Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина (читаем книги онлайн .TXT) 📗
– Видольд, мать-твоя-шлюха, неужто ты?! Глазам не верю! – еще издали гаркнул Рест, завидев давнего соратника.
– Ты мою мать не трогай, – хохотнул тот, с размаху хлопая Реста по плечу. – Рад тебя видеть, гнусный ты сукин сын!
Тем, кто находился рядом с охранной дружиной, должно быть, странно было слышать подобную радостную брань, но для бывших разбойников, коими являлись почти все телохранители, только такое общение между собой, судя по всему, и было привычно.
– А я уж думал, никогда больше твою противную рожу не увижу! – продолжал Рест, поддерживаемый другими.
– Рано радовался, жертва Ханке! А то ты Видольда-Ворона не знаешь!
И снова, сопровождаемые громким хохотом, последовали объятия, пока Видольд не отстранился и не гаркнул грубо:
– Ну! Чего разблеялись как стадо баранов! Стройтесь, предки-ваши-дутлы! Быстро!
Хохот разом смолк, и вот уже телохранители с непроницаемыми лицами восседают на конях, словно и не шевелились. И как раз вовремя, ибо именно в этот миг на возвышении перед площадью появился Великий Кхан в сопровождении Ирионга. Охранная дружина подстегнула коней, промчалась мимо выстроившихся этельдов и, приблизившись к правителю, выстроилась вокруг него в форме подковы.
– И в ночь тысячи лезвий погиб царь Илиринский
/Было записано Адданэем Проклятым – царем Илиринским – в год 2468 от основания Илирина Великого/
"Я просыпаюсь среди ночи, вновь увидев ее зеленые глаза, горящие испепеляющие глаза – а потом она превращается в змею, и я убегаю. Мне кажется, я бегу изо всех сил, но почему-то едва-едва успеваю сделать несколько шагов – тяжелых, медлительных, – и она настигает. Я кричу – и просыпаюсь. Всегда, из года в год, один и тот же кошмар преследует меня, и всегда он обрывается на одном и том же месте. Я не знаю, что должно произойти дальше, после того, как она – ОНА – меня настигнет: мне никогда не удается досмотреть до конца, сколько я ни пытался. Никогда. Быть может, однажды сон уйдет, или я наконец узнаю, чем все заканчивается. Но годы идут, и не меняется ничего.
Мне кажется, я впервые заговорил об этом. Заговорил сам с собой, посмел вспоминать. Осмелился помнить. Это страшно. До сих пор. Но я должен говорить, чтобы освободиться. Потому что именно сегодня, впервые со времени моей смерти, я понял, что мне еще есть для чего жить. Для кого жить.
Вчера ей исполнилось двенадцать, она потихоньку взрослеет, на нее уже начали заглядываться мальчишки, а она – флиртовать с ними. А я, глядя на нее, чувствую радость и гордость. Как будто она моя родная дочь. Для нее я должен жить. Для нее я хочу жить…
Ту ночь, когда я умер, я помню очень хорошо. Я запрещал себе вспоминать, но я помнил. И это еще хуже. Та ночь – бесконечная ночь – выжгла меня. Ночь тысячи лезвий – она резала по живому, она кромсала на куски. И я так и не смог собрать их воедино, чтобы вновь стать собой, прежним. Я и не стану им. Никогда.
Дорога, которой я даже не замечал. По которой я мчался и даже больше – летел. Она и сейчас иногда мне снится. И всякий раз, во сне, я пытаюсь успеть то, что не успел тогда. Иногда я успеваю, но тем кошмарнее бывает пробуждение.
Я вижу дорогу, я лечу в Нарриан, чтобы предотвратить что-то страшное, о чем намеками и недомолвками кричала Шаазар. Тогда я еще не знал, что должно случиться. А сейчас часто задаю себе вопрос: если бы я знал заранее, смог бы я стать быстрее ветра? Но потом понимаю – нет. Мой конь не вынес бы. Он и так не вынес – я загнал его до смерти. И если бы я знал, я просто не допустил бы всего этого, я сбежал бы из Илирина еще в самом начале моего пути наверх. Пути, что обернулся бесконечным падением в черную яму, в могилу, из которой мне уже никогда, возможно, не выбраться.
