Огненный дождь - Субботин Денис Викторович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
– Только платы нам с вас не надо! Ни золотом, ни бабами, – глухо сказал Ярослав. – Кто заикнётся, того – лично срублю!
– Я понял, – поспешно ответил обрадованный проводник. – Но и ты не мешай, если кто с бабой позабавится… Мужиков всё одно не осталось, а дети – наше будущее!
– Не буду! – после короткой паузы пообещал Ярослав…
7. Ярослав и Ромуальд. Рыжие Камни. Вечер 23 дня месяца Серпеня
Рыжие Камни не зря были прозваны так. На Полночь от них – почти до самой околицы Торонтона – из земли выглядывают огромные валуны, покрытые рыжим мхом. Неплодородна тут земля, что ни делай. И нет той силы, что могла бы выворотить эти валуны из земли – уж и маги пытались. Деревня большая, богатая – пять десятков дворов, триста человек жителей, из которых мужчин – не меньше ста. Как и Торонтон… когда-то. Только если в Торонтоне живут фрехольдеры [50], то в Рыжих Камнях – вилланы [51]. Разница – велика. В Торонтоне обитали в основном заслуженные ветераны легионов и корунел, свободные от уплаты налогов и, на три поколения, от воинской повинности. Вилланы обязаны были и тем, и другим. Фрехольдеры в тяжёлые годы получали помощь от императора, вилланы голодали и побирались, влезали в кабалу, становились серванами [52]… Потому появление базиликанских вербовщиков, соривших столь необходимым перед голодной зимой золотом, здесь восприняли с радостью, в центурию записалось три четверти здоровых мужчин. А больных здесь и не бывало от роду… С такой же радостью пошли грабить соседей, с которыми доселе и дружили, и ссорились. Жили как соседи. Начав же, остановиться не смогли, бросились убивать, насиловали жён и дочерей тех, с кем недавно пили. Зато в многих домах появилась богатая утварь, в хлевах блеяло и мычало, мекало и квохтало новое, жирное и плодовитое поголовье. Фохт Вид и старики обсуждали как дело решённое, кому и где в следующем году сеяться на землях торонтонцев. За верную службу проводниками, август Филипп, император базиликанцев, именным указом пожаловал Рыжим Камням земли фрехольдеров. После этого утихли даже голоса тех, кто допрежь был против и не одобрял зверств односельчан в соседней деревне. Казалось, всё уже ясно. Базиликанцы твёрдой ногой стояли по всему Фронтиру, редкие и малочисленные отряды партизан либо вымерзнут к весне, либо будут перебиты силой оружия… Измена императору вряд ли будет наказана. Оружие, доброе торингское оружие и малая толика доспехов, выданные на центурию от щедрот базиликанцев, свалили в сарае у фохта. Пусть валяется, бесполезное, до весны. Тогда – продадут, обменяют на коней и зерно, на овощи… можно и серванов общинных прикупить! Теперь-то, когда разбогатели… Расплата, меж тем, приближалась – в лице сотни всадников в тяжёлых доспехах. А предупредить о ней было некому: полдюжины девок – соплячек, самой старшей из которых вряд ли минуло четырнадцать вёсен, перебили сулицами, пока ещё плескалась ярость в душах. И, вымахав на небольшой, пологий холм, оказались прямо над деревней. По прямой – перестрела два-три, не больше…
– Как? – коротко спросил Яросвет, из-под ладони вглядываясь в не подозревающий пока ни о чём, снующий по улице по своим делам народ.
– Изгоном! – так же коротко ответил Ярослав. И то верно – не звери всё ж… Кому удастся через открытый конец выскочить, пусть радуются жизни. Остальным – смерть!
– Не щадить! – заорал он, вновь добывая из поясных колец секиру. – Месть!
– Месть! – этим вечером боевой клич сотни сменился.
Ударили лихо, на намёте, широкой лавой пройдя по полям и вычесав оттуда тех, кто под последними, холодеющими лучами заходящего Коло ковырялся на своих полосках земли. Бегущих к деревне было уже около тридцати – мужики, подростки, женщины. Их били стрелами в спины, метали сулицы. Били пока всех: ярость была велика, а ожидание, пока колебался сотник, лишь разожгло её огонь в душах. Это потом, когда остынут и месть утолится пролитой кровью, начнут выбирать и беречь женщин, щадить детишек… Пока до этого было далеко. Зато первое сопротивление: пока ещё редкие стрелы из-за окраинных плетней, уже началось.
– Яросвет! – рявкнул Ярослав, когда стрела просвистела от него совсем близко – в паре локтей – Ты и Добран – выметите их! Травень, Жаро… Ах да…
Два десятка поведёшь налево. Бери жарооковых кметей! Остальные – за мной!
Дальше, впрочем, хоть бой и случился, славы в нём не было. Лишь – горькая месть… Мужчин в селе почему-то оказалось немного, да и те сопротивлялись хоть и яростно но неумело. Часть легла ещё на околице, пешим строем пытаясь преградить дорогу коннице. Других выбили стрелами и сулицами уже вдогон. Третьих… А третьих и не было. Напоследок, в награду, осталось беззащитное село и столь же беззащитные женщины и дети в нём. Многие воины, не видя в этом ничего плохого, воспользовались этой беззащитностью сполна. Наверное, так же кричали женщины в Торонтоне, когда их насиловали, также плакали дети, цепляясь за материнский подол, когда их отрывали, в горячке отшвыривали безжалостно. Многие так и погибли…
Ромуальд седло не покидал, ехал через всё село с каменным лицом и посохом – вновь окровавленным – поперёк холки положенным. Мимо него протащили кричащую, уже в разодранной лопоти женщину – он оставался холоден. Метким броском пришпилили к стене отрока – даже бровью не повёл… Остановился лишь у одного дома: не слишком богатого, но красиво изукрашенного резьбой, с изящным коньком на крыше и только что отстроенным овином на задворках. Во дворе и в доме уже хозяйничали воины, один из них тащил за волосы, веселясь и огрызаясь на плоские шутки товарищей, молодую и спелую девку в разодранной рубахе. В прореху маняще вываливались острые девичьи груди.
Увидев Ромуальда, девка взвизгнула и рванулась волос не щадя. Закричала сначала не разборчиво, потом…
– … Ромуальд! Дядя Ромуальд! Спаси! Спаси меня, молю!
Старик сидел весь белый, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Дружинники, поначалу замявшиеся, давшие девке добежать до проводника, ободрились и уже вдвоём её схватили, потащили куда-то за дом.
– Дядя Ромуальд!!! – уже нечеловеческим голосом закричала девушка. – Ради вашей дружбы с отцом!
– Он не спас моих, Ганна, – глухо возразил старик.
– Он пытался! – рванувшись и вынырнув из рубахи, прокричала Ганна. – Он спас твою внучку! И внука!
– Внучки у меня уже нет, – тихо, так что Ганна вряд ли слышала, ответил Ромуальд. – И друга!
Он так и не сказал ни слова, пока дружинники, на этот раз озверевшие, прямо на его глазах обратали Ганну. И тут же взяли по очереди. Только глаза крепко-крепко сомкнул…
Подъехавший Добран ужаснулся: лицо старика походило на лицо мертвяка, монстра ходячего. Только из-под век иногда вытекали одинокие слезы. И катились по бугристым щекам до подбородка, оставляя две блестящие дорожки…
– Мы победили, Ромуальд, – тихо сказал он, не посмев даже коснуться рукой. – Твоя деревня отомщена!
– Зажгите эту, – так же тихо велел старик. – Со всех концов!
– Со всех – Ярослав не даст, – возразил рассудительный десятник. – Он тех, кто успеет уйти, щадить велел! За той околицей наши молодцы не охотятся…
Многие и ушли…
– Тогда – хотя б отсюда, – уже не так требовательно сказал Ромуальд. – Вражье гнездо!
– Отсюда – можно! – почесав бритый затылок, пробурчал Добран. – Но я всё же с Ярославом поговорю.
– Говори…
Десятник ускакал, но Ромуальд не стал ждать. Факел, не факел, а светильник в доме его друга, лучшего гончара этой деревни Выкинда, был всегда. А кстати, где сам гончар?!
Наконец-то спешившись, он медленно прошёл через двор, с усмешкой отметил обрушенный гончарный круг – его дар Выкинду на прошлые именины. Поднялся по ровным, одна к одной ступенькам крыльца. И ручку эту он мастерил – из меди, как только он умел. А петли – Ромуальд Младший. Тоже добрый мастер-медник. А вот – горница, вот – светильник. Добрый светильник, медный… Кто там его мастерил? А кто смастерил все горшки и кувшины в его доме, ныне порушенном? Чего страдать? Вот только светильник – не самое лучшее средство для поджога. А печь – горячая. Значит, и угли не превратились в пепел…
