Неспящий (СИ) - Морриган Барбара (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— Простите? — замешкался Виатор.
— Старик Карагус не дурак, — он как-то невротично поёжился, огибая комнату по неровной дуге, — думаешь, я последний человек здесь? Не-е-ет, птицы на ветки не садятся, не укажи им двенадцатая длань, да простят они простоту моих суждений.
Виатор и Спек напряглись и затаили дыхание, будто бы безмолвно согласившись с тем, что тейна Карагус был несколько не в себе. Однако, алхимик намеренно проигнорировал их подозрительные взгляды и продолжил свою речь:
— Карагус не первый день на земле живёт. Вот уж не надеялся дожить до такого дня. Да только мир разрушился, тарелка раскололась, и не будет ничего больше. Кто нас спасёт? Кто спасёт, тому это и не надо вовсе. Да и не спасёшься от самих себя. Если хворь не уничтожит нас, то мы сами себя погубим. Неужто ты не видел искры в его глазах? Так разгорается пожар. Как ты мог не заметить? — он выдержал небольшую паузу, — впрочем, что тебе вообще замечать, если ты даже этого не разглядел!
С этими словами Карагус указал на амулет, небрежно наброшенный прямо поверх кожаного жилета, предусмотрительно носимого Тори в небоевое время. Камень в нём и вправду начал излучать едва заметное, но уже различимое свечение. Тори не нашёлся, что ответить. Он растерянно смотрел на Карагуса, пытаясь собрать мысли в кучу и осознать всё сказанное. В воздухе повисло неловкое молчание, рисковавшее затянуться, если бы старик вдруг не обратил внимание Тори на Спек:
— Ааа, вот и началось, — сочувственно кивнул он в сторону девушки. Она лежала, свернувшись на заваленном случайным хламом диване. Её ноги были поджаты и упирались в кучу старого тряпья и какие-то деревянные ящики, нагромождённые на самом краю. Спек дышала быстро и тяжело, её глаза были зажмурены, а тонкие пальцы крепко сжимали опустевшую склянку, побелев от напряжения. Ещё несколько минут назад находившаяся в сознании, теперь она пребывала в некотором лихорадочном трансе.
— Что происходит? — напугано спросил Виатор, — ей хуже?
— А ты не очень-то искушён в этих вопросах, — улыбнулся старик, — организм сопротивляется. Вот-вот должно отпустить. Но она ещё часа два пролежит. Так что побудь здесь немного, последи, чтобы не померла, а потом ко мне поднимайся. Я тебя чаем напою.
***
Оставшись наедине со Спек, Тори почувствовал себя ещё более неуютно. Её состояние было для него загадкой, он не знал, чего ждать, и что он вообще может сделать. Он снял с себя плащ и накинул на неё в надежде, что это поможет унять дрожь. После этого Виатор хотел было подняться наверх, но услышал в тихом стоне девушки своё имя.
— Ты что-то сказала? — наклонился он к ней, хотя не очень-то надеялся услышать внятный ответ. В этот момент Спек потянулась вперёд и коснулась его руки. Привычная мягкая коричневая перчатка была небывало горячей. Виатор неуклюже присел на край пыльного отсыревшего дивана, едва не сваливаясь с него, и осторожно сжал её ладонь.
— Я могу… как-то помочь тебе? — выдавил он. Девушка только сильнее сжимала его руку, продолжая пребывать в бреду. Виатор чувствовал себя неуютно, ему не нравилось ощущение беспомощности в то время, как от него требовалось совершенно противоположное. Что она видит сейчас в своём беспокойном сне? Какие тайны скрывает подсознание таких… как она? Тори невольно вспомнил сны, которые видел перед тем, как оказался в Сомниуме. Смазанные горячечные сны, в которых слышался один лишь голос, что звал и направлял всё это время. И Тори начал говорить. Ему ни за что на свете не удалось бы так складно укладывать строки, как голосу из его снов, но он прекрасно помнил пару кабацких песен, услышанных на родине ещё в детстве, когда он осторожно следовал за отцом и терялся в толпе, приобщаясь к вечернему кутежу среди запахов медовухи и мяса.
