Воины столетия. Дар (СИ) - Черкасова Галина Геннадьевна (список книг .txt) 📗
— Без энтузиазма отдыхайте.
— Папа!
Сашку выписали из больницы… Хотя нет, он сам ушёл, написав отказ через три дня после Нового года. В Перехлестье мы ходили каждый день. После боя в парке аттракционов, где мы общими стараниями свалили на Спрута колесо обозрения, а потом я нашпиговала его мерзкую тушу стрелами, дух в Перехлестье не появлялся. Это настораживало. Зная теперь, что наши близкие уязвимы, мы всеми силами пытались найти Зевса, чтобы узнать у него про выход в мир духов, но безрезультатно. Изменчивость Перехлестья, его вероятная бескрайность, не оставляла нам шансов. На Ключника надежды не было — он, даже узнав о том, что Спрут использовал наших родственников, чтобы показать силу своего влияния на нас, упрямо твердил.
— Вам нечего делать в мире духов.
Мы оказались в тупике.
— Быстро он, конечно, пошёл на поправку, — рассуждал отец. — Молодой организм, но чтобы шов зажил так скоро — это в моей практике впервые. Не говоря уже о ЭЭГ… Хоть научное исследование проводи по результатам.
— Ты о чем? — раздумывая о возможных способах найти Зевса, я слушала отца вполуха.
— О своём, о рабочем.
— Что не так с его ЭЭГ? — опомнилась я.
— Все хорошо. Немногое отличается от нормы.
— Почему? Это из-за удара? Он болен?
— Нет! Не надо было тебе говорить, — недовольно ответил отец. — Здоров твой Сашка. Просто есть отличия… Мы пока не знаем, в чем причина. Сделаем контрольное обследование.
— Что-то не в норме? Какие-то осложнения?
— Ох, хватит! Ты меня слышишь? Все хорошо! Нет там признаков заболевания, прекратить разводить панику!
Я примолкла и насупилась.
— И вообще — это врачебная тайна, — спокойнее добавил отец.
— Вспомнил, — пробурчала я. — А Сашка знает, что у него что-то не то с головой?
— Все у него "то", только несколько оригинальнее… Конечно, лечащий врач ему все объяснил.
— А он что ответил?
— А ты как думаешь?
Я прикрыла глаза, чуть нахмурилась и безэмоционально, подражая Сашкиной интонации, выдала.
— Ясно.
Отец усмехнулся.
— Именно так он и ответил.
Сашка ждал нас у касс. На плече спортивная сумка — вот и весь багаж. Я же катила за собой маленький чемодан, по дороге отобрав его у отца.
— Сама что ли не докачу?
Сашка и отец пожали друг другу руки.
— Вас там встретят? — спросил папа.
Сашка кивнул.
— Глаз с неё не спускай.
— Не буду, не беспокойтесь.
Отец замялся. Посмотрел сначала на Сашку, потом на меня.
— Если вдруг что — сразу звоните.
— Обязательно, пап. Все будет хорошо.
— Ну… Давайте до вагона провожу.
Я спорить не стала. Если ему так спокойнее, пусть делает, как хочет.
Сашка уступил мне место у окна. Электричка тронулась, а папа остался стоять на перроне. Я прилипла носом к окну и махала до тех пор, пока из виду не скрылась крыша станции.
— Первый раз уезжаешь одна? — спросил напарник.
— Нет, но оставлять папу всегда тяжело.
Сашка достал из кармана наушники. Я проследила за его движением и опомнилась.
— У меня же тебе подарок есть!
Сашка недоуменно посмотрел на меня.
— Подарок? По поводу?
— Ну, на Новый год! Мы же без Переброса ещё не виделись!
Я вытащила из сумочки коробку и протянула Сашке. Он вскинул брови.
— Хм… Спасибо…
— Это наушники. Что, не нравится?
— Нет… В смысле, да… То есть…, - он поднял глаза к потолку и снова посмотрел на меня. — Проблема в том, что для тебя у меня подарка нет.
— Неважно. Ты в больнице лежал. Из-за меня же. Вот, возьми.
Сашка, наконец, забрал коробочку, повертел её в руках.
— Мне как-то неудобно.
— Ну, сделаешь мне потом подарок. Какую-нибудь мелочь, — я тараторила, не останавливаясь. — Они недорогие.
Сашка, рассматривавший коробку, резко вскинул голову и в упор посмотрел на меня.
— Никак не успокоишься? — холодно поинтересовался он.
