Чужой дневник - Канаева Марина Анатольевна (мир книг .txt) 📗
Я только покачала головой, тихо поблагодарила белобрысого информатора и вышла.
***
Машинка была стильная, сиденье мягким. Мне сразу почудилось, что я слышу привычно лукавый голос Егора… Чёрт, я окончательно спятила.
— Куда мы едем? — поинтересовалась я у брюнета, с которым мы до того сидели молча.
— Туда, где есть нормальная еда. Там и поговорим.
— О чём?
Он только повёл плечами, лавируя среди машин. Я вздохнула и, ничуть не стесняясь спутника, прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в бешеный ритм города.
Мы остановились возле уютного кафе, и я, не дожидаясь проявления джентльменских чувств со стороны спутника, вышла из машины.
Я собиралась заказать что-то лёгкое вроде мороженого или кофе, но мой спутник меня опередил, заказав обоим плотный обед.
— Павел, давай начистоту, — попросила я спокойно, — Чего тебе от меня нужно?
— А что нужно парню, который приглашает в кафе симпатичную девчонку?
— Надежда, — улыбнулась я. Он усмехнулся.
— Нет. Можешь долго смеяться, но встретились мы случайно, — сказал парень и неожиданно хищно сверкнул глазами, — Предлагаю обмен: правду на правду. Я отвечаю на твои вопросы, ты — на мои.
— Идёт, но имеем право недоговаривать.
— Но не лгать, — он обворожительно улыбнулся, — спрашивай.
— Я первая? Странно.
— Белые ходят первыми. Шахматы.
Уж очень умный парень… Это пугает.
— Значит, мы встретились случайно? И ты не знаешь, кто меня пытается убить?
— Ты меня настолько недооцениваешь? Уже знаю. Кстати, больше не попытается. Я не люблю, когда мальчики проворачивают дела за моей спиной.
Принесли обедоужин. Запах кофе, мяса, булочек и фруктов привёл меня в умиротворённое состояние.
— Даже если я умру, то умру сытой, — резюмировала я, нападая с вилкой на мясо, — Ну, спрашивай.
Несколько секунд Павел смотрел на меня со странным выражением в глазах, а после захохотал.
— Начинаю понимать, почему ты понравилась Егору. Мой вопрос: расскажи о ваших отношениях.
Я подавилась мясом. Умиротворённое состояние как рукой сняло.
— По правилам жанра, ты должен был спросить про "Надежду", — заметила я мягко.
— Успеется, — пожал он плечами, — В принципе, я и так всё узнал. И меня слегка удивила возможность отношений между вами. С учётом его родословной…
Сволочь. Так и хочется вмазать. Сразу чувствуется привычка бить в самое больное место, даже не задумываясь о том, что человек почувствует.
Он пристально смотрел на меня, улавливая все движения. Голубые глаза казались холодными и бездонными. Только сейчас я ощутила, что немного ошиблась в оценке там, при свете фонаря. Этот мальчик давно успел повзрослеть…
— Мы были любовниками. Родословная этому не помеха, — заметила я равнодушно.
Павел насмешливо улыбнулся.
— Ты ответила очень приблизительно, но больше всего мне понравилось слово "были".
Я отпила немного кофе, отметив качество напитка. Мой собеседник пристально смотрел на меня, и под его взглядом я чувствовала себя добычей, застывшей перед хищником. Это, вопреки его ожиданиям, заставило меня не растеряться, а взбеситься.
Я видела подобный взгляд.
Ты симпатичная девочка, Инга. Интересная. Хочешь помочь своей маме?..
Злость подкатила к горлу. Я резко поставила чашку на стол.
— Павел, если вас интересуют какие-то вопросы, касающиеся фонда "Надежда", задавайте их и не воруйте моё время. Обсуждать же с вами личную жизнь у меня нет желания.
— Даже так… Что ж! "Нет" — значит "да", но позднее. Ты знаешь Безухову Жанну Семёновну?
— Да, она сотрудник фонда.
— А зачем ей понадобилась твоя смерть?
— Так это она…
— Верно.
— Не знаю. Возможно, ей нужно, чтоб не осталось живых свидетелей. Предположение сомнительное, но иных нет.
— Ясно. Остальное спрошу после. Может, поговорим о тебе?
— Нет. Спасибо за еду и почти приятный разговор, но я пошла. У меня ещё дела.
— Ладно, деловая девушка. Вот моя визитка, буду нужен — звони.
