Рыцари темного леса - Геммел Дэвид (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Ну, как дела? — спросил он.
— Зимой будем с дровами, — ответил Элодан. — Нуада еще не ушел?
— Нет.
— Здесь его будет недоставать. Надеюсь, он недолго там пробудет. Никогда еще не слышал лучшего сказителя. Я познакомился с ним еще в Фурболге, где он выступал перед королем с рассказом об Асмодине. Великолепное было представление! Король, да сгноят боги его душу, подарил Нуаде рубин величиной с гусиное яйцо.
— Сейчас у него нет этого камня, — заметил Лло.
— Мне сдается, он подарил его какой-то женщине за одну ночь любви.
— Ну и дурак, — отрезал Лло, думая о двухдневном путешествии, ожидающем поэта и Ариану. Теперь Нуада, правда, может предложить ей только запасные штаны да вытертое одеяло — но уж очень он пригож, негодяй! Лло выругался.
— Чего это ты? — спросил Элодан.
— Ничего! — рявкнул Лло и зашагал прочь.
— Может, он болен? — прошептал Лемфада.
— Нет, просто влюблен, — усмехнулся Элодан. — Хотя, согласно моему опыту, это почти одно и то же.
Вернувшись в свою хижину, Лло посидел немного, оглядывая ее скудную обстановку, потом снова ругнулся, уложил заплечный мешок, заткнул за пояс острый топор и покинул деревню, ни разу не оглянувшись назад.
Своей целью он определил Цитаэрон. Там он снова будет работать в кузнице и начнет новую жизнь.
Взойдя на вершину холма, он услышал далекий вой, от которого кровь стыла в жилах. Рано волки сбиваются в стаи в этом году, подумал он и пошел дальше.
Нуада, остановившись, посмотрел, как кузнец переваливает через холм.
— Куда ты смотришь? — спросила Ариана.
— На Лло. По-моему, он уходит.
— Не смеши меня! Его жизнь здесь.
— Веди меня, прекрасная дама, — понимающе усмехнувшись, сказал Нуада. — За тобой я готов следовать хоть на край света.
— Дурак!
— Не спорю. Поэты все дураки.
— Где твое оружие? — спросила она.
— Зачем оно мне? Я полагаюсь на тебя — ты защитишь меня от опасностей дикого леса. — Его лиловые глаза искрились весельем. Ариана не понимала его: с первого дня своего пребывания здесь он не скрывал, что она ему нравится, но ни разу не сделал попытки поухаживать за ней. Впрочем, он привык иметь дело с придворными дамами, надушенными и разодетыми в шелка.
— Пошли, — сказала она и зашагала через деревню. Нуада следовал за ней, умиленно глядя, как покачиваются ее бедра в тугих замшевых штанах.
Далеко на севере снова послышался странный вой. Ему отозвался такой же звук с востока и еще один с юга.
— Кто это — волки? — содрогнувшись, спросил Нуада.
— Должно быть, проделки ветра или какое-то необычное эхо. Бояться нечего. Волки близко к людям не подходят, разве что в разгар зимы, когда оголодают. Но и тогда охотник способен отогнать их, если не струсит.
— Этот вой пробрал меня насквозь, как зимний ветер, — признался поэт.
— Это потому, что ты человек городской, — улыбнулась Ариана.
— Выходит, на тебя он не действует?
— Ни капельки, — солгала она.
Гвидион с хозяевами ушел, оставив Мананнана наедине с Оллатаиром. Оружейник молчал, ожидая, когда заговорит Мананнан, молчал и бывший рыцарь.
— Они нужны нам, Мананнан, — сказал наконец Руад. — Если они живы, их надо привести назад.
— Не могу я. Не в моих силах пройти через черные врата.
Оружейник, перегнувшись через стол, сжал плечо Мананнана.
— Нашей стране грозит большая опасность. Цвета пришли в смятение, Красный растет, номадов убивают. Похоть, алчность и злоба захлестывают мировую гармонию. Король собрал вокруг себя восемь рыцарей, красных рыцарей, и я чувствую исходящее от них зло. С ними нужно сразиться, Мананнан, а это под силу только рыцарям Габалы.
— Не надо было тогда посылать их в иной мир, — сказал Мананнан, взглянув в глаза Оллатаиру. Тот отвел взгляд.
— Ты прав. Это было глупостью худшего толка, но сделанного не воротишь.
— Ступай за ними сам.
— Не могу. Если я уйду, некому будет открыть ворота с нашей стороны, а в том мире мои чары бессильны. Идти должен ты.
