Конец сказки - Рудазов Александр (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Под их взглядами Пущевик стушевался. Русские лешие монасями живут не всегда, завлекают порой в чащу приглянувшуюся девку, да и оборачивают ее лисункой. Но лисунки – это не лешие, а лешачьи подруги. Как русалки при водяных.
А тут именно лешие, но женщины. Такого Пущевик прежде не видывал. И донельзя этим изумленный, протестовал не очень-то и громко.
Да и понимал, что силы неравны, закатных леших куда больше. Еще немного поворчал для острастки и махнул рукой, отправился восвояси.
Следом захромал и Полисун. Был он тяжело ранен, на землю текла сукровица. Оставшиеся без приказов волки стали медленно разбредаться.
– И не возвращайтесь! – крикнул им вслед Мусаил.
Ему тоже досталось. Кожа-кора покрылась выбоинами и сколами, голова-шишка потеряла несколько чешуек. Левая рука отломилась, и из нее сочилась смола.
Но для лешего эта беда – не беда. Заживет, вылечится, станет сильней прежнего. Довольный, что отстоял вотчину, Мусаил пообещал оборотням:
– Лешие в вашу с мертвым царем свару не полезут. Будьте спокойны.
– Но помогать тоже не станете? – уточнил Бречислав.
– Это уж сам понимаешь. Мы духи земли, а не людские заступники. Да и прав кое в чем Пущевик – коли Кащей вас всех истребит, лесу вольготней станет.
– А что ж ты тогда ему не помогаешь? – хмыкнул Финист.
– Не годится так потому что, – угрюмо ответил Мусаил. – Люди тоже живые. Тоже дети Матери – Сырой Земли. Я же не защищаю зайца, если его губит волк. Не защищаю дерево, если его губит бобер. Коли уж Суденицы нарекли людям погубить леса – не нам перечить их воле.
Братья Волховичи молча кивнули и зашагали обратно в город. А старый измученный леший несколько времени смотрел им вслед, а потом окликнул почти жалобно:
– А может, еще и не погубят, а? Как они сами-то потом без лесов будут?
Глава 10
Оплетаи прыгали в доспехи целыми ратями. Корчились, извивались, отталкивали друг друга, спеша обрести железные тела. Один за другим они поднимались уже не исковерканными карликами, а могучими дивиями.
Конечно, им было невдомек, что внутри этих колдовских панцирей они тут же теряют самость. Лишаются речи и воли, становятся послушными куклами своего скомороха – Кащея Бессмертного. Будто ходячие истуканы, дивии всегда были самой верной его гвардией – единственными, кому он доверял всецело, без оговорок.
Сам Кащей и наблюдал за этим, скрестив на груди руки. Он тоже был облачен в доспехи. Тяжеленные булатные латы с паутинчатым воротником, что сработали Кащею горные карлы. Сам-с-Ноготь, их старшина, лично ковал особо сложные места, лично проверял каждое сочленение.
Только шлема доспех не имел. Из булатного ожерелья торчала голова дряхлого старца – вся в морщинах и струпьях, со впалыми щеками и тусклыми очами, длинной седой бородой и почти лысой макушкой. Плешь венчала железная корона.
Костяной Дворец сегодня был особенно взбудоражен. Все живущие в его окрестностях собирались воедино, строились в ряды, облачались в броню и вооружались. Началась весна, и Кащей выступал на войну. Крепко сжимал свой многотысячный кулак, готовясь разбить русов одним ударом.
Дивии станут костяшками этого кулака. Несокрушимые железные хоробры не знают страха и боли, не ищут еды и сна, могут без устали шагать днями и ночами.
Ума бы им еще побольше. Будь дивии еще и сметливы впридачу ко всем достоинствам – не нуждался бы Кащей ни в ком ином.
Но эти ходячие жбаны глупы, как деревяшки. Если не отдать им приказа – ничего и не сделают. Что-то сложное тоже не поручить – обязательно напутают, напортят. В сече они обычно просто идут стеной, как живая лавина.
Для более хитрых задач Кащей имел другую челядь. Вот татаровьины, например. Люди, самые обычные люди, но Кащею преданы всей душой. И зело многочисленны – повсюду живут, многое умеют, всякую службу для царя исполняют.
Татаровья сейчас готовились выступать. Надевали поверх бешметов стеганые халаты, обувались в подкованные ичиги, закрывали лица железными масками, вешали на пояса сабли, а на спины – луки и колчаны. Коней седлали – своих низеньких мохнатых лошадок, так и норовящих кого-нибудь цапнуть.
