Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
Шорох, шум, им навстречу выскочила бабушка в белой ночной рубашке со свечкой в руках.
– Девочки?
– Только не пугайтесь! – предупредила Маша, спиной прижалась к двери, и тут же в неё ударило, как тараном.
Как выдержала фанерная дверь, она не знала. Может, чудо, и боги вправду так любят курсантов, как поётся об этом в их песнях. Но больше ударов не последовало.
– Ох, лишенько, – прошептала бабушка, крестясь непослушными пальцами. – Что за ироды детей гоняют ночью по лесу. Ох, мой разум…
– Если бы кое‑кто в него фонариком не светил! – выдохнула Сабрина больше от испуга, чем от желания обвинить Машу.
Та по двери сползла на пол и скорчилась там, обхватив дрожащие коленки. Снаружи – она слышала – гудела ветром ночь, никто не дышал за дверью, роняя на порог слюну, никто не ходил вокруг дома, выискивая лазейки. Мелькнула шальная мысль – показалось.
Но была Сабрина, которая тоже тяжело дышала и смотрела на неё сверху вниз, и это значило, что тот, кто гнался за ними в темноте, существовал на самом деле. Маша поднялась, когда ощутила в себе силу подняться. Бабушка всё ещё стояла, прикрывая одной рукой пламя свечки, и с ужасом смотрела на дверь. В неверном свете дрожало всё: и её губы, и руки, и оборки на ночной рубашке.
– Он ушёл?
Сабрина раздражённо тряхнула головой, и вместо ответа в тишине прозвучал тот страшный звук, который чудился Маше ночью на острове. Трещало дерево, хрустели кусты, ломались ветки. От глухого удара о землю содрогнулся летний дом.
Гулко тикали часы, но несколько секунд перед тем, как они решились выглянуть на улицу, показались бесконечными. Смотреть в окно было бессмысленно: вокруг разливалась густая темнота, дрожали силуэты лоз малины у самого стекла, и только. Маша дёрнула дверь, но её тут же отстранила Сабрина.
Она беззвучно спустилась с крыльца, пересекла дорожку и оглядела узкую улицу, где между двумя заборами едва могли разойтись два человека. Маша не сразу поняла, что снова запели сверчки, и тишина перестала быть мёртвой.
– Нет его, кажется. Но упал столб, и напрочь разломал соседский забор, – рассказала Сабрина, когда вернулась. Она растопыренными пальцами заправила выбившиеся пряди назад и выжидательно посмотрела на Машу.
– Ох, лишенько, – горько вздохнула бабуля.
За лесом загорался бледный рассвет, а ветер с реки разом выдул всё тепло, стоило им только покинуть дом. Маша уже и не пыталась согреться, хоть по привычке прятала руки в карманах куртки.
Они вернулись в стационар в дурном настроении и с самыми нехорошими ожиданиями от наступающего дня.
– Мы ещё завтра дежурим, – напомнила Сабрина. – То есть сегодня.
– Я со стационара ночью вообще больше не выйду, – мрачно повторила Маша – уже в который раз. – Пусть ставит мне что угодно. Нет уж, ко всем демонам!
Она остановилась, не дойдя до вросшей в землю террасы десятка шагов. Сырой от росы орешник покачивался на ветру, на верхней ветке болтались чьи‑то носки, брошенные сушиться.
– Слушай, у Эльзы есть дети?
Сабрина пожала плечами.
– А что?
Вдалеке запела ранняя птица, протяжно и с переливами. Загудел теплоход. И от всего этого Маше стало ещё противнее: на сон оставались считанные часы. Скорее бы уже закончилась эта практика!
– Кто‑то рассказывал мне, что она – старая дева. – Маша обернулась к преподавательскому домику. Его чёрные окна пристально смотрели на лес.
– Не удивительно, я бы с ней жить не стала. Она же ненормальная. Не‑нор‑маль‑на‑я, – для достоверности повторила Сабрина и взбежала на крыльцо.
Сон пришёл быстро, хоть одеяло не грело, а фанерный дом весь шатался и гудел от ветра. Сон был муторный, но глубокий, и в первый раз за всю невыносимо долгую практику Машу никто не разбудил утром.
Она поднялась сама, с шумом в голове и непослушными руками и ногами. Поскрипывала открытая дверь – её часто оставляли незапертой в тёплые дни, чтобы хоть немного согреть барак, высушить отсыревшие за год матрасы. Ни Сабрины, ни Ляли не было в комнате, и, судя по яркому солнечному свету, давно наступил день.
