Дорога в две тысячи ли (СИ) - Астахова Людмила Викторовна (бесплатная регистрация книга txt) 📗
- Воля Неба! – свесившись с седла, веско припечатал замыкавший строй богатырь.
- Α-а…
Небо призадумалось – и обрушило на Пэнчэн очередной дождь. И стражникам сразу стало как-то не до чудного крестьянина Лю и его банды. Приплыли – и ладно. Союзники же.
***
То, что произошло в городе Пэнчэн на седьмой день второй луны года цзя-у, в исторических хрониках и таблицах отражено лишь скупой фразой: «Пэй-гун получил указ чуского Куай-вана и, присоединив войско Пэн Юэ, взял значительные запасы зерна и двинулся дальше». Но кто же верит этим историкам?
Вот в донесении циньского шпиона, которое спустя недолгое время попало в руки зловещего главного евнуха и фактического правителя Чжао Гао, события были описаны гораздо подробней.
«Едва злодей Лю со своими приспешниками малым отрядом вошел в город, все бродяги и бездельники, нищие, мятежники и проходимцы стали приветствовать его радостными воплями. Ρазграбив по дороге винные лавки, взбесившаяся чернь устремилась следом за своим вожаком ко дворцу Куай-вана. Охранявший ворота дворца подлец Пэн Юэ, устрашившись лютого разбойника Лю и беснующегося сброда, сложил оружие и склонился перед мерзавцем и его бандой. Зарубив слуг, преградивших ему путь, злодей Лю ворвался во дворец…»
Насчет взбесившейся черни, а, в особенности, винных лавок, цинец не ошибся, разве что преувеличил немного. И в самом деле, завидев отряд Лю Дзы,торговец вином в городском рынке радостно воскликнул: «О, Пэй-гун вернулся!» - и налил страждущим внеочередные чарки бесплатно. «У! Пэй-гун!» - благостно отозвались винопийцы и осушили сосуды, на радостях даже рукавами не прикрывшись . Так что беснование и разврат были налицо. Ужас, что творилось в Пэнчэне.
И про стражу циньский прознатчик если и приврал, то самую малость. И впрямь, когда командир Лю осадил коня перед воротами усадьбы чуского вана, а спутник его, могучий Фань Куай, покачал своим копьем-мао перед носом у офицера Пэн Юэ и проникновенно молвил:
- А посторонился бы ты, братец…
Тот сглотнул, повел плечами, словно ему вдруг броня тесна стала, и поклонился:
- Понял! Эй, олухи, приветствуйте Пэй-гуна!
Ибо офицер Пэн Юэ родом был из уезда Пэй и ни к чусцам, ни,тем паче, к их пастушьему вану, никакого почтения не испытывал.
И даже порубленные слуги были! Точнее сказать, один. Не внял парень предупреждению, не принял всерьез слова Лю: «А сейчас я немного побуду Сян Юном», дубинкой замахнулся, да еще и сказал что-то насчет грязных крестьян и вонючих лисиц… Рубить людям головы Лю Дзы не любил. Но умел. Да и терпение у Пэй-гуна уже истощилось. В общем, не повезло тому слуге, попал под горячую руку, а остальные – сами разбежались, еще и искать пришлось хоть кого-то, кто знал, где же в поместье держат заложницу-хулидзын…
Как показали дальнейшие события, беглецы поступили крайне благоразумно. Знали ведь, что именно увидит предводитель Лю, кoгда найдет cвою лисицу, вот и дали дёру от греха.
Поначалу Лю даже не понял, почему, завидев егo, пищат и шарахаются служанки и разбегаются расплодившиеся про «дворе» Куай-вана евнухи. Вроде бы его ребята вели себя исключительно пристойно: быстро рассредоточились по территории поместья, ничего не ломали, девиц не лапали, на евнухов не покушались. Один зарубленный наглец у ворот – не в счет, по меркам уважаемого «брата» Сян Юна это – вообще мелочи…
Но когда он все-таки изловил за шиворот какую-то писклявую девчонку, встряхнул пару раз и вежливо попросил проводить его в покои небесной лисы, а служанка вдруг завыла и запричитала, сердце у Пэй-гуна пропустило удар, по спине пробежал холодок, а ноздри затрепетали. И было от чего насторожиться. Потому чтo сначала он почуял запах, а уж затем увидел, откуда так несет болезнью и неволей.
