Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
Но кольцо хранило свой холод, и румянец быстро сошел с моих щек. Я не обязана объясняться перед ним. Я не стану отвечать — и это само по себе будет ответом.
— Ничего. Я ничего отцу не говорила. — Я постаралась, чтобы мои слова прозвучали как можно честнее. Может, так он оставит меня в покое.
— Ничего? Разве ты не хочешь стать царицей в золотой короне? — глумливо спросил он.
— Нет, — сказала я и отступила.
Мирнатиус от удивления разжал пальцы и выпустил мое лицо. Он продолжал смотреть на меня. И вдруг его черты исказило неукротимое желание, его красота точно подернулась рябью, как воздух, трепещущий над костром. Он шагнул ко мне, и мне почудился рубиновый отблеск в его глазах. В этот миг распахнулась дверь, и в кабинет вошел мой отец — встревоженный и разгневанный оттого, что его планы рушатся, а он бессилен этому помешать.
— Государь, — произнес отец. Он поджал губы, заметив, что я прячу руку в его книге. — Я как раз пришел, чтобы сопроводить Ирину к гостям. Вы очень любезны, что побыли с ней.
Отец приблизился и забрал у меня книгу. Я неохотно протянула ее, и между нами блеснуло серебро. Я наблюдала за Мирнатиусом. Я ждала, что он недоуменно насупится, что волшебство кольца захватит его. Но в его глазах уже сверкал огонь голода и страсти, и его лицо при виде кольца никак не изменилось. Он смотрел на меня, только на меня, а кольцо его, похоже, вовсе не занимало.
Мирнатиус моргнул, и огонь в его глазах погас. Помолчав мгновение, царь заговорил с моим отцом.
— Вы должны простить меня, Эрдивилас, — сказал он. — Ваши слова разожгли во мне непреодолимое любопытство. Мне нестерпимо захотелось поговорить с Ириной с глазу на глаз, без всей этой суеты. И я готов признать истиной сказанное вами ранее. В ней и вправду есть что-то особенное.
Отец явно не ожидал такого поворота: все равно что заяц бросился бы на гончую. Но он был исполнен решимости довести дело до конца, а потому предпочел скрыть свое замешательство:
— Ваши слова делают честь моему дому.
— Разумеется, — кивнул Мирнатиус. — Пусть Ирина спускается вниз одна. Нам с вами, думаю, стоит, не откладывая, обсудить ее замужество. Ваша дочь заслуживает в высшей степени достойного жениха. И, уверяю вас, этот жених не намерен ждать.
Глава 10
Всю неделю каждый день отец Мирьем спрашивал меня немного растерянно, не видела ли я Мирьем. Каждый день я отвечала ему, что она уехала в Вышню. И тогда он говорил:
— Ах, ведь и правда, как я мог позабыть.
Каждый день за обедом мать Мирьем накрывала на четверых и накладывала еду на четвертую тарелку. И каждый раз родители Мирьем словно бы удивлялись, когда их дочь не появлялась. А я молчала — ведь я-то получала свою полную тарелку еды.
Я собирала долги, старательно все записывая в книгу. Мы с Сергеем присматривали за козами и курами. И двор мы держали в порядке, следили, чтобы он был гладко утоптан и чисто выметен. В среду я пошла на рынок за покупками, и со мной заговорил один северянин, он привез на продажу рыбу. Он спросил, нет ли у Мирьем больше тех передников, он бы купил для своих трех дочек. А в доме как раз три передника и было. У меня даже горло перехватило от волнения. И я ему сказала:
— Если хотите, я схожу и принесу их. Две копейки каждый.
— Две копейки! — охнул северянин. — Нет, больше одной не дам.
— Я цену сбить не могу, — настаивала я. — Хозяйка нынче в отъезде. Она никому дешевле не продавала.
Северянин сперва помрачнел, но потом согласился:
— Ладно, хоть два тогда возьму.
Я кивнула и сказала, что пойду принесу передники, а он мне вслед крикнул, что, мол, неси все три. Я вернулась в дом заимодавца, взяла передники и отнесла северянину. Он их вертел в руках так и этак, все выискивал, не торчит ли где нитка, не стерлась ли краска. Затем вытащил кошелек и отсчитал деньги мне прямо в руку: одна, две, три, четыре, пять, шесть. Шесть копеек блестели у меня на ладони. Не мои это были деньги, но я сжала ладонь, сглотнула и сказала:
— Благодарствую, панов.