Я открыла рот, чтобы спросить, что опять не так, но тут до меня дошло. Я смутилась и уставилась в пол. Красноречие меня вмиг покинуло. Сашка чем-то зашуршал, завозился и, наконец, тронул меня за плечо.
— Держи.
— Извини, — не шелохнувшись, прошептала я.
— Возьми, пожалуйста.
Я посмотрела на напарника — он притягивал мне правый наушник. Уже успел поменять старые на новые.
— А что за музыка? — спросила я, вставляя наушник в ухо. — А… Ооо…
Я замолчала и, прикрыв глаза, откинулась на спинку сидения. Металлика. Nothing Else Matters.
Это намёк или он просто решил смягчить свой наезд? Я вздохнула и отвернулась от напарника. Человек-головоломка, черт возьми.
За окном частный сектор сменила промзона, за ней потянулись склады и бесхозные пустоши. И, наконец, начавшись с низеньких деревцев, за насыпью взметнулся в небо лес.
Я вытащила наушник из уха и обернулась к Сашке.
— Как твоя мама?
— Не разговаривает со мной.
— Вот как, — я расстроилась. — Мне жаль.
— Ей всегда нужно на что-нибудь злиться. Иначе она не может.
— Поэтому бабушка так далеко забралась?
— Они ещё до меня не очень ладили, — Сашка пожал плечами. — А как дед умер, стали скандалить по любому поводу. Могли месяцами не разговаривать. Потом квартиру деда продали и разъехались.
— Вы где раньше жили?
— На Набережной, за парком Свободы. Мне лет восемь было, как мы переехали.
— Парк Свободы… Ого… Там огромные квартиры, профессорские, если не ошибаюсь.
— Не ошибаешься. Дед был деканом факультета иностранных языков. Квартиру даже смог выкупить.
— Ничего себе!
Сашка усмехнулся.
— Он умел со всеми находить общий язык. Они при нем никогда таких концертов не устраивали, как после.
Мы помолчали, думая каждый о своем. Сашка скрестил руки на груди и вытянул ноги.
— Я посплю.
Я снова отвернулась к окну. Оттуда на нас смотрел угрюмый темный лес.
Ехали мы почти четыре часа. У меня уже начала ныть поясница, и в животе заурчало, а Сашка спал как ни в чем не бывало. Картинка за окном нервировала своим однообразием. Лес сменялся разве что редкими селами, запорошенными снегом по самые крыши. Из труб поднимался дым, на станциях голосили собаки и иногда, проникая через открытую форточку, летел вслед за электричкой запах чего-то печеного, сдобного и домашнего.
Объявили нашу станцию. Я тронула Сашку за плечо.
— Это наша же?
— Да, — он потянулся и зевнул. — Давай свой чемодан.
— Я сама покачу, он маленький.
— Не покатишь.
— Это еще почему?
А потому, что снег здесь не счищали. Вообще. Нигде. Лестницы походили на снежные горки, мусорных бачков не было видно под сугробами, а дорожки угадывались только по цепочке следов.
Когда мы сошли с электрички, Сашка перекинул ремень сумки через плечо и, взяв мой чемодан, решительно, словно мы высадились на Северном полюсе, произнес.
— Теперь на автобус.
Мы прошли станцию и остановились у лестницы. Я не без содрогания глянула вниз.
— И как по ней идти? Скатываться?
Сашка задумчиво смотрел на лестницу.
— Можно кое-что сделать, — тихо произнёс он.
— А? — я обернулась. Глаза напарника блеснули — платформа под нами дрогнула, и снег с лестницы вихрем разлетелся в разные стороны.
Сашка встал на первую ступеньку.
— Скользко, но идти можно, — он обернулся. — Пошли. Держись за перила.
— Не. Делай. Так. Больше, — медленно, с нажимом, выделяя каждое слово, произнесла я и гораздо мягче добавила. — Пожалуйста.
— Почему?
— Мы не знаем природу твоих возможностей, их предел, их… последствия. Ты же сам говорил…
— Ясно, — Сашка отвернулся. — Спускайся.
Я пожала плечами и, цепляясь за перила, преодолела эту чертову лестницу. Догнав Сашку, который чуть ушёл вперёд, я услышала какой-то невнятный шум. Не без испуга обернулась.
— И зачем ты это сделал? — лестница снова превратилась в большой сугроб с той лишь разницей, что снег теперь выглядел рыхлым, всклокоченным, словно его сюда специально покидали. Ну, собственно, так оно и было.
