Рыцари темного леса - Геммел Дэвид (книги хорошего качества .TXT) 📗

Лемфада сделал, как она сказала, и стрела, словно по волшебству, вонзилась в меловой круг.

— Есть! — заорал он.

— Да, молодец. Теперь повернись направо и попади вон в ту сосну.

Рассудив, что до сосны будет шагов сорок, Лемфада натянул тетиву, как для пятидесяти, и плавно отпустил ее. Стрела поплыла к цели и зарылась в землю, не долетев.

— Ничего не понимаю.

— Измерь расстояние, — сказала Ариана. Лемфада повиновался и оказалось, что до сосны было все семьдесят шагов. — Учись определять такие вещи на глаз, — шагая рядом с ним, сказала девушка. — Тебя обманули деревья, стоящие на линии полета. Они сломали перспективу и укоротили расстояние. Пошли достанем твою стрелу из дуба.

— Но ведь я все-таки стал лучше стрелять? — в надежде услышать ее похвалу, спросил Лемфада.

— Рука у тебя твердая, и тетиву ты отпускаешь без рывка. Там посмотрим.

Твердая рука! Лемфада почувствовал себя королем.

Утром прошел дождь, но к полудню стало ярко и солнечно. Они сидели на склоне холма над деревней. Внизу новоприбывший Элодан мучился с рубкой дров, постоянно промахиваясь и попадая топором по колоде.

Он занимался этим каждый день, но пока особых успехов не добился.

Рана Лемфады заживала быстро, но невыносимо чесалась.

— Расскажи мне о Цветах, юный чародей, — попросила Ариана, опершись на локти и усмехаясь смущенному юноше. Он, пытаясь произвести на нее впечатление своими познаниями в магии, показал ей сапоги Руада. Но когда он надел их и прошептал имя Оллатаира, ничего не произошло: чары истощились, пока он убегал от погони. Ариана тогда посмеялась над ним — беззлобно, но обидно. Лемфада задался целью пробиться к Черному и восстановить чары, но у него ничего не вышло.

— Самый главный — это Белый, цвет покоя и безмятежности, — начал он. — Потом идет Желтый, цвет невинности и детского смеха. За ним следует Черный, земляной цвет, дающий силу и быстроту. Синий — это небо, дарящее нам магию полета, Зеленый — рост и исцеление, Красный — страх и похоть.

— Значит, Красный — злой Цвет?

— Нет, отчего же. Если пользоваться им умело, он со своей боевитостью способен помочь всем другим Цветам, но для этого надо быть сильным чародеем.

— Таким, как ты?

Он покраснел и усмехнулся.

— Не смейся надо мной Ариана. Я всего лишь бедный подмастерье, и мне было отпущено слишком мало времени на эту науку. Но я все-таки сделал бронзовую птичку, и она хоть ненадолго, да взлетела. Она была красивая, и я делал ее почти год.

— Хотелось бы мне на нее посмотреть. Однако займемся делом — я не могу с тобой попусту время терять. Что это за дерево слева от тебя?

— Сикомора, — без запинки ответил он.

— Откуда ты знаешь?

— У нее пятиконечные листья и крылатые семена.

— А вон то?

— Клен. Он похож на сикомору, но листья у него светлее, а кора серая и с тонкими бороздками.

На ветку клена села птица с белой грудкой, серой головой и с полоской, напоминающей черную маску, на глазах.

— Это сорокопут, — не дожидаясь вопроса, гордо сообщил Лемфада. — Он кормится мышами и мелкими птахами — мне Лло Гифе сказал.

— А что он означает?

— Означает? Не понимаю.

— Он оповещает о приходе зимы. Летом его редко можно встретить. Поди-ка помоги Элодану с дровами, сложи их у северной стены.

— А ты куда теперь? — спросил он, с болью сознавая, что время их урока истекло. Девушка, грациозно поднявшись, взяла свой лук.

— Отведу Нуаду в лагерь Решета. Слава нашего поэта разнеслась по всему лесу.

— А это не опасно?

— Не бойся за меня, Лемфада, я не деревенская молочница. Кроме того, Решето обещал, что нас не тронут, и сдержит свое слово. Даже в лесу есть правила, которые нарушать нельзя.

— А разве люди, которых убил Элодан, были не из шайки Решета?

— Не всех убил он, мальчик, — отрезала Ариана, — с одним разделалась я.

