Принцесса с дурной репутацией - Первухина Надежда Валентиновна (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

Я заметалась по комнате, не зная, что делать. Ах, если б здесь сейчас оказался мессер Софус, уж он бы посоветовал мне, что делать!

В дверь тихо постучались.

Я схватила щипцы для завивки и прошептала:

— Кто там?

— Я.

Голос был не Оливии.

— Конкретнее, — я подумала, что к щипцам надо добавить металлическую грелку на длинной ручке, чтоб пришибить врага наверняка.

— Себастьяно Монтанья к вашим услугам, прекрасная госпожа!

Нет, он точно вторженец! Только о нем подумала — нарисовался! Мысли читает, гад, даже на расстоянии. Явный признак пришельца из параллельной вселенной.

— На фиг ты приперся? — прошипела я. — Я сплю!

— Ага, свисти. Люци, впусти меня. У меня трезвость и бессонница. И мне грустно.

— Я тебе что, трубадур — развлекаться?!

— Трубадура. Ну, пусти.

Ладно. Это как раз шанс проверить его на признаки вторженца. А если он попытается лишить меня девичьей чести… да что это я, когда это ему надо было…

Я открыла дверь:

— Заходи!

Вошел. На первый взгляд Себастьяно как Себастьяно. Только подозрительно трезвый и робкий. И…

— У тебя изо рта мятой пахнет! — в ошеломлении ткнула я в гостя грелкой. — Ты что, сошел с ума и решил впервые в жизни почистить зубы?

— И что такого, все когда-нибудь случается впервые, — огрызнулся Себастьяно. — Чистить зубы легко и приятно. В кругах высшего света чистка зубов все больше входит в моду. Я, может быть, хочу начать новую жизнь.

Точно вторженец!

— С чего это вдруг тебя перестала устраивать старая?

Себастьяно вздохнул и покраснел.

— Ну! — я погремела грелкой. — Колись давай!

— А ты никому не расскажешь?

— Смотря что.

— Ну, пожалуйста. Поклянись, что не скажешь. Самой страшной клятвой!

— Чтоб мне век выливать помои в трактире «Рог и Единорог»!

— Верю. Ты настоящий друг, Люци.

— Ну, валяй свою страшную тайну.

— Я… Я полюбил.

— Опа. — От скуки у меня сразу свело челюсти. Я убрала на место грелку и щипцы. — В который раз?

— Так серьезно я полюбил впервые! Это по-настоящему! Раньше были просто увлечения, а теперь я понимаю: она — моя судьба, девушка моей мечты, мать моих будущих детей. Я хочу жениться на ней, Люци!

— Кто она? Как зовут?

— Я не могу тебе этого сказать, — еще сильнее покраснел Себастьяно. — Но знай: прекрасней ее нет на свете.

— Она хотя бы не из замка?

— Из замка. И в то же время как бы не из замка.

— Ты вообще где ее встретил?

— На скотном дворе. Она давала корм свиньям.

— То есть она здешняя свинарка?

— То-то и оно, что нет. Я позже наводил справки, описывал ее — никто такую девушку здесь ни разу не встречал. И потом. Она сыпала свиньям корм из большой корзины, блестевшей, как золото. Она была одета в легкие розовые шелка, которые развевались вокруг ее точеной фигурки. У нее были волосы золотые и искрящиеся на солнце, как свежевыпавший снег, а глаза голубые, словно сапфиры. На ее прелестных ножках сверкали стеклянные туфельки, она игриво подталкивала ими свиней…

— Стеклянные туфельки? Тогда все понятно… Портвейн, жара, тяжелый труд. Это ты сандрильонку словил.

— Кого?!

— Чернь называет ее Золушкой. Это такое видение, понимаешь? Когда слишком много выпьешь, или траванешься грибами, или накуришься какой-нибудь гадости… Себастьяно, отныне тебе нельзя пить ничего, кроме яблочного компота. Раз уже начались похмельные видения…

— Да, но сейчас я трезв!

— И что?

— Вот это!

И Себастьяно бережно вынул из кармана своего камзола стеклянную туфельку размером с мою ладонь.

— Если она — похмельное видение, откуда тогда на скотном дворе я обнаружил эту туфельку?

— А вот это требует уже серьезного разговора, — сказала я, понимая, что вторженец все-таки вторгся. — Идем в библиотеку.

— Зачем?

— Там есть приборы, позволяющие исследовать разные предметы под сильным увеличением. Типа такие увеличительные линзы. Я хочу изучить эту туфельку.

