Приносящая надежду (СИ) - Воронина Тамара (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Не верилось, что в жизни Ирки и Жени прошли минуты. Не верилось, что мама едва успела картошку почистить в суп, она непременно варила на обед суп и пилила Лену, что та суп не ест. Эх, мама, видела б ты, как дочка суп рубает прямо из котелка, подставляя под ложку толстенный кусок хлеба… Минуты – и годы. А если и там – годы? Тогда ведь тем более ничего не изменить.
Вот еще одно оправдание для самой себя. Почему шут находит ее забывчивость естественной? Что тут естественного – забыть близких? Ей-то и сказки рассказывали, и в зоопарк водили, у нее замечательные родители и прекрасные друзья…
Проснулся шут и первым делом начал снимать с нее ночную рубашку, но без всяких эротических целей: посмотреть, как выглядят ее синяки. Синяки ему не понравились очень, он задумался, нахохлился, потер переносицу.
– У меня или Маркуса уже светлеть бы начали, а у тебя вон еще какой черный… Лена, надо бы…
Без намека на стук вошел Гарвин. За это Лена наградила его взвизгом и швырянием сапога. Гарвин-то сапог поймал, а вот у Лены от резкого движения выступили слезы на глазах. Шут загородил ее и недобро напомнил:
– Тебя, кажется, просили стучать, прежде чем войти.
Гарвин отстранил его, точнее попробовал отстранить, шут уперся, и эльф просто отшвырнул его в сторону. Лена собралась было возмутиться, но в светло-голубых глазах была такая тревога, такая озабоченность, что возмущение застряло на полдороге. Не задержав на Ленином бюсте даже секундного взгляда, Гарвин принялся рассматривать синяки, осторожно поводил над ними ладонями – Лена почувствовала холод – и облегченно вздохнул:
– Ну теперь, полукровка, ты можешь дать мне в глаз.
Шут, сердитый и колючий, завернул Лену в одеяло.
– Ты же знаешь, она смущается.
– А ты знаешь, что меня ее сомнительные прелести не волнуют. Но волнуют возможные переломы. Аиллена, в одном ребре все-таки трещина. Давай исцелю…
– Это опасно для жизни? – сухо спросила Лена, не обидевшись на «сомнительные прелести».
– Ты знаешь, что ничуть. Но больно. А ты плохо переносишь боль. Даже для человека.
– Тогда обойдусь. Кто тебя позвал?
Гарвин помедлил, помялся, но все-таки сказал:
– Разве не ты?
Шут перестал застегивать штаны и сел на кровать:
– Ты услышал ее?
Гарвин неопределенно пожал плечами.
– Мне показалось. Потом… потом я понял, что с ней плохо… Вот и пришел.
– Поздновато.
– Я пришел вчера. Только Маркус сказал, что она спит, и я не стал беспокоить.
– Ты испугался за нее? – тихо спросил шут, и Гарвин тихо ответил:
– Да.
– Только стучаться все равно надо, – буркнула Лена. Бесполезно. Трудно избавляться от привычек. Особенно если привычкам сотни лет. Если Гарвин не видит ничего странного в том, чтоб вломиться в комнату, увидеть неодетую женщину и даже глаза не отвести из вежливости, то он не поймет и очень простой истины: если его не смущает такая ситуация, то она может смущать женщину. Уловив ход ее мыслей, Гарвин решил ее утешить:
– Аиллена, ну я уж столько обнаженных женщин видел…
– Меня зато немного мужчин видели обнаженной, – проворчала Лена. Гарвин удивился:
– Но я-то уже видел. Я же тебя лечил.
Шут чмокнул ее в щеку:
– Он безнадежен. Может, правда дать ему в глаз? Тем более что сам предлагает…
– Что такое Приносящая надежду? – очень кстати спросила Лена, внезапно вспомнив, что шут в первые недели называл ее практически так же. То есть не называл. Он искал объяснения своему поведению, своим ощущениям и все время повторял, что он жил без надежды уже очень-очень давно, а появилась Лена – и надежда вернулась. И Лиасс называл ее так, когда приходил в Сайбу за помощью. И Милит. Гарвин неопределенно пожал плечами, а шут явно понял, что к чему.
– Так… Не Аиллена. То есть об Аиллене есть легенды, в книгах есть воспоминания о Дарующей жизнь, какие-то признаки, по которым ее можно отличить от Странниц. Мне кажется, мы… то есть эльфы… потому и относимся к Странницам доброжелательно, что одна может вдруг оказаться Аилленой. Так и случилось.
