Зимнее серебро - Новик Наоми (лучшие книги TXT) 📗
Я перевела взгляд на Лукаса. Парень как будто не особо радовался, но и не особо огорчался. Он ко мне приглядывался. Я была что та хавронья на рынке, которую он собрался покупать. И он надеялся, что я разжирею и принесу ему множество поросяток до того, как сама пойду на окорок.
— Твой отец, разумеется, рассказал мне эту историю про долг, — продолжил Кайюс. — И я говорю ему, что больше он ничего никому не должен. Долг мы переведем на мой счет, его ты и отработаешь. И раз в неделю будешь навещать отца с кувшином моего лучшего крупника, чтобы Горек не забыл дочкино лицо. Твое здоровье и счастье! — И он поднял чашку с крупником и пригубил из нее, а отец тоже поднял чашку, но осушил ее целиком. А Кайюс тут же подлил ему еще.
Значит, отец за меня даже не получит козы, от которой хоть молоко будет. И ни одной свиньи не получит. И четырех пенни в месяц у него не будет. Он продает меня за выпивку. За кувшин крупника раз в неделю. Кайюс все еще улыбался. Он-то, должно быть, смекнул, что мне платят деньгами. Или, может, решил, что раз уже теперь я поселюсь у него, Мирьем сбавит ему долг. Он отправится к отцу Мирьем и не прогадает. Долг мне простят. Это будет их свадебный подарок. А потом, может, Кайюс заставит меня и дальше работать у заимодавца, но затребует плату побольше. И будет требовать еще и еще. Мирьем больше нет. Некому прийти к Каюйсу и дать ему отпор. Остались только ее отец с матерью, но с Кайюсом они не совладают. Да и ни с кем не совладают.
— Нет, — сказала я.
Они все вылупились на меня. Отец озадаченно моргнул.
— Чего? — пробубнил он.
— Нет, — повторила я. — Я не выйду за Лукаса.
Кайюс сразу перестал улыбаться.
— Да полно тебе, Ванда… — начал он, но договорить отец ему не дал. Он вскочил и так врезал мне по лицу, что я не устояла на ногах.
— Нет, говоришь?! — взревел отец. — Нет?! Ты думала, кто хозяин в этом доме?! Это ты мне перечить вздумала?! Заткнись, скотина безмозглая! Завтра же пойдешь за него замуж! — Он рванул было с пояса ремень, но никак не мог справиться с пряжкой.
— Горек, да она растерялась просто. — Кайюс, не вставая, протянул к отцу руку, пытаясь его урезонить. — Дай ей время, и она одумается, я уверен.
— Одумается, если проучу ее как положено! — проорал отец. Он вцепился мне в волосы и дернул со всей мочи. Я краем глаза заметила, как Лукас пятится к двери. Вид у него был испуганный. Отец мой был дюжий мужик, куда здоровее Кайюса с Лукасом. — Так, значит, нет? — повторял отец и бил меня по лицу, но обеим щекам, так, что в голове звенело. Я пыталась закрыться, но он лупил меня по рукам.
— Горек, ты ж ей все лицо изукрасишь! А ведь ей под венец идти! — Кайюс хотел обратить все в шутку. Но голос у него был малость напуганный.
— Да кому нужна ее рожа! — рявкнул отец. — В бабе не рожа главное. А ты мне тут руками не размахивай! — зарычал он на меня. — Ишь, артачиться вздумала! — Он наконец оставил в покое свою пряжку и, отшвырнув меня к очагу, схватился за кочергу, стоявшую тут же поблизости.
И вдруг Стефан с криком «Не смей!» ухватился за другой конец кочерги. Отец замер в изумлении. Даже я, утирая слезы, сумела поднять голову и посмотреть на брата. Он был совсем маленький, щуплый, как годовалое деревце. Отец мог бы поднять Стефана на этой самой кочерге, и тот только пятками бы задергал. Но Стефан намертво вцепился в кочергу обеими руками и повторил:
— Не смей!
Отец так опешил, что не сразу сообразил, как быть. Вырвать у Стефана кочергу не получилось: тот держал крепко, и отец только подтянул его к себе. Тогда отец вцепился Стефану в плечо и принялся его отпихивать, но кочерга оказалась длиннее руки, а поскольку папаня был в стельку пьян, ему в голову не приходило бросить треклятую кочергу. Вместо этого он стал трясти ею изо всех сил, и Стефана мотало по всему дому. Отец все больше свирепел и наконец взревел жутким голосом, выпустил кочергу, схватил Стефана и с размаху припечатал кулачищем ему прямо в лицо.
Стефан упал, весь залитый кровью, все еще стискивая кочергу и повторяя сквозь слезы:
— Не смей!
