Царь призраков - Геммел Дэвид (читать книги полные .txt) 📗
– Прочел в твоих глазах, – негромко ответил Туро.
Гвалчмай смягчился, подергал заплетенную косицей бороду и расплылся в широкой улыбке.
– Ты бы лег отдохнуть. Говорят, завтра будет охота на оленя.
– Я не поеду, – сказал Туро. – Скакать верхом мне не по вкусу.
– Не пойму я тебя, малый. Иногда я вижу в тебе столько от твоего отца, что хоть кричи от радости. И… да не важно. Утром увидимся. Хорошо выспись.
– Спасибо за поленья.
– Заботиться о тебе – мое дело.
Гвалчмай вышел, а Туро встал, подошел к окну, откинул край тяжелой бархатной занавески и уставился на царство зимы – занесенные снегом холмы, черные скелеты деревьев. Его пробрала дрожь. Как было бы хорошо очутиться сейчас дома!
Ему тоже было бы легче на душе, если бы Мэдлин поехал с ними. Он любил общество старика, остроту его ума, а также и задачи и загадки, которые волшебник предлагал ему решать. Над одной он ломал голову почти весь день прошлым летом, когда его отец отправился в поход на юг против ютов. Они с Мэдлином сидели в ухоженном саду в тени статуи великого Юлия.
– Жил да был принц, – начал Мэдлин, а его зеленые глаза весело поблескивали, – которого его король ненавидел, а народ любил. Король хотел избавиться от принца, но опасался народного гнева, а потому измыслил хитрый план, как покончить с народной любовью к принцу и с ним самим. Он обвинил принца в измене и подверг его суду Митры. Пусть римский бог подтвердит или опровергнет обвинение. Принца привели к королю, а вокруг собралась огромная толпа. К принцу подошел жрец с закрытой кожаной сумкой, а в сумке лежали две виноградины. Согласно закону одной полагалось быть светлой, другой темной. Если обвиняемый вытаскивал светлую виноградину, он считался оправданным, темная виноградина означала смерть. Тебе все понятно, Туро?
– Но это же очень просто, учитель.
– Принц знал о ненависти короля и верно предположил, что в сумке лежат две темные виноградины.
Так ответь мне, юный сметливец, как принцу удалось вынуть светлую виноградину и тем доказать свою невиновность?
– Без помощи волшебства это невозможно.
– Его спасло не волшебство, а сообразительность, – сказал Мэдлин и для выразительности постукал себя по виску под седыми кудрями. – Завтра я жду от тебя ответа.
Весь день Туро думал, думал, но Ответа не находил.
Наконец он позаимствовал у Листры, кухарки, сумку и две виноградины, сел в саду и уставился на них, будто ответ крылся в них. Когда сумерки окрасили небо троянским пурпуром, он сдался. Совсем один в сгущающейся мгле он взял виноградину и съел ее. Протянул руку за второй… и замер.
Утром он вошел в покой Мэдлина. Старик поздоровался с ним угрюмо, пожаловался на тяжелую ночь и черные сны.
– Я нашел ответ на твою загадку, учитель, – сказал мальчик, и взгляд волшебника оживился.
– Так быстро, юный принц? Благородному Александру потребовалось десять дней. Но, быть может, Аристотель не был таким хорошим наставником, как я! – Он засмеялся. – Так поведай же мне, Туро, каким образом принц доказал свою невиновность?
– Он опустил руку в сумку и зажал виноградину в кулаке. Затем быстро сунул ее в рот и сказал жрецу:
«Не знаю, какого цвета была она, но погляди на оставшуюся виноградину».
Мэдлин захлопал в ладоши и улыбнулся.
– Ты меня радуешь, Туро. Но скажи, как ты нашел ответ?
– Я съел одну виноградину.
– Очень хорошо. В этом тоже есть свое назидание. Ты разделил задачу на части и исследовал слагаемые по отдельности. Люди, решая задачи, чаще всего позволяют своему уму прыгать с ветки на ветку на манер обезьяны и не дают себе труда понять, что начинать следует с корня. Всегда помни это, юный принц.
Такой метод подходит не только для загадок, но и для человеческих характеров.
Туро с трудом вернул свои мысли из золотых летних дней в этот унылый зимний вечер. Он снял сапожки, забрался под одеяло и повернулся на бок, глядя на колеблющееся пламя в очаге.
