Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (чтение книг TXT) 📗
Джейн стоит на краю берега, там, где он плавником уходит вверх, и смотрит по течению Фетер. Будто ищет что-то за очередным извивом, но ей ли не знать, что там ничего примечательного? Суда не идут ни со стороны Сьерра-Невады, ни обратно. Живая навигация сейчас у Сакраменто, в наших же краях блаженная солнечная тишина, сонливое летнее безделье. Близ рощ — малообитаемые края. Не потому ли Флора Андерсен с таким упоением несколько дней подряд писала здесь очередной вид, а теперь выбрала этот уголок для пикника?
Она, одетая в вишневое платье, — слишком смелое для утра, — сидит со мной рядом на клетчатом покрывале. Взятая еда — мама собрала корзину в лучших, пусть устаревших традициях Лондонского Пикникового общества [12] — ее не вдохновляет. Она равнодушна и к говяжьим сэндвичам с сыром, и к яйцам по-шотландски, [13] и даже к шедевру нашей кухарки, румяно-золотистым корнуэльским пирожкам. [14] Миссис Андерсен скромно угощается апельсинами и яблоками, чередуя их с тонким имбирным печеньем.
— Должна сказать, — осторожно отмечает мама, — вы совершенно не едок. Такая редкость в нашей провинции, воздух здесь здорово пробуждает аппетит!
— Это и в нашей непровинции нечастое явление, — встревает Джером Андерсен, только что расправившийся с третьим по счету яйцом. — Мое сокровище, думаю, боится покруглеть, а сейчас еще и кокетничает… — Он подмигивает жене. — Угостись посолиднее, все ведь свои.
«Все свои». Два простых слова, которые должны значить лишь, что наше семейство сблизилось с Андерсенами. Два простых слова, подтверждающие: нас не держат за деревенщин, вопреки опасениям. Два простых слова за последние несколько дней звучали не раз и причиняют мне боль. Потому что слова эти начали слетать с языка Джерома Андерсена после бала, где Джейн поцеловала Сэма. И после первого «разговора о будущем».
— Нет, дорогой. Итальянцы не знают обильного завтрака и живут долго, чего и тебе желаю. Иногда у супруги, вопреки закостенелым мужским мнениям, есть чему поучиться.
Родители с улыбкой переглядываются, в этом мне тоже чудится что-то двусмысленное. Флора Андерсен сжимает очередное печенье меж длинных пальцев и отправляет в рот. Даже когда крошки просыпаются на кружево воротничка, она стряхивает их с изящной непринужденностью, жестом, которым уместнее наносить духи на кожу. Женщина во всем… я вдруг представляю, как тяжело ей будет ужиться с дикаркой Джейн, и испытываю необъяснимое злорадство, которое тут же в ужасе отталкиваю. Я ли это? И… не далеко ли я гляжу?
— Как прекрасна юная любовь, как робка!
Нет. Не далеко. Ведь Флора Андерсен сладко мурлычет о «юной любви», наблюдая за собственным сыном. Сэм старательно делает вид, что прогуливается по лугу без цели, но то и дело кидает взгляды на возвышение берега, туда, где стройной кариатидой застыла Джейн с развевающимися волосами. Как она задумчива… какая у нее прямая спина.
— И как ленива любовь устоявшаяся, — с нежной насмешкой прибавляет мама, поглядывая на папу. — Мальчик собирает букет. Так трогательно!
Сэм действительно срывает иногда цветы, особенно ему по душе редкие маки — гости, занесенные с юга штата. Медово-золотые и алые головки пестреют на фоне серого сюртука, с ними переплетаются невзрачные соцветия клевера и васильки. Я отвожу глаза и изо всех сил сосредотачиваюсь на дурашливой перепалке родителей.
— Что, Селестина, тоже хочешь, чтобы твой старик гнул спину? — мирно ворчит отец. — Мало я дарил цветов, когда мы были молоды?
— И все полевые? — интересуется Флора Андерсен. — В этом есть что-то чудесное, такое невинное! В Нью-Йорке предпочитают розы. А в Италии лилии. Белые лилии…
— У лилий тяжелый запах, — откликается мама. — Да и вообще одна из прелестей провинциальной жизни — несомненно, цветы, за которые не надо отдавать доллары. Здесь можно было бы… — опять взгляд на папу, — оставаться романтичным супругом хоть до старости и при том экономить. Было бы желание.