Потом я взяла корзину и пошла прочь с рынка, а когда меня уже никто не видел, припустила бегом. Ворвалась в дом как шальная, еле переводя дух. Мать Мирьем как раз ставила обед на стол. Она удивилась.
— Я передники продала! — выпалила я с порога. Я думала, сейчас разревусь. Сглотнула комок в горле и протянула ей деньги.
Мать Мирьем взяла монеты, даже не поглядев на них. Она погладила меня по лицу; рука у нее была маленькая, тоненькая, зато теплая.
— Что бы мы без тебя делали, Ванда! — сказала она и улыбнулась. Она отвернулась, чтобы бросить копейки в кувшин на полке, а я уткнулась лицом в ладони. И украдкой утерла глаза передником, прежде чем сесть за стол.
Мать Мирьем снова наготовила еды с избытком.
— Ванда, может, поешь еще? Не годится выбрасывать еду, — сказал отец Мирьем, придвигая ко мне четвертую тарелку. А мать Мирьем смотрела в окно, и лицо у нее было какое-то загадочное — или, может, растерянное.
— А давно Мирьем уехала? — задумчиво спросила она.
— Неделю назад, — ответила я.
— Неделю назад, — как эхо повторила мать Мирьем. Она как будто пыталась запомнить.
— Она вернется — ты и соскучиться не успеешь, Рахиль, — пообещал отец Мирьем. Он сказал это пылко, наверное сам хотел поверить.
— Уж очень путь неблизкий, — покачала головой мать Мирьем. Лицо у нее по-прежнему было растерянным. — Долго ей придется ехать. — А потом она отвернулась от окна и улыбнулась мне. — Я рада, что тебе понравился обед, Ванда.
Не знаю как, но в голове моей сама собой возникла мысль: Мирьем не вернется.
— Было очень вкусно, спасибо большое, — поблагодарила я. И снова откуда-то взялся этот комок в горле.
Они дали мне мой пенни, и я потащилась домой. Теперь это, верно, насовсем, думала я. Мирьем вроде как со дня на день вернется. Родители будут ждать ее, и ждать, и ждать. Каждый день ставить ей тарелку с едой и удивляться: как же так, опять ее нет! Каждый день отдавать мне ее порцию. Может, мне и что-нибудь еще из ее вещей перепадет. А я возьму на себя работу Мирьем. И ее мать еще не раз улыбнется мне, как сегодня. Отец научит меня новым цифрам… Я старалась не хотеть всего этого. А то, выходит, я ей желаю не возвращаться.
Я закопала свой пенни под деревом и пошла к дому. И вдруг встала как громом пораженная. На дороге виднелись следы: кто-то прежде меня прошел моим путем. Этому-то я не удивилась: вдоль дороги ведь еще кое-кто жил, не только мы. Но следы сворачивали и вели прямиком к нашей двери. Судя по следам, в дом вошли двое мужчин в кожаных сапогах. Вот это и было непонятно: для податей нынче не время, а, кроме сборщика, ходить к нам некому. Я подошла к двери: оттуда доносился смех и мужские голоса, там выпивали за здоровье. Входить мне не хотелось — но куда денешься? Путь я прошла долгий, продрогла до костей, нужно было согреть руки и ноги.
Я отворила дверь. Что ждет меня в доме, я понятия не имела — что ни возьми, все будет как снег на голову. Оказалось, у нас гостили Кайюс и его сын Лукас. На столе стоял большой кувшин крупника и три чашки. Отец весь раскраснелся — значит, они уже успели поддать как следует. Стефан съежился возле очага и сидел там тихо как мышка. И смотрел на меня снизу вверх из своего угла.
— А вот и она! — объявил Кайюс, едва я ступила на порог. — Закрывай дверь, Ванда, садись с нами, мы тут празднуем событие. Лукас, чего расселся, помоги же ей!
Лукас встал, подошел ко мне и попытался помочь мне снять шаль. Я никак не могла взять в толк, что это на него нашло. Сняла шаль сама, повесила ее у огня, пристроила рядом шарф и обернулась к столу. Кайюс сиял улыбкой.
— Верно, для тебя большая печаль лишиться ее, — заявил он моему отцу. — Ну да ведь отцам дочерей этого не миновать! К тому же и жить она будет совсем рядом. — Я стояла не двигаясь, только косилась на Стефана. — Ванда, — обратился ко мне Кайюс, — мы тебя сговорили! Ты станешь женой Лукаса.
