локоны, которые он видел лишь единожды, но которые он никогда не сможет позабыть. Те струились меж его пальцев и падали на ее плечи и спину. Он заскользил поцелуями по лицу, по губам - ниже, к шее, туда, где часто билась голубая жилка - ее самое дорогое на земле сердце. Живое. Настоящее. Он спустил с ее плеч камизу, открывая ключицы, тонкие, острые, освобождая грудь. И задыхался... сознавая, что она совершенна.
Вслед за его руками, ее руки расстегивали пряжки, развязывали шнурки на его одежде и, когда, наконец, под ее ладонями оказалась его кожа, как когда-то давно, задрожали кончики ее пальцев. Она прижалась к нему, чувствуя своим телом его сердце, слыша, как оно бьется внутри нее, сама нашла его губы и поцеловала своего трубадура, забывая обо всем, подчиняясь его воле, отдаваясь своим желаниям, срастаясь с ним навсегда.
Он заснул лишь к рассвету, еще долго водя кончиками пальцев по ее плечам, груди, животу... Не произнося ни слова - слова рушат молитву душ. А душа отныне у них была одна на двоих. Он заснул на ее плече, вдыхая запах ее волос и сходя с ума от одной мысли, что эта женщина принадлежит ему. Если бы он спросил, какую минуту он избрал единственной, чтобы помнить, он, не колеблясь, выбрал бы эту. И проваливаясь в сон, повторял про себя единственное имя - имя своей любви. Других мыслей не было. Была только она. С пылающим ее сердцем.
Она не помнила, как заснула, хотя ей казалось, что ни за что не уснет, чтобы не потерять ни секунды. Но она помнила, как проснулась. Словно кто-то толкнул ее. В тусклом свете начинающегося рассвета она видела спокойное лицо Сержа и слышала его ровное дыхание.
