Провинциальная история - Демина Карина (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗
– А после, как выехал, то обернулся и не увидел ничего…
На дорогу выбрались без проблем, хотя и было у Ежи подозрение, что все не так-то просто. Но нет, стоило пожелать вернуться, и будто под ноги тропа легла, вывела к коням. Жеребец Анатоля всхрапнул возмущенно, а собственный Ежи заржал, жалуясь на что-то, то ли слепней, то ли одиночество.
А над головой конской парила, дрожала в воздухе золотая искра.
И стоило Ежи протянуть ладонь, как эта искра вспыхнула, бросилась к нему, прижалась к коже, оборачиваясь полупрозрачным листом.
– Случилось чего? – Анатоль пытался впихнуть горшок вместе с содержимым в седельную сумку.
– Случилось, – Ежи пробежался взглядом по строкам. – Ребенок пропал…
[1] Пушнина, она же рухлядь.
Глава 10 Где маги магичат, но результат получают весьма далекий от ожидаемого
Богам было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума.
…из предрассветной проповеди одного жреца, которому накануне случилось несколько засидеться в компании добрых друзей.
Поместье, принадлежавшее барону Козелковичу, располагалось в стороне от дороги, и, в отличие от того, древнего, прятаться не стало. Напротив, съезд обозначали пара врытых столбов, на одном из которых и резная табличка имелась, с именованием.
Поместье называлось «Белые березы», и Ежи сразу понял почему: стоило проехать чуть выше, и мрачноватый ельник сменился полупрозрачным легким березняком. В вечернем солнце стволы деревьев, казалось, испускали свет, и отблески его падали что на траву, что на листочки, и все-то гляделось серебряным, диковинным.
Включая дом.
Часть его была ставлена, верно, во времена далекие, оттого и сохранила что тяжелые валуны основания, что грубые толстые стены, что крохотные оконца в них. И белоснежный камень новейших построек лишь оттенял, подчеркивал мрачность этой малой, почти потерявшейся средь колонн и портиков, крепостицы.
Лес отступил, сменившись садом. Или парком?
Как бы там ни было, но тот пришел в некоторое запустение. Розовые кусты разрослись и задичали. Поднялись травы, затягивая проплешины тропинок, а дерева и вовсе вытянулись, потеряв всякие приличные формы.
Ежи ждали.
На ступеньках дома стояла женщина в муслиновом платье нежно-голубого оттенка. Платье, шитое по столичной, непривычной моде – в Канопене подобный наряд не поняли бы – казалось простым, даже бедным, но Ежи в столице набрался опыту, а потому знал, что за этакою правильною простотой немалые деньги стоят.
– Ах, наконец-то! – воскликнула баронесса Козелкович и, не способная справиться с чувствами, оставила своего спутника – плотного некрасивого мужчину в домашнем облачении. – До чего же долго!
Взлетели бледные руки, коснулись уложенных башенкою волос и опали бессильно.
– Доброго дня. Несказанно счастлив видеть вас, – Ежи спешился, бросив поводья лакею.
В хороших домах лакеи имели дурную привычку появляться, словно бы из ниоткуда, и исчезать вот так же. Нынешний дом явно был хорошим.
– Не время для этих политесов! – баронесса изволила топнуть ножкой и отмахнулась от капель, которые поднесли на подушечке.
И вновь же, Ежи не увидел, откудова взялась горничная. Зато отметил, что и она-то выглядела по-столичному, не чета местным дворовым девкам[1].
– Моя девочка пропала… моя бедная девочка! Я поверила, доверилась…
– Аннушка, – виновато прогудел мужчина. – Она просто отошла… сейчас найдем, и все-то будет в порядке.
– А если нет! – в голосе баронессы прорезались визгливые ноты.
– Будет, – мужчина сохранял поразительное спокойствие. – Места-то у нас тихие, тут и волки-то не водятся…
Волки и вправду, проявляя редкостное благоразумие, предпочитали держаться в стороне от Канопеня, зато в округе водилось много иного, для взрослых особой опасности не представляющего, но вот для ребенка…
– Могу я узнать, что произошло? – спросил Ежи мужчину.
…ему принесли платьице и кружевной капор. Легчайшее пальтецо из тонкого розового сукна. Ботиночки. Чулочки. Пяток кукол с серьезными фарфоровыми лицами и нарядами столь изысканными, что право слово, становилось неловко в их присутствии за собственный вид.
Ему принесли бы все, если бы Ежи позволил.
– Достаточно, – он провел ладонью над вещами, чувствуя, как теплятся в них искры чужой ауры. Какая бледная, будто выцветшая.
Анна Иогановна сидела тут же. Как сидела. Она то вскакивала, принимаясь нервно расхаживать по комнате, чем изрядно отвлекала, то без сил падала в кресло, требуя воды, успокоительных капель и масла от мигрени. Но стоило подать искомое, как вновь вскакивала.
Тадеуш Вельяминович, барон Козелкович, напротив, проявлял исключительную сдержанность.
Он был хмур. И тоже волновался, но то ли не умел проявлять чувств, то ли не желал делать этого в присутствии посторонних.
Дворня старалась быть незаметною, но Ежи чувствовал и любопытство их, и жалость.
– Девочка моя… – в очередной раз всхлипнула Анна Иогановна, прижимая к высокому лбу ладонь. – Что с ней…
– Жива, – хмуро заметил господин того характерно-лощеного вида, который заставлял Ежи нервничать и остро ощущать свою въевшуюся в кровь провинциальность. Господин представился Никитой Дурбиным и был он целителем, притом, судя по окружавшему его пузырю силы, весьма неплохим.
Он вытащил из кошеля хрустальную слезу на нити.
– Она жива… так уж вышло, что я вынужден постоянно следить за состоянием девочки, – господин Дурбин покосился на барона, и тот кивнул, дозволяя говорить.
– При чем здесь это!? – взметнулась Анна Иогановна.
– Аннушка, им надо все знать, – барон возразил мягко. – Лилечка больна… и боюсь…
Он вздохнул, махнул рукой, не находя в себе сил произнести то, с чем в мыслях давно смирился.
– Неправда!
– Аннушка, тебе пора отдохнуть. Приляг. Выпей снотворного. А как проснешься, то все и будет хорошо, ладно? – Тадеуш Вельяминович произнес это ласково, однако возражать мужу баронесса не посмела, пусть и удалилась с видом до крайности раздраженным. Лишь когда за нею закрылась дверь, Козелкович продолжил:
– Лилечка уродилась слабенькой. Мы-то сперва и не чаяли… Аннушка и сама-то не больно здорова. Едва-едва отошла. Других деток Боги не шлют, хотя я и… жертвовал, да… возможно, после? Или в Лилечке дело…
– Что с нею? – Ежи пытался определить по ауре, но та, стоило коснуться ее, пусть и осторожно, истаивала, словно первый снег под солнцем.
– Регрессия энергетических каналов, – это было произнесено снисходительно, явно с надеждою, что собеседник – а Ежи чувствовал, что не нравился столичному целителю не меньше, чем целитель ему – станет задавать вопросы.
Не стал.
Только глянул искоса, отметивши, что парик на господине Дурбине был, пусть и отменного качества, но все же изрядно ношеный. Как и бархатный камзол польского фасону, украшенный двумя рядами золоченых пуговиц. Кое-где позолота поистерлась, выставляя обыкновенное медное нутро.
И чулки его вовсе не так уж белы.
Иллюзия?
А вот банты на них, украшенные капельками жемчужин, вполне настоящие. Как и туфли с квадратными носами и квадратными же пряжками. На пряжках тоже камушки поблескивали, но навряд ли драгоценные.
– Мне жаль, – Ежи присел рядом с плюшевым медведем, которого от кукол отличала какая-то слишком уж выраженная потрепанность. Шерсть свалялась, местами блестела. Один глаз потерялся и был заменен пуговицей.
– Мы пытались замедлить процесс. Была надежда, что ведьмы возьмутся помочь, но…
Барон развел руками.
– Сказали, слишком поздно, что… и так повезло… ей девять, а выглядит совсем крохой.
– Она живет, используя энергию амулета, – счел нужным пояснить Дурбин, касаясь края кружевного манжета.
Сердце закололо недоброе предчувствие.
