Заложник удачи - Русанов Владислав Адольфович (книги онлайн полные .TXT) 📗
Странствуя в левобережье Оресы, Годимир слышал об иконоборцах много всяких небылиц и быличек, но познакомился лишь в ясевой корчме. После он сталкивался с ними — причем, все с той же четверкой под предводительством отца Лукаша, сурового и непримиримого — на границе между Ошмянским и Островецким королевствами, на мосту через Щару, где словинец вызвал на кулачный поединок могучего полещука, пана Тишило герба Конская Голова, и был побит. Отец Лукаш даже немного лечил его, ибо оказался сведущ в лекарском деле. Расстались они у ворот Ошмян и с той поры не виделись. Годимир и думать забыл о вечно постившихся святошах, и они, надо полагать, тоже вряд ли вспоминали молодого рыцаря-неудачника, с которым их свел неисповедимый промысел Господний.
Ан, нет!
Старший иконоборец прищурился, нахмурил брови, от чего лоб разрезала надвое глубокая вертикальная морщина.
— Пан Годимир?
— Истинно так! — неизвестно чему обрадовался словинец.
— Пан Годимир герба Косой Крест.
— Точно!
— Если мне не изменяет память, то пан родом из Чечевичей, что в Бытковском воеводстве Хоробровского королевства. Так?
Рыцарь спешился.
— Я польщен, — только и смог сказать он, склоняя голову перед полуголым священнослужителем.
Отец Лукаш размашистым движением осенил его знамением Господним. Бросил взгляд на Аделию.
— Думаю, сын мой, ты не станешь возражать, если мы позаботимся о приличиях, надев на себя одежды, по сану нам предписанные? Ибо, если бы не крайняя нужда…
— Конечно, конечно, святой отец! — Годимир сделал широкий жест. — Как будет тебе угодно!
— Благодарю, сын мой. Вижу, ты скромный и достойный юноша.
Иконоборец щелкнул пальцами, и его спутники кинулись к распятым на кольях балахонам. Резво кинулись, с азартом, словно измученные дальним походом дружинники к возу с бочонками пива.
Пока монахи одевались, подпоясывались вервием и, вообще, приводили себя к облику достойному и внушающему уважение, Годимир махнул рукой королевне и лесному молодцу, призывая их покинуть седла.
Озим покряхтывал в курчавую бороду, но глядел доброжелательно. Видно, грабить священников в хэвре Сыдора не принято. И то верно, хоть что-то святое должно быть в сердцах даже самых закоренелых преступников?
Аделия, брезгливо поджав губы, оглядела сложенный из ломаных веток сухостоя костер, куски черного хлеба и луковицы на расстеленной тряпице. Покачала ногой корягу, на которой раньше сидел кто-то из монахов. Не сказала ничего, хотя, по всей видимости, скромное молчание далось ей тяжело. Зато и наградой ей послужило истовое знамение, сотворенное иконоборцем, и благословение.
— Небогато живете, святые отцы… — Озим глядел недоверчиво.
Видно, думал, что не может такого быть, что успели монаси прибрать и окорока, и баклажку с брагой…
— Чревоугодие, сын мой, — укоризненно склонил голову к плечу отец Лукаш, — ведет прямым путем к греху и мукам вечным в посмертии. А скромность и умерщвление плоти есть дорога в Королевство Господне.
Лесной молодец замялся, потупил глаза.
— Задумайся о душе, сын мой, задумайся! — Иконоборец благословил его.
Тем временем приблизились и остальные монахи. Двое в рясах, черных, затертых до невозможности и сырых. Третий в долгополой рубахе из некрашеной холстины. «Не его ли одежкой разжился некогда Ярош?» — подумал Годимир.
— Прошу к нашему костру, тебя, благородный рыцарь, и твою спутницу, несомненно, панну высокого происхождения, и твоего слугу.
Лесной молодец скривился при слове «слуга», но смолчал.
Рыцарь поклонился иконоборцу, а Аделия сдержанно поблагодарила.
Когда все уселись у костра (вернее, не все — Озим отпускал подпруги коней и снимал уздечки, оставляя их в недоуздках, чтоб ничего не мешало пастись), Лукаш торжественно, будто на королевском обеде, указал на хлеб и лук:
— Если возжелаете разделить также и нашу скромную трапезу…
Глаза его при этом блеснули хитринкой, давая понять, что он уверен в отказе. Годимир не замедлил ему подыграть:
— Благодарю, святой отец, мы не так давно вкушали ниспосланные Господом дары. Запасы наши довольно скудны, но я считаю своим долгом разделить их с вами…
— Не откажусь, не откажусь, сын мой, — склонил голову иконоборец. — Господь велел делиться.
