Я - Божество (СИ) - Майоров Алексей (читать лучшие читаемые книги txt) 📗

Я — его начало.

Я — его конец.

Что если я — только часть бога?

Неужели Олегу удалось расшифровать записи Виктора?

Я только часть Бога?

В какое небытие я кану, когда будет Бог?

Буду ли я?

Будет ли тот покой и то продолжение, о котором я мечтал?

Я встряхнул головой и очистил сознание от идей, от образов, от всего, заполнив его осенним днём, мокрым снегом и грязью, стволами деревьев и ломаными ветвей, цветами неба, глины, засыхающей листвы, запахами холода и сырой почвы, звуками воздушных потоков, скрипом стволов, редким карканьем ворон и воронов, биением крыльев, стуком собственного сердца, шарканьем подошв об асфальт, ритмами ходьбы, дыхания, движения век, ощущением равновесия, движения, скорости, осязанием кожи, чувствующей одежду на теле, обувь на ногах, часы на руке, эмоциями печали, страха, облегчения, радости, загадки, ориентацией в пространстве, осознанием собственного «я» и всего иного прочего, картинами аллеи в парке со скамейками по краям, светом дня.

Я отгадал очередную загадку.

Мой соперник или соперница опасаются собственного исчезновения в тени обретённого вселенной Бога.

Очень просто.

Я тоже боюсь.

Но моё отличие в том, что я понимаю ошибку, которая в том, что изменится окружающий мир с его логикой бытия, времени, существования.

Мы все — куколки в коконе, не могущие мыслить категориями будущей бабочки, но упрямо пытающиеся этим заниматься.

Что может быть глупее?

Так что вся та галиматья, от которой я очистился, есть нелепая, но достойная уважения попытка куколки взмахнуть крыльями и воспарить над ароматным и разноцветным цветком вселенной.

Это было красиво и бессмысленно.

Пустяковый страх перед непознаваемым.

Сиюминутная боязнь человека перед смертью, в которой, как я уже испытал не раз, нет ничего, кроме облегчения и новой надежды.

Но люди мне не поверят: как только мы не пытались им это втолковать, оказалось мало и святых книг, и множественных чудес, и даже сошествия на землю бога в человеческой плоти для демонстрации воскрешения.

Не поверит и мой антикомпатриант, антисоратник, уж и не знаю, как охватить одним словом одновременно и нашу общность, и разнополярность. Не поверит.

Для этого нужна вера и преданность, а не подчинение или поклонение.

Преодолеть страх конца собственного существования может только тот, кто верит. А тот, кто требует доказательств, навечно прикован к якорю бытия, потому что доказательства имеют смысл только здесь.

Вера — единственная категория, ведущая через смерть дальше.

Вера — лакмусовая бумажка, тест на присутствие в индивидууме зародыша, способного существовать в новой реальности.

Эту метафизику можно забыть.

Главное, что мне мало уничтожить или подчинить себе того, с кем я сражаюсь: надо заставить его поверить. Поверить. А это гораздо сложнее… Не было ли допущено ошибки? То, что происходит, и то, что произошло — есть сумма моих планов и замыслов, их маскировки от силы, пытающейся уничтожить меня, и следствие взаимовлияния реальности, спланированной мною, на самого меня.

Замкнутая сама в себе система.

Можно ли в принципе правильно предопределить поведение описанного комплекса бытия?

Мне пора встретиться с моим врагом.

Я ускорил шаг на плавном загибе аллеи.

С каждым пройденным метром коридор стволов распахивался впереди. Вон показалась очередная облупившаяся деревянная скамейка.

Кто это сидит там вполоборота прочь от меня, облокотившись одной рукой на спинку, и разглядывает даль аллеи? Кто это слышит мои шаги позади себя, но полагает себя настолько сильным, чтобы не оборачиваться и не глядеть на меня? Кто это может позволить себе быть таким безмятежным? Кто это может так мастерски не задумываться и не ждать нашей встречи, которая может оказаться и концом, и началом, и продолжением? Кто это с выдержкой камня и самомнением повелителя всего и вся?

Нас разделяет расстояние в один метр.