– …отчёт! – вещала Эльза, размахивая посреди площадки. – Вы знаете, что обязаны начинать его писать? К вечеру он должен быть готов. И завтра утром мы всё устроим для конференции.
Парни рассеянно слушали её, перебрасывались понимающими взглядами, и ни один из них не рвался в полутёмную и страшно отсыревшую лабораторию. Ещё чего, ведь наконец‑то выглянуло солнце. Стоя на крыльце, Маша подставляла ему продрогшие руки, понемногу отходя ото сна. Заложенное спросонья горло болезненно саднило.
Она размышляла, не рассказать ли кому‑нибудь о ночном происшествии, когда вдруг вспомнила про дежурство. Остатки сна слетели, как будто её с головы до ног окатили холодной водой. Маша бросилась по разбитой дороге к кухне, и даже не заметила, как перескочила через столб.
Столовая пустовала, зато из кухни слышались голоса. Громко и очень сердито тараторила Ляля, изредка пару слов вставляла Сабрина. Обе двери кухни были распахнуты настежь, но света там всё равно не хватало. Маша добралась до порога и на нём чуть не столкнулась с Лялей, выносящей груду пластиковой посуды на большой общей сковороде.
– Гляди, – вздохнула она, придерживая подбородком чью‑то жёлтую чашку. – Вот гады, а!
– Проснулась? – из полутёмной кухни поинтересовалась Сабрина. – Хорошо.
Маша снова отступила в сторону, пропуская теперь её – с веником и ведром осколков.
– Можешь не переживать, завтрака не было. Ну, сухой паёк и всё такое. – Сабрина сдула с лица упавшую прядь и жалостливо посмотрела на Машу. – Ты чего такая испуганная?
Та опустилась на скамейку в столовой, растерянно потирая затылок. В одном из верхних осколков она узнала чашку Ляли с голубой розой у ободка, и вопрос застрял в пересохшем горле.
– Это ты ещё удачно пришла. Утром здесь знаешь, что творилось? – Сабрина выразительно завела глаза под потолок, потом снова взялась за ведро и вышла, окликнув по дороге Лялю.
Только сейчас Маша различила плохо замытые пятна на кафельном полу, и заброшенный за лавку осколок стекла, и одинокую макаронину в углу. Наверное, Сабрина с Лялей трудились тут всё утро, чтобы привести обе комнаты в прежний вид.
Выходит, ночью сюда явился тот, кто швырялся посудой, рвал упаковки с продуктами и разбрасывал их, насколько хватало сил, а сил ему было не занимать. Или ночных визитёров было несколько? Но зачем? Глупая шутка – разбросать макароны – могла обернуться большими неприятностями. Когда они ещё доберутся до города! А из дальнего посёлка не принести столько продуктов, чтобы накормить ораву курсантов.
Кому‑то могло показаться, что Сабрина ни капли не расстроена погромом в столовой – она улыбалась, своеобразно, но всё же пыталась шутить, вот только Маша знала, что скрывается под напусканным весельем. Так лучше бы Сабрина сжимала губы и отводила глаза.
Маша заставила себя встать и подойти к большому шкафу в углу кухни. За ним спрятали основной стратегический запас еды, и он, к счастью, оказался нетронут.
– Бу!
Маша вздрогнула от неожиданности и закашлялась, раздражая больное горл ещё сильнее. Оглянулась: в проёме двери стояла Аника. Она неторопливо прошла за шкаф, пальцем проделала дырку в полиэтиленовой упаковке печенья, вытащила одно и захрустела.
– Видела, что тут было?
Вместо ответа Маша покачала головой, хоть в полутёмной комнате вряд ли Аника заметила её жест.
– Такой разгром! – Она по‑мальчишески грубовато и громко засмеялась, зашуршала пакетами. Неизвестно, что хотела найти там Аника, но макароны её не впечатлили. Поэтому она ограничилась ещё одним печеньем, которое тут же сунула в карман тренировочной куртки, и повернулась к двери. – Да уж, не позавидую тем, кто сегодня дежурит.
Она хлопнула дверью.
Маша снова осталась одна в полутёмной кухне – тереть затылок и собирать в кучу непослушные мысли. Вчера, перед тем как заснуть, она поняла что‑то очень важное, то, что расставило бы всё на свои места. Но сегодня забыла.