Он думал о своем отце, высоком, широкоплечем, с глазами ледяными и огненными. Его все почитают как несравненного военного вождя, и даже враги благоговеют перед ним…
– Я не хочу быть королем, – прошептал Туро.
Гвалчмай наблюдал за сборами на охоту со смешанным чувством. Великая гордость охватила его при взгляде на могучую фигуру короля, уже сидевшего на черном жеребце семнадцати ладоней в холке. Кличка жеребца была Огневой, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы любой, кто хоть чуть-чуть разбирался в лошадях, поостерегся бы. Но король сидел в седле небрежно – конь знал своего господина. Да и натурой они были схожи точно кровные братья. Но к гордости Гвалчмая примешалась неизбежная грусть, которую он испытывал всякий раз, когда видел принца Туро рядом с отцом. Мальчик понуро сидел на кроткой кобылке пятнадцати ладоней в холке, стягивая левой рукой плащ на груди, а ветер играл светлыми, почти серебряными прядями его волос, обрамляющих тонкое аскетическое лицо. Слишком в нем много от матери, подумал Гвалчмай, вспоминая, как впервые увидел Деву Тумана. Миновало уже почти шестнадцать лет, но образ королевы встал перед его умственным взором так ясно, будто он видел ее всего час назад. Ехала она на белом пони и рядом с королем-воином выглядела такой же хрупкой и неуместной, как иней на розе. Дружинники шептались, что их господин как-то пошел погулять с Мэдлином по северной туманной долине и исчез на восемнадцать дней. Когда же вернулся, борода у него отросла на добрые шесть дюймов, и рядом с ним шла эта удивительная женщина с волосами светлейшего золота и с глазами серыми, как туман, клубящийся над северным озером.
Вначале многие в замке Кэрлин считали ее ведьмой – ведь и там рассказывали немало историй о Крае Тумана, где творится черное колдовство. Но шли месяцы, и она очаровала их всех добротой и кротостью.
Известие о ее беременности было встречено с ликованием и тут же отпраздновано. Гвалчмай навсегда запомнил шумный веселый пир в замке и ночь буйных наслаждений после него.
Но восемь месяцев спустя Алайда, Дева Тумана, была мертва, а ее новорожденный сын умирал, отказываясь от – любого молока. Послали за волшебником Мэдлином, и он своей магией спас младенца Туро, но мальчик так и остался слабым. Дружинники надеялись увидеть юного принца, зеркальное отражение короля, а видели они тихого, серьезного ребенка, избегавшего всех мужских занятий. Однако память о нежной кротости его матери была еще жива, и он вызывал у них не насмешливое презрение, а дружеское печальное сострадание. Туро любили, но, глядя на него, покачивали головами, думая о том, что могло бы быть, но не сбылось.
Вот о чем думал Гвалчмай, когда охотничья кавалькада выехала из замка во главе с Эльдаредом и его двумя сыновьями – Кэлем и Моретом.
Король так и не оправился от смерти Алайды. Он редко смеялся, а оживал лишь на охоте, была ли она на диких зверей или на людей. А для второго в те кровавые дни поводов у него находилось предостаточно: саксы и юты бесчинствовали на юге, а ладьи северян волчьими стаями забирались далеко по глубоким рекам Восточного края. Вдобавок – налеты мелких Кланов и племен, так и не признавших за римско-британскими вождями права властвовать над исконными землями бельгов, исениев и кантиев.
Гвалчмай прекрасно понимал их точку зрения: он же сам был чистокровным кантием и родился на расстоянии броска камня от Призрачных утесов.
А теперь он стоял и смотрел, как знатные всадники скрываются за лесистым холмом, а потом пошел в отведенное королевским дружинникам помещение за конюшнями. Его взгляд впивался в дейчестерцев, толпившихся у харчевни, и тревога в его душе все росла.
Особенной любви между ними и здешними дружинниками не наблюдалось, хотя перемирие в общем и те и другие соблюдали: ну, сломанный нос, ну, вывихнутая кисть, однако чаще дело обходилось без стычек. Но сегодня Гвалчмаю чудилось странное напряжение в воздухе, непонятный блеск в глазах дружинников Эльдареда.
Он вошел в залу. И увидел всего двоих: Викторин и Карадок бросали кости, и римлянин проигрывал – легко и весело.