Я вот-вот дотянусь руками до его плеч, разверну лицом к себе, и наши глаза сцепятся в апофеозе узнавания, в апогее ненависти, в кульминации борьбы.

Кто это — он или она?!

Виктор, Маша, Александра, Таня, Олег, а, может быть, я?

Кто это, и чью личину он примет, пытаясь обмануть меня?

* * *

Несколько дней спустя в Москве на похороны Виктора ни Александра, ни Мария не пришли.

И на поминках спустя сорок дней они не появились.

— Этого следовало ожидать, — произнёс Олег, мельком отвлекаясь от записей Виктора, и снова углубился в работу.

— Олег, ты сходишь с ума в поисках того, чего нет в этих графиках, цифрах и значках! — беспокоился я.

— Чепуха: законы математики, логики и лингвистики едины, — механически бурчал Олег, покачиваясь над столом.

Он так много раз перебирал Викторовы записи, что бумага истёрлась и приобрела мягкость туалетной. Тогда Олег наклеил листочки на квадратики фанеры, вознося благодарность нашему покойному товарищу за привычку писать только на одной стороне бумаги, и развесил фанерки по всей стене в только одному Олегу понятном порядке.

Каждая табличка, как солнце, оплетена паутиной стрелок, символизирующих связи с другими таблицами. Олег пользовался разноцветными маркерами, и каждый цвет обозначал свой тип стрелок. Когда стены оказывалось недостаточно, он использовал пол, потолок и оставшиеся три стены, располагая на них ящички и коробочки со стопками собственных записей или обычные таблички с пометками. Всё это тоже связывалось друг с другом и с записками Виктора разноцветными верёвками.

Комната напоминала склеп, заполненный разноцветной паутиной. Внутри царил полумрак желтушного оттенка тусклой лампочки, с которой Олег временами обходил своё королевство, устанавливая новые коробочки, ящички и таблички, его тень вторила ему, даже две тени: одна, причудливо искаженная проекцией на стену сквозь паутину сплетений, а другая на самих сплетениях разноцветных верёвок. Расстояние воспринимались иначе, как это бывает в тумане, комната была прокурена и тяжкий табачный чад дополнительно искривлял перспективу.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Когда я спросил, как он ориентируется в хаосе, автором которого он стал, Олег обиделся:

— Автор не я, а Виктор, и это не хаос, а строгая модель мышления.

— Как ты ориентируешься? — бормотал я, пригибаясь, чтобы ненароком не внести собственного беспорядка в чужой.

— Замри! — выкрикнул Олег.

Я замер в неудобной позе с приподнятой ногой.

Он встал на четвереньки и бережно осмотрел мою ногу, за которую, как оказалось, зацепилась красная ниточка. Он освободил её, осуждающе уставился на меня, осунувшийся и жутковатый в полусумраке комнаты.

— Ты поставил под сомнение всю мою работу! Шёл бы ты прочь! Зачем я пускаю тебя сюда? Ваня, что если пошуровать скальпелем у тебя в извилинах мозга? — прошептал вопросительно Олег, вытаращив глаза.

Ледяной пот защекотал между лопаток.

— Надо расшторить окна, — посетовал я, — тогда не придётся ползать с лампой и рисковать разрывом твоих логических связей.

Олег весь сжался и взорвался возмущением:

— Ни в коем случае! — и перешёл на шёпот. — А что если в твоём черепе проделать несколько дырок, чтобы мыслям было светлей? А то и вовсе снять половину черепной кости? И через лупу изучить каждый нейрон?

— Я умру, — попятился я, но он снова схватил меня, чтобы на этот раз я не наступил на красный ящичек на полу.

Ящички и коробочки он также раскрашивал во все доступные цвета.

Эти дни я только и занимался тем, что закупал фломастеры, фанерки, доски, краски, клубки разноцветной шерсти, встречался с его друзьями, которые передавали ему склянки с прозрачной жидкостью яблочного запаха, которую уже не капал, а пил глотками, когда гениальность шла на убыль. Ещё я закупал кучу витаминов и микроэлементов и кормил ими Олега, чтобы он не умер от истощения.