Одна сотая секунды - Иулсез Алди Клифф (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
Не сейчас, позже.
Глава 14
Еще один день загорался вечерним огнем. Розовели редкие облака, протягивались золотистыми струнами небесного инструмента. Кто переберет их пальцами и родит заоблачную музыку? Чье умение оживит голоса далеких сфер, что прольются гармонией на умиротворенную морскую гладь, шелковисто переливающуюся под ласками ветра?
Я провожала взглядом солнце, еще яркое, но наливающееся первым румянцем. Заходит, закатывается, чтобы умереть, а завтра возродиться вновь. Пора и мою жизнь закатывать, менять, возрождать уже в ином качестве, пока я не привязалась слишком сильно ко всем обитателям этого удивительного острова. Нет, нет для меня ничего более опасного, чем крепкие связи, чем первые проблески нежелания расставаться. Сегодня это мимолетная нить, которую можно разорвать, а завтра уже кованые цепи, стесняющие движения и не отпускающие на волю.
В двух шагах и через тысячи расстояний возвышался Арвелл. Ветер трепал его волосы, так и не подстриженные умелой рукой, солнце щедро рассыпалось золотом по прядям.
— Хорошо иногда быть драконом.
— Иногда?
Не ответил, и я поняла, что и ждать не стоит продолжения. Да и вопрос неуместно прозвучал, как какая-то мелкая и никчемная придирка.
Прозрачный завиток облака растекся, изогнулся силуэтом истомленного скитальца. Скиталец превозмог усталость, распростер в немой мольбе руку, и кто-то великий, смилостивившись, позволил ей обрести силу крыла, потянувшего прочь от земли, переполненной несовершенством во всех его обличьях.
— Полетишь?
Пойдешь? Последуешь?
Не это прозвучало в высушенном слове, лишь пустота, слишком глубокая, чтобы пытаться в ней что-то искать.
Нет, не могу, не стоит. Но…
— Нет… хотя…
И все же я прикусила губу, чтобы бездумно не выплеснуть не те слова. Ведь слишком прямолинейно это будет. А, с другой стороны, чего ждать? Что нужно было сказать — сказано, что можно было сделать — сделано. И нечего тянуть, откладывать. Меня ждет новая, независимая и свободная жизнь, и следовало уже достойно распрощаться со старой. Все ведь найдено…
— Ладно, полечу. Только пообещай мне выполнить кое-что.
— Что?
— Сначала пообещай.
— Драконы не обещают просто так.
— Что, будем препираться? — Улыбнулась я, но без веселья.
— Да, — серьезно ответил Арвелл.
Вот что за мужчина? Где не надо, упрямства хоть отбавляй, а где нужно, там вся решимость куда-то вдруг испаряется и мгновенно сводится к нулю.
— Ладно, твоя взяла.
Неуместно вздохнула, продолжила через силу:
— Короче, титулованный ты наш, полечу, если потом женишься на Эллис. И не строй из себя невесть что, такой второй девушки ты днем с огнем не сыщешь, понял? Дураком полным будешь, если упустишь свое счастье.
Ни мускула не дрогнуло. Обсидиановая статуя с мраморным ликом.
Хоть услышал сказанное?
— Я за веревкой, — ожила статуя.
— Иди…
Ветер тепло гладил по щекам и нежно теплел солнечный свет. А все же ведь прекрасно складывалось, просто замечательно, и на душе так спокойно и мирно. Почти. Лишь легкое сожаление о том, что этот полет будет действительно последним. Зато сколько всего впереди! Новый мир распахнет свои объятия и примет чужестранку, проведет на пьедестал и свергнет в бездну, развернется то прелестным боком, то уродливым, сверкнет черным глазом, затем белым, чтобы цепко разглядеть душу, а следом то, что еще глубже.
Почему же что-то гложет мое нутро? Привязанности? Да, появились эти проклятые, ненавистные мне привязанности, еще не набравшие силу, но уже дающие о себе знать.
Под ноги, свившись кольцами, упала веревка.
Терпеливо изваянием ждал дракон, невыразимо прекрасный и все же внушающий трепет особой, древнейшей, силой.
Я не удержалась, провела ладонью по крылу, прежде чем взобраться на спину.
Крыло отозвалось и снова застыло.