– А Приносящая надежду?
– От кого ты вообще о ней услышала?
– От Милита, – усмехнулся шут. – Он чуть не упал, когда услышал, что ее зовут Лена. Гарвин, ты б уж лучше просто врал неприкрыто, тогда б, может, и получилось. А ты мнешься, заикаешься, в сторону уводишь. Тебя не спрашивали, что такое Аиллена. Тебя спрашивали, что такое Лена.
Гарвин подарил ему не самый приятный взгляд.
– Ну так и догадался бы, что я не хочу об этом говорить. И почему не хочу, тоже догадался бы.
– А я догадался, – пожал плечами шут. – Отвернись, я ей синяки смажу бальзамом. И ответь, авось, тебе легче станет, если в сторону смотреть будешь.
Гарвин покусал нижнюю губу и отвернулся. И отвечать не спешил. Гарвин очень не любил говорить только об одном: о пророчествах, на расшифровку которых убил сто лет. Так не любил, что у Лены возникало подозрение: врет, что потерял всякое уважение к пророкам и пророчествам, скорее, нашел что-то, ему не понравившееся или его испугавшее.
– Лена – из предсказания. Но говорить об этом я не хочу. Потому что это самое туманное и путаное предсказание из всех, о которых я вообще слышал.
– И потому самое популярное? – невинно удивился шут, закрывая баночку с чудодейственным бальзамом. – Раз даже Милит о нем слышал…
– Нет, не самое… и вообще непопулярное. О нем мало кто слышал… то есть слышали все, но почти никто не знает его даже близко к тексту. Почему ты не спрашивал у Владыки?
– Потому что в пророчествах лучше тебя не разбирается никто. Владыка сказал.
– Зеркало с этим связано? – поинтересовалась Лена. Гарвин нехотя кивнул. Шут, как-то сразу ставший серьезным, уточнил:
– Оно начинает сбываться?
Лена успела надеть ночную рубашку, забраться под одеяло и даже немножко поразмыслить, прежде чем Гарвин, явно преодолевая себя, произнес короткое «да». И чего так переживать из-за давнего бреда свихнувшегося мага? Ну пусть начались совпадения, и пусть Гарвин стал ее спутником именно потому, что увидел какие-то совпадения, а вовсе не из желания держаться подальше со своей некромантией – ей-то что? Пятнадцать лет прошло в Сайбе с тех пор, как открылось Зеркало перемен, а перемены все не наступают, и наверняка даже в Гильдии магов об этом Отражении все успели забыть. Разве что Балинт порой поглядывает: не изменилось ли чего.
– Не страдай, – сказала Лена, – я тебя не собираюсь расспрашивать. Не хочешь говорить – не надо. Я все равно не верю в свое особое предназначение.
Гарвин обернулся, убедился, что ее стыдливость не пострадает, и придвинул табурет ближе к кровати.
– Ты не верила, что ты Странница. Не верила, что ты Аиллена. Не верила, что сможешь Даровать жизнь просто поцелуем, как Милиту. Прикосновением, как мне. Что можешь разговаривать с драконом и можешь позвать Владыку. И меня. И Маркуса. Он вчера тебя услышал. И... не сердись на меня. Аиллена. Я слишком долго прожил, не особенно считаясь с окружающими. Не считай меня мужчиной… в данном случае.
Шут улыбнулся.
– Она и не сердится. Ладно, я пойду умоюсь да еду притащу. Лена, даже не спорь. Есть надо всегда.
– Много мы с тобой ели, когда с ожогами лежали? А ей эти синяки – что нам с тобой те ожоги. Аиллена… Давай сращу трещину. Почему ты вдруг уперлась?
– Все должно быть естественно, Гарвин. Не спрашивай, почему я так решила. Само решилось. Если бы это было опасно, я б не спорила… а ты бы и не спрашивал.
Гарвин не ответил, но не сводил с Лены немножко странного взгляда. Лена высунула руку из-под одеяла и погладила его по щеке. Эльф даже не улыбнулся. А спрашивать бесполезно, если не захочет, не скажет, с три короба наврет убедительно, и нет шута, чтобы отличил правду от лжи. Что там за пророчество про Лену, которая произносится не Лена…
Гарвиново. Гарвиново видение, о котором он молчит. То есть было и старое забытое и непопулярное пророчество о некой Приносящей надежду, которое Гарвин изучал, может, особо пристрастно, потому что сам…
