Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
— Тебе есть из чего ткать сейчас? — небрежно спросила женщина и, взмахнув рукой, заставила ворона взлететь. Птица, расправив большие черные крылья, каркнула и закружилась над низиной.
Рацлава вдохнула медленно, словно пробуя воздух на вкус. Мох и приближающаяся гроза, скалы, грай ворона и суетливых сорок, парящих совсем низко, — перед дождем. Пятна их спинок метались под вихрами туч, а от горизонта лились жидкие нити солнца, едва ощутимые, но приятные. О да, Рацлаве было из чего ткать.
— Кто ты? — Девушка облизнула губы. Ее перевязанные пальцы подняли свирель. Совьон прекратила следить за полетом птицы и опустила на нее взгляд, глубинно-синий, как и полумесяц на скуле.
— Воительница из каравана драконьей невесты.
Рацлаве не понравился ответ, но чутье подсказало, что правды она не услышит. И девушка начала играть.
Когда гремит гром, кажется, что это Рагне скачет на юг…
Она взяла нити мха у своих ног и вытянула из него дикие травы. Густые, влажные, мнущиеся под конскими копытами: рать молодых воинов летела на смерть.
…чтобы сложить голову в битве против Сармата-дракона.
Небо готовилось прорваться дождем. Из первых капель Рацлава выткала холод и металлический блеск копий, а из далекого рокота — треск ветра, скрип подпруг и щитов. Она поймала обрывок ниточки — чахлое дерево, растущее недалеко от чаши. Корой выстелила косу Рагне, окаменевшим стволом — горделивую юношескую осанку.
Гром прозвучал отчетливее, и свирель Рацлавы запела, как турий рог. С неба хлынула вода — и девушка превратила ее в звенящие прозрачные струны. Стрелы. Подчинила себе самых мелких сорок и из воздуха, хлопающего под их крыльями, выложила густое небо. Самих птиц заставила заверещать и метнуться вверх острым клином. Черные тела смазались и закрутились в испуганно трепещущую воронку.
Третий раскат грома — это оглушительный грохот копыт, под которыми таяли травы. Это лязг обнаженного оружия и низкие боевые кличи. Знамена, рвущиеся на ветру в косых полосах дождя.
Чтобы окрасить чешую Сармата, Рацлава взяла свою кровь. Свирель распорола руки, и девушка плеснула алую пригоршню на невидимое полотно, обволакивающее ее и Совьон. В драконье горло она вложила четвертый раскат, прозвучавший громче, чем все предыдущие. От него затряслась земля.
Здравствуй, брат.
Пальцы Рацлавы порхали над колдовской костью. Свирель заливалась отрывистыми воинственными вскриками, шелестом дождя и свистом тетивы, боем барабанов. Платье и волосы Рацлавы намокли, а алые разводы расплылись по рукавам. Свирель плясала, и резьба в ней наполнилась кровью: красное чудовище на носу драккара раскрыло пасть.
Молния, мелькнувшая в тучах над влажно-зеленым мхом, — это огонь. Сармат выдохнул его из медной глотки, и пламя пронеслось по рядам. Под ним сжались травы. Кони вскинулись на дыбы и страшно заржали, прежде чем забились, горящие заживо. Огненный язык лизнул Рагне, и юношу накрыло волнами перекатывающегося жара. Его рать поглотило пламя. От слившегося вопля лопнуло небо-полотно, и клочья туч разорвало на куски.
Дикая песня свирели замедлилась. Затихли боевые рога. Застонали пронизывающе-гортанные голоса плакальщиц в расшитых покрывалах: дождь бил по обугленным телам, и догорали плеши костерков.
Мох хлюпал под ногами Рацлавы. Волосы слиплись, юбка трепалась у лодыжек. Звякнули бусины, о которые легко ударилась свирель. Вокруг остывала и истончалась пелена истории — как снег, занесенный в теплый дом. Еще чуть-чуть, и не останется ничего. Только прекратив играть, Рацлава заметила, что было холодно, а от боли свело руки. Девушка, сгорбившись, попыталась укрыться от грозы и вздрогнула, когда над чашей раскатился очередной гром.
Совьон стояла, не шелохнувшись. Отяжелела ее иссиня-черная коса, заплетенная от середины. По красивому лицу струились капли, заливали черную рубаху. Ворон то и дело опускался на ее плечо, сжимая когти, и беспокойно срывался вверх. Казалось, будет рушиться весь мир, а Совьон так и не сдвинется с места — скала в ревущем море. Лишь когда вспыхнула новая молния, женщина подняла голову.