Папаня так разъярился, что потерял дар речи. Он вскинул вверх свой табурет и грохнул им Стефана по спиие; табурет разлетелся на деревяшки. Брат растянулся на полу. И тогда отец ножкой от табурета принялся колотить Стефана по пальцам, пока тот не выпустил кочергу. Отец тут же сам вцепился в нее.
Лицо у него сделалось багровое от гнева. Глаза налились кровью. Он скалил зубы. Если сейчас он набросится на Стефана с кочергой, то уже не остановится, пока не забьет его насмерть.
— Я выйду за Лукаса! — крикнула я. — Отец, я согласна!
Но когда я подняла свое распухшее лицо, то увидела, что Лукаса уже в доме нет, а Кайюс крадется к двери.
— Куда это вы?! — прорычал папаня.
— Если девица не согласна, значит, мы не сговорились, — ответил Кайюс. — Лукас не станет жениться на девушке против ее воли.
Это означало, что Кайюс не готов терпеть ничего подобного в своем доме. Он пришел к нам со своим крупником и с хитрым умыслом, напоил отца и пробудил его ярость, и теперь эта пылающая ярость, как пожар, спалит тут все дотла. Кайюсу оно и даром не надо. Кайюс собрался удирать.
И он мог удирать с чистой совестью. Лукас успел выскочить из дома, и сам Кайюс уже стоял возле двери. Папаня мог орать им вслед сколько угодно, они бы его все равно не послушали. Потому что папаня им не указ. Кайюс с сыном живут в городе, они люди солидные, платят высокую подать. А тронь их хоть пальцем — так Кайюс живо доложит воеводе, и тот прикажет высечь отца плетьми. Отец и сам хорошо это знал. А потому орать он принялся на меня:
— Из-за тебя все! Сладу с тобой нет, кому такая баба нужна!
И он замахнулся на меня кочергой. Но тут Кайюс распахнул дверь, а на пороге стоял Сергей. И он слышал, как мы все кричали. Он вбежал в дом и перехватил кочергу над моей головой. Отец рванул ее на себя, но не тут-то было. Сергей держал крепко. Ростом он уже догнал отца и в весе успел немного прибавить — на двойных-то харчах в доме Мирьем. А отец за зиму отощал, да к тому же был пьяный. Он снова дернул кочергу к себе и хотел наподдать Сергею кулаком в лицо. Но вместо этого Сергей вырвал у отца кочергу и сам с размаху его ударил.
Наверное, это папаню и сразило наповал. Ему прежде не доводилось быть битым. Никто не мог одолеть его, даже городские. Слишком уж он был рослый. Отец попятился и споткнулся о Стефана, свернувшегося возле очага, да так и рухнул. Падая, головой он ударился о горшок с гречкой, что грелся в очаге, и выбил из-под него подпорку. Папаня повалился прямо в огонь, а горячая каша опрокинулась ему на лицо.
У Кайюса аж дух перехватило. Он шмыгнул за дверь и кинулся прочь во всю прыть. А папаня все еще вопил и извивался. Я все руки себе обожгла, пока скидывала с него эту кашу, и мы вытащили его из огня, но у него и волосы горели, и одежда. Лицо у него все пошло волдырями, а глаза под веками выпучились, стали как две луковицы. Мы сбили пламя своей одеждой. Но отец уже умолк и перестал корчиться.
Мы все трое стояли над ним. Что делать, мы не знали. Отец больше и на человека-то не походил. Голова у него раздулась в сплошной белый волдырь, только местами виднелись красные пятна. Он не издавал ни звука, не двигался.
— Он умер? — наконец спросил Сергей.
Папаня не отозвался, не шевельнулся. И так мы поняли, что он на самом деле мертвый.
Стефан испуганно смотрел то на меня, то на Сергея. Лицо ему все залило кровью, и с носом совсем была беда. Он хотел знать, что же теперь делать. Сергей побелел как полотно.
— Кайюс всем расскажет, — просипел он, сглотнув комок в горле. — Все узнают, что…
Кайюс всем расскажет, что Сергей убил отца. Воевода пошлет своих людей, они схватят Сергея и повесят его. А что Сергей это сделал не нарочно и что отец сам нас едва не убил — так это им без разницы. Отцов убивать не полагается. Меня тоже, наверное, заберут. Кайюс ведь скажет всем, что я отказалась выйти за его сына, а Сергей меня спасал от побоев. Так что мы с Сергеем вместе его убили. Сергея точно повесят. Даже если меня и не посадят в тюрьму, дом и поле все равно отберут и отдадут кому-то еще. Стефан еще мал, чтобы вести хозяйство, а я женщина.