Двери покоев, на которые указала трясущаяся рука служанки, были крест-накрест заколочены, словно те, кто был снаружи, пытались отгородиться от того, кто оставался внутри. А этот узник,точнее, узница, явно пытался вырваться: прочная бумага была прорвана в нескольких местах,и даже несколько реек сломаны, словно кто-то изо всех сил наваливался на дверь, бился, словно зверь в клетке.
- Там, – просипела девица, о которой Лю успел позабыть. – Она там.
Из-за двери тянуло темницей, но… не только.
- Что это за дым?
- Этo… это благовония, господин…
- Сдохнуть хочешь? - спросил Лю, пытаясь отодрать доски голыми руками. Когда не удалось, потянул из ножен меч,и прислужница снова повалилась в ноги с воем, в котором он с трудом различил:
- Это ван приказал! Это конопля, господин, Εго величество приказал добавлять коноплю в курильницы, чтобы госпожа была спокойней…
- На пастбищах, значит, научился! – прорычал Пэй-гун, остервенело разрубая и доски,и саму дверь. - Овцепас хренов! Юность припомнил!
О том, что пастухи на горных пастбищах в отсутствии вина и женщин обходятся овцами и вдыханием дыма от горящей конопли, знал даже такой далекий от скотоводства человек, как Лю Дзы.
Фань Куай
Фань Куай нагнал побратима, когда тот уже почти прорубил дверь – только щепки и ошметки полетели. Но мощный засов не поддавался.
- Дай-ка я, братец, – проворчал богатырь и одним толчком вышиб преграду. И замер на пороге, вытаращив глаза. Разглядеть что-то в дымном полумраке было сложно, разве что унюхать, но ничем хорошим в покоях хулидзын точно не пахло. Благоразумие и рассудительность на два голоса напомнили Фань Куайю, что братец Лю в гневе покруче любых Сян Юнов будет, и ежели лиса в заточении все-таки издохла…
- Дай пройти! – рыкнул Лю, отпихивая Фаня, но тот застыл, как утес над стремниной. Дело выходило нехорошее. Ведь если судить по запаху, кто-то здесь точно издох, да и прислужница лицом посерела и на полу скрючилась. Не к добру.
- С дороги!
Пэй-гун рывком (и как сумел только? Видать, злость сил придала!) отшвырнул побратима и вломился в комнату как был – меч наголо, глаза свeркают, весь полон стремления то ли спасать, тo ли страшно мстить, но сразу же споткнулся, закашлялся и неосознанно прикрыл лицо рукавом.
- Что… что это?!
- Так конопля же, господин, - пискнула служанка, предусмотрительно не поднимая головы от пола.
- Точно, - шумно повел носом Фань Куай. - Она. Тока не пойму, откуда дымит-то… Из-под полoвиц, что ли?
- Госпожа курильницы изволила переворачивать, бушевала очень, вот Куай-ван и придумал…
- Так, – проморгавшись, Лю обшарил задымленное и смрадное узилище взглядом и даже не сразу понял, что пестрая куча тряпья на полу рядом с постелью – это и есть его небесная лиса. - Овцепаса – изловить и держать его, пока я не приду…
- Как держать? – решил уточнить побратим, поглядывая на командира. Лиса, кстати, не шевелилась, тo ли без памяти была,то ли и впрямь окочурилась .
- Нежно! – рявкнул Лю, отбросил меч и склонился над узницей. Хотел было откинуть край одеяла, под которым с головой пряталась девушка, но рука у него дрогнула. Фань только головой покачал, видя, как командир несколько раз сжимал и разжимал кулак, прежде чем дотронуться до своей лисы. Этак совсем худо, если у братца руки дрожать станут. А ну как померла оңа, как же ж Пэй-гуну в таком расстройстве людьми управлять?
«Красавицы героев губят, - подумал воин. – И живые губят, а уж помершие – и подавно…» А вслух тревожно спросил:
- Ну как? Живая?
- Дышит… - выдохнул Лю, и столько счастья и облегчения было в его голосе, что Фань прям устыдился своей черствости. – Великие Небеса, дышит! Люси! Люси, ты слышишь? Сейчас, сейчас…
Он обхватил девушку за плечи и потянул к себе, но тут что-то звякнуло,и лисица, все ещё в забытьи, жалобно застонала.
- Что за?.. - Пэй-гун недоуменно повернулся на звук и отбросил одеяло окончательно.
