Волшебный корабль - Хобб Робин (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

Они попросту вывернули ему руки, так что ему ничего особо не оставалось, кроме как идти, запинаясь, туда, куда его вели. Он еще как следует не осознал такое насилие над своей волей — а его уже прижали к станку татуировщика.

— Не трепыхайся, — посоветовал один из надсмотрщиков, продевая ручные кандалы Уинтроу в скобу и затягивая натуго. Уинтроу не послушал совета и рванулся, надеясь высвободиться, пока не вставили защелку… но опоздал и только ободрал себе запястья: защелка оказалась уже вставлена. Еще несколько быстрых, очень сноровистых, отработанных движений — и Уинтроу оказался согнут в три погибели, с руками, притянутыми к самым лодыжкам. Легкий толчок — и Уинтроу как бы сам сунулся головой в кожаный ошейник, укрепленный на станке вертикально. Второй надсмотрщик живо затянул ошейник таким образом, чтобы он только-только не удушал новоиспеченного раба. Уинтроу мог дышать только в том случае, если не пытался высвободиться. Но даже и стоя спокойно, скованный и скрюченный, он не мог набрать полную грудь воздуха, — короткие всхлипы были усилием, требовавшим внимания. «Примерно так на фермах выкладывают [78] бычков… — с дурнотной тоской подумал Уинтроу. — Та же деловитая черствость… То же точно рассчитанное применение силы…»

Вероятно, они справились с ним и даже не вспотели…

— Клеймо сатрапа, — бросил один из них татуировщику. Тот кивнул и передвинул за щекой катышек циндина.

— Не мною была сотворена моя плоть. Я не стану прокалывать ее ради ношения драгоценностей. Я не запятнаю кожу мою наколотыми рисунками. Я — создание Са, каким я рожден, таким мне и следует быть. Не мне принадлежит моя плоть, и не мне писать на ней…

Уинтроу не хватало воздуха, он едва смог шепотом произнести священные строки. Но, произнося их, он молился, чтобы татуировщик услышал.

И тот услышал. И сплюнул на сторону. Его слюна была окрашена кровью. «Завзятый любитель циндина, — понял Уинтроу. — Неисправимый. Не может отказаться от дурмана, хотя у него весь рот в язвах…»

— Верно, — буркнул мастер. И добавил с угрюмым юмором: — Не твоя шкура. И не моя, чтобы разрисовывать. Она принадлежит сатрапу. А уж его-то клеймо я и с завязанными глазами мог бы нанести… Стой смирно, парень. И мне быстрей, и тебе меньше терпеть.

— Мой отец… идет сюда… чтобы меня выкупить, — Уинтроу отчаянно глотал воздух, повторяя эти слова, казавшиеся ему очень важными, спасительными.

— Твой отец уже опоздал. Стой смирно, говорю!

Уинтроу некогда было гадать, можно ли считать неподвижность как бы добровольным участием в святотатстве. Первая игла прошла мимо намеченной точки и угодила ему не в щеку, а в ноздрю. Уинтроу вскрикнул и рванулся в ошейнике. Татуировщик без промедления влепил ему подзатыльник и рявкнул:

— А ну, не дергайся!

Уинтроу плотно зажмурился и сцепил зубы…

— Тьфу! Терпеть не могу, когда вот так морщатся, — недовольно пробурчал мастер наколок. Потом быстро принялся за дело. Дюжина ударов иглой, мазок тряпкой — отереть кровь — и краска защипала кожу Уинтроу. Зеленая краска… Еще дюжина уколов, мазок, щипание… Уинтроу начало казаться, будто с каждым вздохом в его легкие попадает все меньше воздуха. Ему было дурно, он боялся, что вот-вот хлопнется в обморок, заранее стыдился этого и сам сердился на себя за этот стыд. Ну что постыдного в том, чтобы сознание потерять?… Не он все это над собою творил — над ним совершали насилие. И где его отец? Как вышло, что он опоздал?… Он что, не знал, что произойдет с его сыном, если он опоздает?…

— Вот так. Не трогай руками, не расчесывай, иначе только больше будет болеть, — сквозь ревущий шум в ушах долетел до него далекий голос. — Эй! Этот готов! Забирайте его и тащите другого!

Уинтроу схватили за наручники и за шиворот — и опять силой потащили куда-то. Ноги подламывались, он спотыкался и жадно, часто дышал. Его привели в новый закуток в незнакомом ряду клетушек в каком-то другом сарае. «Этого не могло произойти, — твердил он себе. — Этого не могло случиться со мной. Отец никогда не позволил бы, чтобы меня заклеймили и продали…» Надсмотрщики остановились возле выгородки, предназначенной для новых рабов. Там сидело еще пятеро — каждый с такой же, как у него, зеленой, сочащейся татуировкой.