Она ушла, и он обругал себя за то, что вызвал ее раздражение. Последние десять дней он думал о ней постоянно, а по ночам ворочался без сна в постели. Он спустился с холма и стал подбирать дрова у колоды.

— Я сам, — сказал ему Элодан, весь потный и мрачный.

— Мне так велели. Для меня все время находят какие-то дела, чтобы я чувствовал себя полезным.

— Со мной то же самое, — усмехнулся Элодан, — но будь я проклят, если моя левая рука хоть на что-то способна. Тут, понимаешь, все дело в равновесии. Правша — человек не просто праворукий, а правосторонний: рука, нога и глаз работают заодно. С левой стороной у меня ничего не выходит. — Он присел на чурбан. — Тяжело это — сознавать свою бесполезность.

— Ты не бесполезен. Ты спас Ариану даже и с од… один.

— Не бойся назвать меня одноруким, — засмеялся Элодан. — Я это и без тебя знаю. Как там твоя рана?

— Почти зажила. Ариана учит меня стрелять из лука. Когда я начну охотиться и приносить в деревню мясо, то буду чувствовать себя гораздо лучше.

Элодан вытер с лица пот и улыбнулся парню. Даже дураку видно, что мальчик влюблен в Ариану. Ариана тоже это видит, как ни грустно. Парень изо всех сил старается ей понравиться, только напрасно: Ариана, хотя они сверстники, взрослая женщина — и любит другого.

— Что привело тебя в этот лес? — спросил Лемфада.

— Мечта и цель. Обе они оказались напрасными. Перезимую здесь, а потом попробую добраться до Цитаэрона.

— Что за мечта у тебя была?

— Габала полнится слухами о здешних мятежниках, во главе которых стоит отважный герой. Все знают, что зовут его Лло Гифе и что он собирает в Прибрежном лесу могучее войско. Вот я и пришел, чтобы в это войско вступить.

— Лло не виноват, что о нем ходят такие слухи. Он только и сделал, что освободил горстку узников в Макте.

— Я и не говорю, что он виноват. Ладно. Я буду продолжать свою работу, а ты складывай поленья. — Однако Элодан не спешил браться за топор, и юноша спросил его:

— Почему ты пошел против короля?

— Слишком много у тебя вопросов, Лемфада — но я был таким же в молодости, и все мои вопросы касались былой империи. Один из моих предков завоевывал Фоморию и Серцию вместе с Патронием, другой погиб, сражаясь с номадскими племенами. Двадцать лет спустя его сын возглавил армию, которая разбила номадов и построила в степи города до самого Дальнего моря. Все это было во времена империи. — Элодан уставился на лезвие своего топора. — Но Габала, как это бывает со всеми империями, рухнула. Это правда, и с ней не поспоришь. Империи как люди: сначала они растут и мужают, потом старятся и дряхлеют. Когда завоевывать становится нечего, начинается распад. Истина печальная, но верная — нам преподали ее десять лет назад фоморийцы и серциане, подняв восстание. Ахак нанес им ответный удар и одержал блестящую победу. Но он знал, что победа эта недолговечна, и поэтому оставил мятежникам их земли, а сам вернулся домой.

Тогда я поклонялся этому человеку, видя в нем обещание грядущего величия. Он был габалийцем старого закала, и прошлое не давало ему покоя. Мы часто разговаривали об этом. Скажи мне, Лемфада, что отличает просвещенного человека от варвара?

— Науки, ремесла… зодчество?

— Да, и это тоже, но главное отличие — изобилие пищи и достаток. Варвар должен биться за каждый кусок, и ему недосуг заботиться о слабых и болящих. Они умирают, и выживают только сильные. Но мы люди просвещенные, и мы помогаем слабым, а сами жиреем и становимся ленивыми. Мы взращиваем семена собственной гибели. Триста лет назад мы были поджарым, варварским народом и завоевали чуть ли не весь мир. Но двадцать лет назад львиную долю нашей армии уже составили наемники, набранные из завоеванных варварских племен; только офицеры были габалийцами. Понимаешь, к чему я все это говорю?

— Не очень, — признался юноша.

— Король думает, что может обернуть все назад: искоренить слабых и нечистых, выжечь жир, и Габала воспрянет снова.

— Ты поэтому выступил против него?

— Нет, не поэтому. В ту пору я верил во все, что он хотел осуществить, однако вступился за дворянина по имени Кестер, когда того объявили нечистым.