Псоглавцы тоже седлали коней. Псоглавых. По всему свету эти диковинные звери давно вымерли, а вот в Кащеевом Царстве пара табунов уцелела. Псоглавые кони могут есть и траву, но больше любят мясо, так что прокормить их бывает непросто.
Бронь псоглавцы почти не носят. Простые зипуны мехом наружу, вот и вся их одежда. А иные и в том нужды не видят, голышом ходят, собственной шерстью согреваются.
Подпоясаны все, правда. На пальцах у псоглавцев хоть и когти, но не шибко длинные, голыми руками они дерутся редко. Укусить кого-нибудь, за горло схватить – это да, это они с удовольствием. Но обычно все-таки бьются мечами, топориками или короткими дубинками.
Не то – людоящеры. Эти в булатной пластинчатой броне – тяжелой, но очень гибкой, почти не стесняющей движений. На головах остроконечные шеломы, на одной руке щит, в другой зазубренный меч или длинное копье. Вместо луков – метательные сулицы да шалапуги с гирьками.
Кони тоже под стать. Обычные человеческие, но очень крупные, холеные, лучшим овсом вскормленные. Хотя конный бой людоящеры не слишком любят, предпочитают драться пешими. Так оно надежнее, когда обеими ногами на земле стоишь.
Да и честнее. Ящер – не человек, ему чужды уловки теплокровных. Грудь на грудь, меч на меч, сила на силу. Таким должен быть двобой. Благородным и справедливым. Чья длань тверже, за тем и победа. Людоящеры испокон веку так жили и так сражались.
Почти вымерли, но ничего менять не собирались.
Снаряжались в путь-дорогу и остальные. Плелись неповоротливые упыри, серыми тенями сновали навьи, раскаляли свои крюки шуликуны. В кузнях горных карл пылало пламя, с наковален сходили все новые клинки, выползали из ворот громадные махины, чародейные механизмусы.
Небо почернело от жлезнокоготных коршунов. Любимые Кащеевы птахи, порождения Яровита. Любил сей кровожадный бог когда-то чудищ всяких лепить. Жлезнокоготных коршунов мясом вскармливал, кровью вспаивал – и немало от них бед претерпели в земле грецкой, пока не прогнал птиц великий богатырь.
А Кащей их приютил, приручил. Теперь ему служат, над его землями дозор несут.
Кащеевы воеводы были все в трудах, все в заботах. А вот прочим соратникам занятий особых не находилось, и они маялись скукой. Баба-яга вчера целый день просидела в избушке, варила какой-то отвар – и дым из трубы поднимался не белый и не черный, а синий с прозеленью. Змей Горыныч третьи сутки дрых, сожрав целое коровье стадо. Набирался сил перед грядущими битвами.
Зеленая тоска охватила и старого Джуду. Карлик-колдун с Кавказских гор сидел на крыше, разглядывал с высоты несметное войско и крутил в ладошках склянку с черной жидкостью. Не мог решить, что с ней сделать.
Надо где-нибудь спрятать. И понадежнее. Все-таки хранится здесь не что-нибудь, а сама жизнь Джуды. Такое же колдовство, что и у батоно Кащея, просто не настолько сильное. Не вся в склянке его душа, а только часть.
Потому Джуда не бессмертен, а всего лишь долгоживущ. Семь человеческих жизней прожил и еще наверняка три-четыре проживет. Но потом… что потом? Что с ним станет, когда иссякнет сила склянки?
И что еще хуже – что станет с ним, если склянка разобьется прежде срока? Это ведь самое обычное стекло. Благородного происхождения – Джуда сам плавил горный хрусталь, – но самое обычное. Урони его на камень – и нету склянки, есть осколки.
Зачем Джуда не использовал что попрочнее? Зачем был так неосмотрителен? Веками с тех пор ведь трясся день и ночь, волновался за сохранность своей души.
Трясется и теперь. Не знает, куда ее лучше спрятать. Дома нельзя – родной мачуб сейчас без присмотра. Неровен час, забредет какой джигит, а то и просто бродяга – разграбит, разобьет драгоценную склянку.
Нет, нельзя.
Может, Кащею сдать на хранение, пусть в казне своей спрячет? Она-то уж охраняется так, что мышь не пробежит, птица не пролетит.