Рацлава думала, что может ткать лучше.
Если она возьмет нити у живых существ — коней, людей, крупных птиц, — и у пока не доступных гор, ее история очарует слушателей настолько, что никто не отличит, где сказка, а где явь. Это был не предел ее искусству, но пока она умела только так.
Очнувшись, Совьон схватила девушку за ворот платья и потащила в сторону каравана — чтобы она могла укрыться и отогреться. Рацлава послушалась, но, даже стуча зубами от холода и дрожа от боли, не удержалась:
— Ты слышала вещи куда прекраснее?
Совьон хмуро оглянулась. Ее глаза стали почти черными.
— Да, — бросила она, но больше не сказала ни слова.
То, что лежало на носилках, не было Рагне. Темное обугленное тело: истончившиеся руки, месиво вместо ног. Впалое, страшное лицо — не осталось ни носа, ни косы, ни точеного подбородка. Княгиня Ингерда смотрела на Рагне, но словно бы не видела. Ее распахнутые глаза остекленели, а позвоночник окаменел — она не могла заставить себя сделать хоть шаг.
Как он был юн, ее сын. Этой весной Рагне собирался жениться: привел в княжий терем невесту, чтобы просить благословения матери. Он уже вплел свою ленту в волосы девушки, и та спрятала лицо под покрывалом — до свадьбы. Но мелодичный перезвон бубенцов обернулся поминальным набатом. «Не показывать тебе лица, милая, — подумала Ингерда отстраненно. — Ни этой весной, ни следующей — будешь скорбеть так, что глаза выцветут от соли».
Сама княгиня не плакала. Лишь смотрела на тело четвертого сына, которое положили к ее ногам, когда она выбежала из терема. Но человек, стоявший рядом, пугал ее больше, чем сгоревший Рагне. Ингерда не могла повернуть шею — та будто отвердела. И, чтобы перевести взгляд, женщине пришлось сдвинуть плечи.
Хьялма рано начал седеть. Его глаза, насыщенно-голубые, как лед в морях, не мигали. Рука в княжеских кольцах впилась в другую руку. Он говорил Рагне не ехать против дракона — а тот не послушался. Слишком сильна была его ненависть к брату. Гордый, заносчивый Рагне: он решил, что Сармат не так страшен, как о нем говорят.
Сармат.
— До сих пор не веришь, что это сделал он? — Голос Хьялмы был хриплый и тихий, чеканящий каждое слово. Ингерда вздрогнула. По жилам разлился ужас — она не боялась ни дракона, ни его армии. Только старшего сына. Ответ дался с трудом:
— Ярхо превратил его в чудовище.
Хьялма продолжил смотреть на останки Рагне. И думал, думал, а пальцы оставили на запястье глубокие борозды.
— Нет. Лишь помог.
Он тяжело пережил предательство. Ингерда знала о Ярхо меньше, чем о любом из своих сыновей, и даже проницательный, мудрый Хьялма не сумел предугадать его действия. Никто не думал, что Ярхо освободит Сармата. И никто не знал, почему он это сделал. Чего он хотел? Власти? Крови? Сильный, неразговорчивый Ярхо, который редко выступал вперед, но с которым все считались. У Хьялмы не было ответа.
Князь закашлялся. Согнулся пополам: его грудь взметнулась, а в горле забулькал звук. Выпрямившись, Хьялма утер рот платком, и на местами посеребренных усах — боги, ему нет и тридцати, — была кровь. «Недолго ему осталось», — повеяла мысль, будто издалека. Сармат обрек его на медленную смерть. Хьялма выкашляет свои легкие, сгниет изнутри, захлебнется в собственной крови.
Но перед этим…
— Я убью его, — устало сказал Хьялма, комкая платок. — Через десятки лет, чужими руками, но убью.
И Ингерда поняла, что он говорил не о предателе Ярхо.
— Что же ты отвернулась, мать? Смотри.
Искалеченное оплавившееся тело. То, что недавно было статным юношей. Разъеденные огнем мышцы, труха вместо кожи — эти руки накрывали покрывалом невесту и хлестали кнутом коня, гарцующего перед воинами-побратимами.
За княжьим двором стояли люди. Ревели женщины, кричали мужчины, а в вышине ухали бронзовые колокола. Ингерда представила, что сейчас на носилках лежит не Рагне, а Сармат, и подреберье сдавило так, что в глазах потемнело. И Хьялма, строгий и измученный, спросил, едва разлепляя окровавленные губы:
