Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит (читать книги без сокращений .txt) 📗
Вайми с облегчением перевёл дух. Конечно, потеряв след, найры скоро повернут назад, а значит, мешкать здесь не стоит. Тем не менее, он ещё несколько минут, почти бесконечных, следил за ними. Когда дюжина солдат с их сворой скрылась за выступом скалы, Вайми торопливо вскочил. Плоский обрывистый гребень, давший ему убежище, был крут и высок, и спуск с его обратной стороны оказался много труднее подъема — ему пришлось слезать спиной вперёд, не столько выглядывая, сколько нащупывая опору. Порой камни выскальзывали у него из-под ног и потом долго прыгали вниз с замирающим стуком. Холодный ветер с неутомимым упорством бросал в его глаза пряди волос, цепенил голую кожу, таинственно и грозно шумел в кронах деревьев внизу. Вайми не считал времени. Когда он достиг осыпи у подошвы обрыва, сумерки стали уже плотными. Пронзительно-алый Сойан вдруг вспыхнул в разрывах лениво ползущих облаков, и от каждого камня, каждого дерева тотчас потянулись удивительно чёткие тени. Мягкий розовый отблеск лег на угрюмый ландшафт, и холодный ветер, казалось, утратил свою ярость.
Над далекими зубцами Найрских гор взошла луна, окрасив зеленоватым серебром полнолуния мягкие края медлительно ползущих туч. Серые пятна на её мутноватом диске напоминали оскал черепа, и Вайми невольно осмотрелся вокруг — приближалась ночь, время любящих мясо зверей, вроде пардусов и больших полосатых гиен. Ему вовсе не хотелось встречаться с ними, но в обманчивом свете, среди двойных теней оставалось надеяться только на слух, а равномерный шум ветра в кронах деревьев глушил все звуки…
Недовольно помотав головой, Вайми залез на громадную глыбу серого гранита и тщательно осмотрелся. Эта долина была гораздо обширнее той, по которой он шел днём. Далеко на востоке, где последние зубцы низких скал тонули в земле, она выходила на простор побережья.
Но здесь внизу всё скрывала чаща высоких деревьев с плотной тёмной листвой. Вайми никак не мог сообразить, сколько ещё осталось до селения, и как к нему вообще пройти в этой вроде бы насквозь знакомой земле. Его бил озноб и он знал, что вязкая, отупляющая тяжесть в теле не рождена одной лишь усталостью. Его раны воспалились, он чувствовал охвативший его жар и знал, что, скорее всего, умрёт. Тут никто не мог ему помочь. Дико хотелось есть, но он уже слишком ослаб, чтобы охотиться, и к тому же безоружен — легкая добыча. Вот стань он таким, как хотя бы неделю назад…
Вайми вздохнул. Увы — Реальность упорно не желала меняться в соответствии с его о ней представлениями, как бы сильно он этого не желал. Делай, что хочешь, случится, что суждено — такой подход совсем ему не нравился, но другого, увы, не оставалось. Он или вернется домой — или останется лежать где-то в округе, а что именно — решится этой вот ночью… или вечером уже…
Вдруг Вайми почувствовал, что за ним наблюдают. Он спрыгнул под глыбу и вздрогнул, прижавшись к её холодному боку. Свои не стали бы прятаться — если бы не решили, что могут спугнуть ему дичь. Юноша закрыл глаза и направил всё внимание в замерзшие уши — но услышал только шум ветра и с сожалением потёр их.
В пятнадцать лет их было четверо — он сам, гибкий Маоней, ловкий и весёлый Найко и Алхас — толстоватый и не очень-то симпатичный, он знал о чувствах Вайми гораздо больше его самого. Их давно не осталось в живых — всех убили найры, — и Вайми понимал, что скоро может их увидеть: он ослабел от голода и замёрз уже так, что боялся уснуть. Но гораздо сильней голода и боли в неперевязанных ранах его терзал мучительный, палящий стыд — его глупое любопытство подставило под удар всё, чем он дорожил. Его племя, его дом, его друзья в смертельной опасности, и этого не исправить. Он мог кричать, рвать волосы, звать кого угодно — это ничего не изменило бы. Он мог лишь вернуться и предупредить соплеменников — но уже не знал, сможет ли их найти, да и вообще, стоит ли?
Вайми боялся признаться в этом даже себе, но ему не нравилось родное племя — точнее, царившая в нем скука и застой. Судьба дала ему больше, чем сородичам — и это ему тоже не нравилось. Но там у него осталась любимая, брат и друг. Конечно, они не умрут без него, но Лина бы страдала, это он знал. Так что он должен вернуться — и рассказать правду. Вайми не знал только, будет ли он потом жив. Он не представлял, где и как сможет искупить свою вину. Но вернуться к Лине — единственной близкой душе — необходимо. Иначе зачем ему вообще жить?