— Ну, дорогая! — Он разводит руками. — Помнишь ли, что я назвал твоим именем свой первый пароход? Это куда романтичнее!
— Дымящее железное чудище! И если не ошибаюсь, оно уже затонуло!
— Ты же понимаешь. Все понимаешь, ну, Селли!
Андерсены смеются. Они понимают шутливость спора не хуже, чем я, давно привычная к подобным. У родителей чудесный брак, выросший из дружбы с малых лет. Куда бы мятежная душа ни влекла юного папу, мама следовала за ним. До самого Оровилла, тогда еще жалкой палаточной деревеньки, где не было почты, зато ходили легенды о золотых реках. Мама поверила и в желание податься на прииск, и позже — в то, что будет здорово «пустить корни» в новорожденном городке. Поверила в рискованную идею речных перевозок и в идею сумасшедшую — строить суда для Севера, разорвав связи со всеми сторонниками Юга. Мама всегда верила в папины начинания, а папа верил, что мама будет рядом. Их отношения — наглядное подтверждение, что самые крепкие союзы — между людьми, верящими друг в друга. Иногда я завидую родителям и задумываюсь, не лучшая ли мысль — тоже выйти за кого-то, знакомого с детства? Мама не зря ведь позаботилась о том, чтобы у нас с Джейн было много поклонников среди «новой аристократии».
…Но я вижу маки в руках Сэма Андерсена, и смех взрослых режет мне слух.
Джейн оборачивается, когда Сэм взбирается на поросший травой «плавник». Дарит улыбку, принимает цветы, рассеянно прижимает к груди. Двое начинают беседовать, глядя на воду. Джейн то и дело поправляет непослушные локоны, зябко поводит плечами. Она с самого утра задумчива и рассеянна. У нее скверный аппетит, да и перемолвились мы от силы несколькими фразами. Что-то мучает ее, хотя накануне она предвкушала прогулку. С Сэмом она смеется, но смех кажется мне каким-то… разбитым. Не разносится ветром, а падет зеркальными осколками.
— Иногда я удивляюсь. — Флора Андерсен заговаривает вновь, и, в надежде отвлечься, я судорожно цепляюсь за ее голос. — Сэм — такой одухотворенный мальчик. Голова часто в облаках, не то что у Марко, тот донельзя прагматичен.
— Сэмюель молод. — Мистер Андерсен миролюбиво наблюдает за сыном. — И у него нет такой уж нужды сразу взрослеть. Пусть себе… — Он делает рукой широкий круг, пытаясь охватить все, что включает «пусть». — Еще станет серьезным парнем. А начать можно и с женитьбы на хорошей девушке.
Родители улыбаются, мне приходится сделать то же самое. Я смотрю на иссиня-черные кудри Сэма, которые Джейн аккуратно приглаживает кончиками пальцев, потом ненадолго закрываю глаза. Тщетно: видение — его красивые волосы, ее пальцы, так похожие на мои, — не уходит.
— И все же, — продолжает мысль миссис Андерсен. — Согласись, дорогой: вы с Марко скорее купите девушке клумбу, чем своими руками соберете букет.
— Ну, Сэм пошел в тебя, — басит Джером Андерсен. — Должен же хоть один из двоих…
— Наверное, это следствие, — она будто не слышит, больше не дает себя перебить, — того инцидента, о котором я рассказывала. Помнишь, когда…
— Дорогая. Мое сокровище. Я же просил…
Услышав привычные ласковые обращения и осознав, что от них веет холодом, я открываю глаза и ловлю недоуменный взгляд мамы. От нее тоже не ускользнуло: от одной фразы, меньше чем за полминуты, между нью-йоркскими супругами что-то переменилось, настолько, что отец уже ерзает и, судя по всему, собирается окликнуть Джейн и Сэма — хоть как-то перевести разговор. Он не успевает. Флора Андерсен как ни в чем не бывало обращается к моей матери:
— Случалось ли с вами что-нибудь странное перед родами? Нечто… выдающееся?
— Дорогая, — напряженно повторяет Джером Андерсен, но замолкает, поняв, с каким любопытством на него косится мой отец. — А впрочем, плевать. Плевать, продолжай в свое удовольствие.
— Женщины! — Отец пытается утешить его. — И о чем только беседуют…