«Само собой, — закралась к рыцарю непрошеная мысль. — Делиться, конечно, нужно, но у одного взять нечего, а другого и обобрать можно как липку…»
Но как откажешь святому отцу? Хоть и еретической конфессии…
— Озим! — крикнул словинец. — Мешок где?
— Брату Отене отдай, — воистину королевским жестом отмахнулся Лукаш, а руки за мешком, щедро наполненным гнилушчанами по приказу Сыдора, протянул тот самый низкий и кривоногий монах, вознамерившийся удрать, бросив спутников на произвол судьбы.
Озим недовольно скривился, но послушно отдал припасы на верное разграбление.
— Как давно из Ошмян, отец Лукаш? — вежливо поинтересовался Годимир.
— Не так давно, сын мой, не так давно. Седмицы не минуло.
— Не встречали ли кого в пути?
— Нет сын мой, не встречали, — покачал головой иконоборец. — А кого мы могли бы встретить? Все паны рыцари сорвались, словно листья, увлекаемые ураганом, и умчались на поиски исчезнувшей королевны. Пан Божидар, выждав один-единственный день, отправился также с малым отрядом верных стражников…
— А что, в Ошмянах, есть не верные стражники? — весьма непочтительно вмешалась Аделия.
— Что ты, дочь моя, — не обиделся монах, но глаза его вновь многозначительно сверкнули. Годимир был готов поклясться, что отец Лукаш замечает и понимает намного больше, чем говорит вслух. — Что ты… Королю Доброжиру служат лишь самые достойные жители королевства.
Королевна хмыкнула скептически.
— Однако мы отвлеклись, дети мои, — невозмутимо продолжал иконоборец. — Опустел замок Ошмянский… Король Доброжир в печали, дворня носа в покои не кажет…
— Да что ты говоришь, отец мой? — улыбнулась королевна.
— Конечно, дитя мое, конечно. Потерять любимую дочь… Но, кажется мне, вскорости ее высочество вернется в объятья отца.
— Это еще почему? — встрепенулась Аделия, а Годимир спиной почувствовал, как напрягся Озим — как бы дров не наломал сгоряча.
Поэтому рыцарь решил вмешаться. Он коснулся ладонью запястья королевны, успокаивая, но почувствовал, как дрожит ее рука, и сам поперхнулся заранее заготовленной фразой.
— Спокойнее, пан рыцарь, спокойнее… — Уголки рта отца Лукаша дрогнули и на мгновение приподнялись, обозначив (всего лишь обозначив!) улыбку. — Смири гнев и обуздай растерянность.
— Ну, не знаю, что и ответить тебе, святой отец…
— Ответить? Да что там отвечать! И нужны ли ответы? Имеющий глаза да увидит. Не так ли учит нас Господь наш, Пресветлый и Всеблагой, Отец Небесный?
— Ну…
— Я рад, твое высочество, что ты возвращаешься в Ошмяны, к отцу.
От простых слов отца Лукаша королевна дернулась словно от удара плетью. Хотела вскочить, но, зацепившись за корягу, на которой сидела, схватилась за плечо Годимира.
— Сиди! — Рыцарь повелительным окриком остановил до половины вытащившего клинок Озима. Поддержал за локоть Аделию.
— Не все, что видишь и о чем догадываешься, вслух говорить стоит. — Он глянул прямо в глаза иконоборцу. — Целей будешь, святой отец.
— Уж не угрожать ли ты мне вздумал, пан недорыцарь? — Складки, тянущиеся от крыльев носа монаха до острого подбородка, стали еще глубже, придавая его лицу суровое выражение. Не монашеское, нет. Скорее, присущее воину, водителю многих тысяч.
«Да что он навоображал? — Годимир с трудом сдержался, чтобы самому не врезать что было сил кулаком прямо в лоб монаха. — За кого себя держит? Да и меня заодно…»
— Ты, если взыскуешь славы воинской, вожделенной чести, добычи обильной и, главное, власти, пан рыцарь, со мной не ссорься, — сквозь зубы процедил отец Лукаш. — Или я не знаю, что неспроста ты ее высочество в Ошмяны везешь?
— Что значит — «неспроста»? — осипшим голосом проговорил Годимир.