Вайми печально вздохнул и посмотрел вверх. Там, в разрыве между туч, вдруг вспыхнула его звезда — но одиночество от этого стало лишь сильнее. Звезда-душа казалась сейчас невероятно далекой — она смотрела на него, как на забытую в пустом доме игрушку. На миг ему даже подумалось, что все Глаза Неба уже там, со своими душами — а он тут один, брошенный и никому не нужный, в чужом враждебном мире. Захотелось полететь туда, наверх — и Вайми вздохнул ещё раз. Он долго и изо всех сил старался представить, что увидел бы, долети как-то до звёзд. Наверняка, его звезда не только самая яркая, но и самая большая — огненно-золотой шар больше даже его роста. И её свет не слепит, не обжигает — разве может ослепить глаза свет звезды, даже если подлететь к ней совсем близко?
А всё же, как плохо одному… Найры, конечно, уроды, но Айнату сейчас хорошо, у него хотя бы есть родители…
Вайми нахмурился. Всё, что у него осталось от родителей — деревянный квадратик, на котором отец, Аулай, вырезал портрет его матери, Лайны. От старости дерево потемнело и залоснилось, но рисунок до сих пор оставался чётким. Вайми носил его на шнурке, на шее, под подаренным Линой ожерельем из ракушек, на каждой из которых он нацарапал её собственный портрет в разном настроении. Лина с усмешкой навесила всю эту коллекцию на него — в знак того, что он её парень. К счастью, найры не озаботились содрать с него украшения, иначе он лишился бы и этого. Детей в племени воспитывали и учили девушки — парням не до малышей, они воюют и охотятся и берут в обучение уже подростков. Именно девушки хранили культуру племени — и, среди прочего, объясняли маленьким пока мужчинам, как правильно за ними ухаживать.
Вайми вздохнул ещё раз, вспоминая Нарайну, заменившую ему родителей, ушедших за край мира, едва ему исполнилось семь лет. Отца он, увы, почти совершенно не помнил, мать помнил мало — скорее, общее ощущение блаженства и тепла, каким она его окружала. Нарайна же, веселая круглолицая девушка, опекала его лет до тринадцати — и, в каком-то смысле, создала его. Именно она выучила его стрелять из лука, научила задавать вопросы, смотреть, думать — когда она ушла за край мира, Вайми едва не ушел вслед за ней. Два следующих года — до самой встречи с Линой — прошли, как в тумане, он боялся, точнее, стеснялся о них вспоминать, понимая, что вел себя невероятно глупо — да и вообще не слишком хорошо. С Нарайной ему всегда было интересно. Хотя уже тогда он задавал невероятное количество вопросов, она никогда не гнала его, всегда находила время выслушать, ободрить и утешить — а Вайми так страстно жаждел любви и внимания к своей особе! Теперь вспоминать об этом смешно — но тогда уже один скользнувший мимо взгляд казался ему невероятной трагедией. Именно Нарайна рассказала ему легенды о прошлом, мифы племени — а знала она их много, много больше, чем другие девушки и теперь Вайми подозревал, что немалую их часть она придумала специально для него. Она подолгу сидела с ним на скале, рассказывая о звёздах — о их именах и о тех, кто эти имена носил.
Вайми поразило, как много было когда-то его соплеменников — и, конечно, он страшно хотел знать о прежнем себе как можно больше. При мысли, что кто-то будет так вот рассказывать о нём, сердце его замирало — но ведь потом он вернется, как возвращался уже много, много раз — и будет возвращаться дальше, ведь звёзды никогда не гаснут, правда? Но сможет ли Лина и другие вернуться вместе с ним? Или на самом деле это неважно и подружиться можно с кем угодно?
Вайми задумался, вспоминая своих мёртвых друзей. Их компания выглядела странновато — Найко и Маоней, совершенно довольные сегодняшним днём, трещали об этом не умолкая, а Алхас, напротив, был преисполнен пессимизма: избранный племенем на роль изгоя, он принял её, но от его попыток подвести под неё некий философский базис у Вайми вяли уши. В ту пору он сам, как все во Вселенной подростки, страдал от неуверенности в себе, но у него это принимало самые странные формы. Он мог удивленно спрашивать себя: «Почему именно я? Почему именно сейчас?». Его могли одолеть сомнения в реальности всего, что происходит вокруг. Иногда он начинал сомневаться даже в своей собственной реальности, а его природная независимость незаметно переходила в отстранённость от всего. Иногда он замечал, что смотрит на всё — даже на свои мысли, идеи и чувства — со стороны, словно осознающее «я» отделилось от ума, за которым наблюдало. Все эти фокусы порой очень сильно мешали ему жить — а порой очень помогали.