«Прости, прости! Все крепнет шквал,
Все выше вал встает,
И берег родины пропал
Среди кипящих вод…»
— негромко проговорил Тори. Это были скорее отрывистые немелодичные слова, нежели песня, ибо петь он не любил. А если и любил в глубине души, то точно не умел. Люди любят с детства внушить друг другу, что искусство, будь то музыка или живопись — это нечто непостижимо сложное и дающееся только избранным. Может, есть в этом доля правды, и ничего не даётся без труда, вот только одну деталь они упускают: музыка, как любой живой образ, естественна и исходит из первородной человеческой бытности. Так любой ребёнок засыпает под колыбельные матери, напевает себе под нос несвязные, выдуманные им самим, ноты, подрастает и учит непристойные частушки с соседскими ребятами… И в этом кроется начало всех начал, не скованное ещё мыслью о том, что ты лишён слуха или голоса. Музыка мира просто проходит через тебя, и ты позволяешь ей это до тех пор, пока не начнёшь бояться. Пока тебя не убедят в том, что ты бездарен, и ничего нельзя изменить. На самом же деле изменить можно всё на свете. Каждый из нас понимает это задней мыслью, просто не всем хватает смелости признаться себе в этом. Тори пока ещё не задумывался о неизбежном настолько, чтобы отпустить все условности окружающего мира. Но где-то в закоулках его смятенной души уже давно начал брезжить свет понимания.
«Плывем на Запад, солнцу вслед,
Покинув отчий край.
Прощай до завтра, солнца свет…»
— продолжил он всё так же небрежно, оборвавшись на полуслове. Тори заметил, что девушка перестала дрожать и начала дышать ровно и степенно. Он будто чувствовал, как её зрачки размеренно движутся под веками. Ей снится сон. Наверное, она никогда не расскажет ему о том, что видит во снах. Не расскажет о том, как шла на его голос, выбираясь из кромешной лихорадочной темноты. Ну и пусть, не так уж это и важно.
Виатор поправил плащ на плечах Спек и направился в сторону лестницы. В доме было ощутимо холодно и сыро, поэтому он невольно ёжился и встряхивал плечами, будто сбрасывая с них крупную дрожь. Со второго этажа пахнуло теплым воздухом и ароматом каких-то пьянящих трав. Тори потёр ладони друг о друга и взбежал по лестнице, вырвавшись наконец из потока сковывающего холодного ветра, струящегося из плохо забитого окна.
***
Над глиняной чашкой со сколотыми краями поднимался густой пар. Тори прижал замёрзшие пальцы к шершавым стенкам и ощутил почти обжигающее, но до боли приятное тепло.
— Я знал, что ты придёшь, — совершенно непосредственным тоном произнёс Карагус, — пророчества никогда не лгут.
— Хотел бы я сделать вид, что не понимаю, о чём вы, — Тори посмотрел на старика внимательным уверенным взглядом, — я и сам бы предпочёл не понимать.
— Ты поёшь те песни… Они не отсюда. Если раньше Карагус мог только догадываться…
— Я слышал их в детстве.
— Наперекор грозе и мгле
В дорогу, рулевой!
Веди корабль к любой земле,
Но только не к родной!
— Откуда вы знаете? — Тори вдруг почувствовал прилив странного беспокойства, услышав давно забытые, но знакомые с детства строки из уст человека, всю жизнь прожившего в другом мире.
— Карагус знал, что ты придёшь, хаэре. Правда, уже почти утратил надежду.
— Надежду? Вы хотите сказать, что знали о том, что я приду, но не знаете о том, что я должен сделать?
— Карагус не знает всего, мой мальчик. Но знает, что мальчик должен сделать. Знание порой становится тяжким бременем. Но в иные минуты оно помогает принять свою судьбу. Карагус знает о пророчестве и понимает, что мальчик оказался здесь не просто так. И Карагус не боится.
От этих слов внутри что-то съёжилось. Тори успел увидеть смерть в совершенно разных её обличьях, но он даже представить себе не мог, что можно с таким спокойствием и мудростью принимать неизбежное. Впрочем, довольно скоро он заметил, что чашка в руках старика подрагивает с такой силой, что горячее варево так и норовит расплескаться по потрескавшемуся столу.
— Но старик хочет попросить тебя о небольшой услуге, — сказал Карагус с заботливой ноткой в голосе, — позволь Карагусу помочь тебе.