Надо будет не забыть сказать Эллис, чтобы она также, вместе с ним, поднималась к небесам. Да ведь боится, дуреха. И сколько времени пройдет, прежде чем сообразит, рискнет? И рискнет ли?
— Погнали, Арвелл, нас ждет небо.
Небо равнодушно приняло тяжело поднявшегося дракона и меня, его спутницу, прильнувшую к чешуйчатой шее. Так и казалось, если бы не костяные гребни — обвила бы руками, прижалась бы щекой. Я даже себе не могла объяснить, почему так получалось: холодное безразличие к Арвеллу-человеку, но особая теплота к нему в зверином обличье.
В этом мире я действительно стала какой-то странной, ненормальной.
Кружили молча, намертво выжигая в памяти чудную вязь озолоченных облаков и жадно впитывая разлившуюся по небосклону расплавленную медь. Дракон как-то особенно бережно спускался к поверхности моря, косо вспарывал крылом мелкую волну, рождая всплеск жемчужных брызг, и неуклюже, сдерживая себя, устремлялся вверх, так, чтобы больше половины умирающего солнечного диска было видно нам обоим. Замер, словно забыв о том, что ничего его не держит, не подстраховывает. Резко вздрогнул, взмахнул крыльями. Изогнул шею и сразу же выпрямил едва ли не струной, вскинув морду к безразличным алеющим небесам, но не столб пламени исторг, а злой и протяжный то ли рык, то ли клекот.
— Тише, тише, — ладонь проскользнула с одной чешуйки на другую, продвинулась дальше, — ну что ты? Что же, а? Ар…
Ну чего это он? Ну, перестань, не надо так, не порти.
Все равно не слышит, все равно ветер, едва заметный внизу, здесь же рвал в клочья все слова и отбрасывал прочь. Свободный и чуждый таким мелочам, как невыразимость, неспособность прикоснуться к чужой свободе. Можно ли подрезать крыло тому, кто привык летать и не желал опутываться неподъемными цепями?
Расправились, развернулись в полную силу крылья и устало легли на воздушные потоки, что держали крепче тверди. А ведь так можно вечно кружить, забыть о земле, о всей суете, переполнившей что-то там, внизу, такое мелкое и, если вдуматься, ненужное. Отдаться течениям и плыть под звездами до скончания времен, пока не побледнеет и осыплется чешуя, пока не размечется клочьями кожа, пока не растрескаются роговые гребни и не рассыплются в прах острейшие когти. Придет ведь время это, пусть и через столетия. А пока продолжать парить, не чувствуя ни судорог в сведенных лапах, ни пульсирующей боли. Он дракон, и ему бросать вызов стихии и вечности, ему раздирать время и пространство что своим существованием, что своими исследованиями.
Мои ли это мысли? Или его, Арвелла? Или каким-то неведомым образом мы сейчас представляем себе одно и то же, в унисон молчали одинаковыми словами и образами?
Растворился край солнца, проиграв в борьбе с тьмой. Заблестели влажно осколки звезд, безмолвно и отстраненно взирая с недоступных высот на парящих во мраке. Что холод, что ночная бездна, когда есть теплая искорка, когда в груди жара хватит на один выдох? Выдох один, а не останется города, лишь угли почернеют, да пепел понесется укором, взметенный вихрями.
Молчать, стискивать до хруста зубы, сдерживать рвущийся вой к древнейшим. Древнейшие чередой призраков канули в прошлое, они слишком эфемерны, чтобы снизойти до разговоров. Потом, когда просочатся сквозь пальцы века, когда канут в пучине кости, тогда, возможно, невнятно что-то нашепчут. А сейчас какое им дело до молодого дракона, без цели шатающегося в ночи, уже и не помнящего ни направлений, ни ориентиров. А ведь мог бы, мог что-то внести и изменить. Но чего-то ждал, прятался за оправданиями, щитом выставлял свой долг и упоенно захлебывался расчетами, пока не соскользнули с когтей последние капли времени. И что теперь?
Лететь.
Лететь и падать, переваливаться с одних потоков на другие, чтобы не нарушать благоговейную тишину, чтобы не рвать взмахами крыльев кажущуюся вечность.
Вернулись почти под утро, когда солнце, еще не рожденное, но все же готовящееся к новой жизни, высветлило край неба. В этот раз я справилась сама, невесомо соскользнула, дождалась, пока дракон станет человеком.