— Не будешь нужен.
Ослепительная улыбка.
— Не зарекайся!
***
До дома я не дошла, а буквально доползла, из последних сил переставляя ноги. Мало того, что ученица, которую родаки даже летом мучили английским и украинским языками, была не в настроении и постоянно доставала своего терпеливого репетитора, так ещё и в бильярдной пришлось ставить на место одного излишне наглого типа.
В общем, когда я шла домой, часы на мобильном показывали 11 вечера, а самая умная мысль сводилась к вопросу: "Интересно, Оля погуляла с собакой?".
Дом привычно встретил меня ароматом уважаемых сестрой цветочных духов, каких-то сладостей и собачьего корма. Из ванной доносилось довольно фальшивое пение сестры. Блин сопел, с упоением оттачивая коротенькие коготки об синюю обшивку дивана.
Я налила себе ароматного чая, рассеянно прошлась по своей комнате. Возле зеркала, совсем не вписываясь в интерьер, стояла простенькая деревянная шкатулка. Я, сама не зная, зачем, открыла её. Разумеется, всё золото, что здесь было, мы давно продали, как и много мебели, картины, даже цветы. То, что осталось, перенесли с сестрой в новую квартиру. В шкатулке же лежало только несколько недорогих украшений, за которые нельзя ничего выручить…
Я вздохнула. Всё, что я зарабатывала в издательстве, уходило в оплату кредита. Надежда… Каждый должен подарить её себе сам.
А перед глазами снова стояла больничная палата…
Мать лежала на белой подушке. Она была бледна, глаза запали. Болезнь не теряла времени…
Сегодня я пришла одна. Оля пошла снова поговорить с Сергеем Геннадиевичем, понесла ему конфеты. Я только печально вздохнула. Если б только это могло помочь!
— Инга, — шепнула она, открывая глаза, — Инночка…
Хотелось зарыдать, завыть в голос, кинуться ей на шею, разбить всю мебель в палате…
— Да, это я, — отозвалась я равнодушно. Мама усмехнулась.
— Стараешься подавить чувства. Как всегда! Даже теперь…
В окно заглянуло неверное осеннее солнце. Мы немного помолчали.
— Инга, ты сильная девочка. Моя мать — твоя бабка — и Оля. Когда я умру, позаботься о них.
— Ты не…
— Мы одни. Давай будем откровенны. Я умру, Ина.
Я втянула в себя воздух.
— Всё зависит от решения Сергея Геннадиевича. Ты можешь не дождаться своей очереди, но, с учётом запущенности болезни, можно с ним поговорить…
— Инга, он не согласится, — сказала мать печально, — Возможно, если б вопрос стоял просто, всё сводилось бы к банальным деньгам. Но это… личное.
— Личное?
— Мы… Знаешь, это было давно, и мы были так молоды. И он любил меня… или делал вид, что любит. И мне казалось, что я его почти люблю…
Она прикрыла глаза и замолчала. Солнечный свет врывался в палату.
— Ина, как же редко осенью бывают солнечные дни… так… редко…
Я могла сказать многое. Но молчала.
— Но у нас были мечты, и он предложил мне быть его женой… и я согласилась. Но потом, за несколько дней до свадьбы, мне позвонили… К тому времени Сережа получил квартиру. Шикарную… И эта женщина, которая позвонила, сказала… Знаешь, голос может быть горьким, как паршивое вино. Вот у неё был такой голос. Она сказала, что… мол, нравится квартирка, шлюшка? А машина? Любишь есть деликатесы? А мой сыночек, мой кроха уже не со мной… И его кровь… тебе и жениху… ещё вместо вина подадут…его Сёмой звали… Семён Григорьев…
Мама откинулась на подушку, закашлялась, прикрыла на минуту глаза.
— Я работала тогда с ним, — продолжила она с видимым трудом, — И я стала искать информацию. И нашла, ведь Сергей не прятал от меня особо ничего… знал, что рыться я не стану…Я не стану рассказывать подробностей, Инга. Скажу только, что я ушла, сложив на столе в новой квартире все его подарки аккуратной кучкой. Себе я оставила только небольшой нефрит, который он купил мне в Ялте…
Я вздрогнула. Мне вспомнился зеленоватый камушек, которым я так любила играть в детстве. Мне он нравился, пока однажды мне не показалось, что он поглощает дневной свет. Мне стало страшно, и я больше не вытягивала его из нашей деревянной шкатулки.