Я помню – тогда было начало весны, из-под копыт брызгало грязью, под ногами хлюпали останки последнего, смешанного с землей и глиной снега, и я чувствовал, как меня пронизывал сырой ветер, но не ощущал холода, потому что тело мое горело изнутри. Горело страхом, посеянным Шаазар, страхом, который она передала мне. И ощущением неотвратимости, беды, тщетности моих усилий.
Моя третья лошадь сдохла в какой-то миле от побережья, от места, где находился замок Аззиры. Мне довелось побывать в этих местах всего один раз, когда ее сделали моей Богиней и женой, но я ни разу не задумался о дороге, словно знал ее наизусть, словно меня уверенно направляли в нужное место. Возможно, это делала Шаазар, а может быть, нет. У меня никогда больше не появлялось возможности о чем-то ее расспросить. Моя лошадь сдохла, и дальше я бежал. Спотыкался, падал в грязь, но снова бежал. Я догадывался, что эту панику, заставляющую меня использовать все силы, посеяла Древняя. Понимал, но прийти в себя не мог: куда мне тягаться с бессмертной? В любом случае, все оказалось бессмысленно. И мои усилия, и ее.
Я ворвался – не вбежал, не вошел, а именно ворвался в замок. Но он оказался черен и пуст. Все ворота и двери открыты.
И вот, ворвавшись, я нащупал укрепленные на стенах факелы. Я зажег их, двинулся по проходам, заглядывая в гулкие залы. И понял – здесь нет никого. Нет рабов. Нет Аззиры и нашей дочери. И ее брата тоже нет. Замок вымер, но при этом выглядел обитаемым: на кухне валялись остатки какой-то пищи, в помещениях – немного разбросанных вещей, и все еще теплились угли в камине. И я растерялся. Я не знал, что делать дальше и куда идти. И Шаазар в моей голове, похоже, тоже этого не знала, потому что она молчала, а я чувствовал ее страх, ее отчаяние. Мной же овладевала безысходность. Мне думается, где-то в глубине себя я всегда знал, что жизнь моя обернется трагедией. А может, это только сейчас мне кажется, будто я знал.
Я спрашиваю Богов, потому что себя я больше не в силах спрашивать, я задаю вопрос, на который боюсь ответа. Ответа на вопрос: сумел бы я предотвратить беду, если бы не рыскал так долго по мертвому замку в поисках жизни? Что, если бы я раньше оказался там, где стою сейчас? Именно так, именно сейчас, ибо я до сих пор стою здесь, и я навсегда останусь стоять здесь, потому что здесь я погиб, здесь я оставил свое сердце, здесь я потерял душу. Здесь – это в каменном гроте, куда я отправился из замка. Здесь, где я впервые нашел Аззиру, а теперь потерял все – даже себя.
Я вижу все будто со стороны. Вот я стою, опустив руки, а проклятая луна злорадно освещает грот, с нездоровым любопытством заглядывает внутрь, ухмыляется, бледная сука.
И я – сначала мой взгляд выхватил их – Аззиру и ее брата. Одинаковые – в одинаковой одежде – они воздевали вверх сцепленные руки, а под их ногами что-то темнело. Слишком поздно я понял, что это было.
Они меня не сразу заметили. Мне кажется, в тот момент они просто не могли кого-то заметить. Даже если бы на поверхность явились великаны из пекельных глубин. Их губы что-то шептали, а потом руки, не размыкаясь, обрушились вниз. В лунном свете сверкнуло лезвие, и я увидел, что они держали в руках. И я понял, куда направлен их удар.
Я закричал.
Моя кожа, мои волосы и кости, все во мне кричало так – А-а-а-а-а-а!!!
Слишком поздно.
Мир застонал – Ильярна!