— Ты не понимаешь, — горько рассмеялся Мананнан. — Никогда не понимал. А ведь я приходил к тебе в ночь перед отъездом, чтобы рассказать о своих страхах. Не смерть путала меня — я боялся за свою душу. Но нет, ты не захотел меня выслушать. Они ушли, Оллатаир, и назад их не вернешь. Они погибли в аду, который ждал их за воротами.
— Ты не можешь быть в этом уверен.
— Верно — но будь Самильданах и другие живы, они нашли бы дорогу назад. Вот в этом я уверен. Чародейский дар Самильданаха почти равнялся твоему. — Мананнан налил воды в глиняную кружку, выпил и встал. — В ту последнюю ночь я видел, как Самильданах прощался с Морриган. Она плакала, и он ушел от нее. Я вытер ее слезы, и она сказала, что видела странный сон, где смешались кровь и огонь, ангелы и демоны. Сердцем она понимала, что больше не увидит Самильданаха, и я не сумел ее разубедить. Когда врата открылись и оттуда подуло холодным ветром, мужество умерло во мне. Но тебе, Оллатаир, этого не понять. Ты не знаешь, что такое страх, грызущий душу. Не знаешь, что значит чувствовать себя трусом. О, я много раз вступал в бой с врагами, и мое мастерство никогда меня не подводило. Но эти врата меня сокрушили. Даже теперь, когда я думаю о них, у меня колотится сердце и перехватывает дыхание. В ту ночь я поддался панике, Оллатаир, и теперь поступил бы точно так же. — Мананнан направился к двери и остановился. — Мне искренне жаль.
— Мананнан!
— Что?
— Я узнал, что такое страх, когда король велел заковать меня в цепи и мне выжгли глаз. Но мужчина должен побеждать свои страхи, иначе победу одержат они. Ты не трус. Тебя страшит не смерть, а тьма, неизвестность, путешествие в ночь. Почему бы тебе не попытаться преодолеть эту боязнь?
— Ты так ничего и не понял, — устало произнес Мананнан. — Если бы я мог, то сделал бы это — разве не ясно?
— Отчего же. Все ясно. Я вижу перед собой человека, бывшего когда-то рыцарем Габалы и давшего клятву защищать свой орден. Ступай отсюда, Мананнан, я освобождаю тебя от клятвы. Живи отныне, как хочешь сам.
— Прощай, Оружейник.
Бывший рыцарь вышел, сел на Кауна и поехал прочь. Он знал теперь, что ему не миновать смерти, но смерть рано или поздно приходит к каждому человеку. Он поднимется высоко в горы, а когда удушье станет нестерпимым, он найдет способ обмануть судьбу и умереть так, как ему нравится.
Весь день он ехал в гору. Мимо одиноких хижин и мелких селений. Ближе к сумеркам он услышал в лесу пронзительный вой. Каун запрядал ушами, и по его телу прошла дрожь.
— Не бойся волков, храброе сердце, — сказал Мананнан, потрепав коня по шее. — Зима еще не настала.
Он поехал дальше по узкой тропе, усеянной оленьим пометом. Деревья здесь росли густо, и он то и дело пригибался под низко нависшими ветвями. В конце тропы ему открылось возделанное поле с хижиной на краю. У дома лежал мертвый человек со страшной раной в боку. Бывший рыцарь вынул меч и настороженно подъехал к телу. Кто-то оторвал мертвецу правую руку вместе с половиной груди. Каун заржал, учуяв запах крови. У наспех вырытого колодца лежала женщина с размозженной головой.
Мананнан спешился и пошел по кровавому следу, который тянулся от тела мужчины. Дойдя до более мягкой почвы, он увидел отпечатки лап, похожих на львиные — около фута в поперечнике. Мананнан опустился на колени и осмотрел подлесок. Зверь, видимо, ушел, чтобы без помех сожрать свою добычу, но зачем? Он мог бы съесть убитых прямо там, на месте. Должно быть, его что-то вспугнуло.
Быть может, топот Кауна? Если так, то зверь где-то поблизости. Мананнан попятился назад. Животное такой величины злить не стоило.
В этот миг из леса выбежала девочка лет девяти — с длинными светлыми волосами, в домотканом платьице — и закричала, увидев Мананнана.
За ней гналось чудовище, словно вышедшее из кошмарного сна — огромное, двухголовое, похожее на льва. Но шире в плечах. В разинутой пасти каждой головы виднелись длинные, как сабли, кривые клыки. Мананнан понял, что зверя ничего не вспугнуло — он просто преследовал ребенка. Рыцарь бросился к девочке, сознавая, что не успеет опередить зверя. Что было делать? Он метнулся влево и заорал во весь голос.