Его кандалы прицепили к кольцу, вделанному в пол, — и Уинтроу оставили в покое. Как только руки Уинтроу оказались свободны, он поднял их к лицу. Осторожно пощупал распухшую, мокрую кожу… Кровь пополам с сукровицей стекала по его лицу и капала с подбородка. И даже нечем было промокнуть ее.

Уинтроу обвел глазами своих товарищей по несчастью…

— Ну и теперь что?… — спросил он, обращаясь сразу ко всем.

Ему ответил тощий рослый юнец, ковырявший грязным пальцем в носу.

— Нас продадут, — не без насмешки сообщил он Уинтроу. — И теперь мы рабы — пока не сдохнем. Или надо убить кого-нибудь и удрать…

Выражение у него было довольно-таки вызывающее, но Уинтроу чувствовал, что весь его протест — только на словах. Только на словах он еще и мог хорохориться. У других и на это сил не осталось. Они сидели, стояли, лежали — и просто ждали, что будет с ними дальше. Уинтроу узнал это состояние духа… Так вели себя всерьез искалеченные. Если не трогать их — так и будут сидеть, глядя в никуда и временами вздрагивая от озноба…

— Не могу поверить… — услышал Уинтроу свой собственный шепот. — Не могу поверить, что Торк отцу не сказал…

Выговорив это вслух, он вдруг спросил себя, — а с какой стати, в общем, он взял, что Торк кому-то что-то расскажет?… Видимо, он окончательно поглупел. Доверил свою судьбу идиоту, садисту и подлецу. Почему он не послал отцу весть, почему в самый первый день все не рассказал содержателю?… И, если уж на то пошло, — зачем удрал с корабля?… Уж так ли там было плохо?… По крайней мере, виден был конец мучениям — дождаться пятнадцатилетия — и он вышел бы из власти отца. А теперь? Теперь никакой надежды впереди. И никакой «Проказницы», которая могла бы в трудный час его поддержать…

Стоило подумать о ней, и в груди поднялась страшная волна горестного одиночества. Он предал ее. И сам себя загнал в рабство. И это не сон, это реальность. «Теперь я — раб! Отныне и навсегда!..»

Уинтроу опустился в грязную солому, лег на бок и подтянул колени к груди, сворачиваясь, как зародыш в утробе. Ему показалось, он услышал рев ветра, доносившийся издалека…

Проказница безутешно покачивалась на легкой волне, катившейся через гавань… Между тем день был хорош. На лице так и играло на белоснежных куполах баснословной Джамелии. Ветер сегодня тянул с юга. Он смягчал холодок зимнего дня и относил прочь смрад, источаемый другими невольничьими кораблями, стоявшими поблизости на якорях. Весна была близко… Дальше на юге, куда, бывало, водил ее Ефрон, фруктовые деревья уже окутались облаками розового и белого цветения. Там, на юге, царила красота и было тепло. Но ей предстояло плавание на север, в Калсиду…

У нее внутри наконец-то умолкли пилы и молотки; все переделки были завершены — она окончательно превратилась в невольничье судно и готова была принять на борт первую партию товара. Сегодня погрузят остаток съестного припаса… а завтра начнут размещать в трюмах рабов. И она выйдет из джамелийской гавани… в одиночестве. Уинтроу с нею больше не будет. Зато, как только она поднимет якорь, в донном иле проснется морской змей — или даже не один — и последует за нею. Отныне змеи будут ее непременными спутниками в плавании. Вчера, когда порт затих на ночь, со дна поднялась маленькая тварь и осторожно закружилась между невольничьими кораблями. Подобравшись к Проказнице, она высунула из воды голову и с опаской посмотрела на изваяние. И было что-то такое во взгляде морского создания, отчего у Проказницы перехватило ужасом горло… Она даже вахтенного позвать не смогла. Будь на борту Уинтроу, он сразу почувствовал бы ее испуг и явился на помощь…

Проказница заставила себя (хотя оказалось весьма нелегко) не думать о нем. Его больше нет; придется ей самой о себе позаботиться… Утрата запускала в сердце острые когти. Проказница пыталась не признавать ее. Она не желала думать ни о чем скверном — и все. «Какой день хороший стоит…» Она стала слушать легкий плеск волн, чуть заметно покачивавших ее у причала. «Как все мирно…»