— Идем.

Никто не встретился нам по пути. В библиотеке Себастьяно зажег свечи в двух канделябрах, мы немного побродили туда-сюда по огромному помещению, отыскивая нужный стол, и нам повезло.

— Вот, — я указала на странноватый прибор, блеснувший рядами выпуклых линз и зеркал. — Называется микроскоп.

Мы поставили канделябры так, чтобы микроскоп был достаточно освещен. Под линзы мы подвели каблучок туфельки и по очереди принялись смотреть в окуляр.

— Ну что? — нетерпеливо спрашивала я.

— Ничего. Совсем ничего. Не понимаю, — пожал плечами Себастьяно. — Абсолютная прозрачность.

— Это в мозгах у тебя абсолютная прозрачность. Пусти, я посмотрю.

Я прикипела к окуляру, в то же время крутя ручку регулятора четкости.

Поначалу я тоже ничего не увидела. То есть абсолютная прозрачность. Тут мне в голову пришла идея развернуть линзы и зеркала под другим углом.

— Ой, — выдохнула я.

Туфелька была не просто туфелькой. Она состояла из множества живых клеток — я видела их ядра, вакуоли, усики, оболочки и что там еще нам рассказывали на уроках зоологии! То, что казалось нам стеклом, на самом деле было некой органической субстанцией! Живым организмом!

Я выпрямилась и, держа в руках туфельку, растерянно посмотрела на Себастьяно.

— Что? — расширил глаза он.

— Это не просто туфелька. Это живое существо. Состоящее из живых клеток.

— Не свисти. Этого не может быть. Живые существа не выглядят, как женские туфли на каблуках-шпильках.

Но я уже не слушала его. Я порылась в ящике стола, на котором стоял микроскоп, и отыскала молоток. Чему вы удивляетесь? В каждой приличной библиотеке должен быть молоток. И коробка с лекарствами первой необходимости, кстати. Библиотека — это вам не вздохи на скамейке. Это место повышенного душевного и физического травматизма.

Я поставила туфельку на стол, прицелилась и крепко вдарила молотком по острому изящному мыску, украшенному прозрачным бантиком.

— Нет! — взвизгнул Себастьяно.

Честно говоря, я тоже надеялась, что туфелька просто разлетится мелкой стеклянной пылью после такого удара. И то, что я увидела в микроскоп, — всего лишь последствия долгого похмелья после портвейна.

Туфелька уцелела. А вот молоток у меня в руке раскалился докрасна. Я отбросила его, и, не долетев до пола, он просто рассыпался белым пеплом.

Некоторое время мы с Себастьяно молчали, как перепуганные… В общем, ничего не приходит в голову для сравнения. Высшую степень обалдения мозга просто невозможно выразить одним и при этом приличным словом.

— А? — наконец выдавил из себя Себастьяно.

— Ага, — согласилась я. — Она разумная. Она защищалась, посчитав, что я на нее напала. Она… Сейчас на нас… меня кинется и жестоко отомстит. Святая Мензурка, я окончу жизнь, забитая до смерти стеклянной разумной туфлей!

— Погоди, не суетись. Она со мной уже провела достаточно времени, чтобы понять, как я ею дорожу, — Себастьяно нес бред, но было в этом бреде нечто конструктивное. — Ты отойди, я попытаюсь ее успокоить.

Я повиновалась, зашла за стеллаж с книгами по истории и робко выглядывала, ожидая (не без злорадства), что туфля набросится на Себастьяно, ища выход своему туфельному гневу.

Однако ничего такого не вышло. Себастьяно, воркуя, как влюбленный голубь, ласково погладил туфлю кончиками пальцев. Ничего. Тогда он взял ее в руки и принялся баюкать в ладонях, приговаривая:

— А вот наша милая красавица туфелька, а вот ничего ей и не сделалось… Больше глупая девчонка Люция не будет обижать милую беззащитную туфельку… Мы протрем туфельку бархатной тряпочкой и положим в красивую шкатулочку отдыхать…

У меня возникло стойкое впечатление, что в ладонях Себастьяно находится рассерженный, но уже успокаивающийся котенок. И через минуту он замурлычет.

— Себастьяно, — проговорила я. — А вдруг это… какая-нибудь ведьмовская штучка? К нам приезжает Его Высокоблагочестие, а всем известно, как ведьмы враждебны к святой юстиции и ее главе.