На пересечении (СИ) - Шерола Дикон (книги .TXT) 📗
Жаок и Треаль осмелились забрать тело брата только тогда, когда на улице уже никого не осталось. На кладбище они не ходили, а о случившемся узнали от Колокольчика. Лин прибежал к их дому напуганный и сообщил, что Лагона, кажется, забили до смерти. Крик, который издала пожилая госпожа Джиль, напомнил плач раненого зверя. Женщина упала на колени, сотрясаемая громкими рыданиями, и старик Джиль опустился подле нее, крепко прижимая к себе. В этот момент бард мысленно выругался на себя за то, что сообщил о такой новости с порога. Но больше всего Колокольчик боялся вопроса, почему он, будучи свидетелем происходящего, не вмешался. К счастью, ни старики, ни оба брата не стали спрашивать подобное.
Огонь на кладбище практически погас, когда Жаок и Треаль подняли с сырой земли бездыханное тело Джиля и понесли домой, чтобы омыть его. То, как теперь выглядело кладбище, страшно поразило обоих мужчин. Когда-то белоснежный мрамор Склепа Прощания был практически полностью покрыт сажей, резные деревянные двери и ставни полностью сгорели, плитка на полу и ступенях уродливо потрескалась. Но еще страшнее выглядели истоптанные могилы с поваленными обелисками, разбитые кувшины из-под цветов, развороченные клумбы и сломанные скамейки.
Это место больше не казалось самым тихим и спокойным в городе. Всё здесь хранило ненависть и жажду расправы — каждый помятый цветок, каждая сломанная ветка. Прежде Колокольчик любил приходить сюда, чтобы побыть вдали от людской суеты и сочинить слова какой-нибудь песни, однако теперь единственным его желанием было убраться отсюда как можно скорее. Это новое кладбище пахло дымом, жестокостью и позором, отчего Лин здесь буквально задыхался. Он вновь и вновь пытался оправдать себя, что не решился помочь кучеру, а остался стоять в стороне. А ведь Лин был всего на несколько лет старше Лагона. Они росли и играли вместе.
— Я не хотел, чтобы так вышло, — вырвалось у Лина, когда он заметил, что Жаок пытается скрыть слезы.
— Он сам виноват, — голос старшего Джиля дрогнул. — Вечно лез впереди повозки со своей дурацкой справедливостью. Как будто он мог что-то изменить. Пусть этим занимаются те, кто имеет власть. Мы-то что можем? Нас затопчут и даже не заметят. Перешагнут и пойдут дальше делать то, что делали. Если люди не боятся даже Родона, то на что надеялся наш дурак? На что? Вот и поплатился.
— Он всегда был таким, — добавил Треаль. — Мы говорили ему, что не нужно вмешиваться. Живешь себе тихо и живи. А он даже слушать не желал. Говорил, что все плохое творится с нашего равнодушного позволения. И что в итоге? Убили его и все тут. Если даже Двельтонь не высунулся из замка, чтобы остановить свой народ, на что надеялся Джиль? Небо, как же мать-то выдержит?
— Родон как раз-таки высунулся, — вздохнул Лин. — Спрятал же у себя господина Окроэ и его супругу.
— И что с того? — теперь в голосе Жаока послышалась злость. — Что с того, что спрятал? Свергнут его и за мгновение нового посадят. И не будет никакого Родона Двельтонь. И до семьи Окроэ доберутся, помяни мое слово. Глупость он сделал, этот Двельтонь. Не знаю, о чем он думал? Видимо, как и наш братец, такой же ненормальный. Что хорошего с того, что он спас эту старуху? Хорошо, пускай она невиновна. Но разве мой брат должен был гибнуть вместо нее? Если бы Родон позволил казнить Акейну, народ бы успокоился. А теперь непонятно, кто еще погибнет во всем этом ужасе.
— Ты не прав, Жаок, — тихо произнес Треаль. — Если мы так будем рассуждать, то где уверенность, что завтра не придут за нашей матерью? Лагон — дурак, но я уверен, что Двельтонь принял такое решение не просто так. Богатые расчетливы, они ничего не делают, поддавшись сердечному порыву.
— Доктор Клифаир тоже богатый, — заметил Лин.
— Он — лекарь. Они все странные, — горько усмехнулся Треаль. — А доктор с севера точно хочет озолотиться, поэтому не отказал в помощи семье Окроэ. Все видели, как он сидел подле Двельтонь на празднике. Он что-то задумал. Угрюмый, замкнутый, а на самом деле скользкий, как червяк. Смотришь на него: вроде улыбается, а что в голове — непонятно. Глаза стеклянные. Мне вообще кажется, что он чокнутый…
Тем временем в другой части города на постоялом дворе «Белая Сова» практически не осталось гостей. Видя, как накаляется обстановка, торговцы и просто приезжие спешили покинуть эти места от беды подальше. Занятыми остались лишь три домика, где поселились двенадцать мужчин, одна женщина и четырехлетний ребенок. Все они якобы приехали сюда, чтобы поглазеть на выступление «Пустынных Джиннов», но уже после праздника случилось нечто такое, что никак не позволяло им уехать. Молодая девушка по имени Лавириа Штан пропала и до сих пор не была найдена. Ее брат Гимиро без устали разыскивал ее, расспрашивая горожан. В какой-то миг подключился и сам начальник городской стражи, но занимался он этим всего несколько часов, к тому же посреди ночи, когда никто не был настроен на откровения.
Гимиро Штан вызывал у горожан сочувствие. Женщины в первую очередь не могли не оценить его внешность, а мужчины — его нежелание сдаваться. Этот юноша ни в какую не хотел принимать соболезнования и решительно отвергал любые предположения о смерти своей сестры. Никто из жителей даже не догадывался, что их расспрашивают те самые Пустынные Джинны, которые творили на празднике невообразимые чудеса.
Этой ночью Гимиро вновь явился к Старшему, желая попросить его отсрочить отъезд еще на несколько дней.
— Я верю, что она жива, Викард, — произнес он после того, как Старший подал ему чашку чая. — Если ее тело до сих пор не найдено, мы должны продолжать поиски. Мы не можем оставить ее.
— Ты лично присутствовал при обряде, когда я призывал духов огня найти Лавирию. Если бы она была жива, то тепло ее тела выдало бы ее местоположение. Духи не почувствовали ее, а это означает, что теперь она принадлежит холоду.
— Нет! Не обязательно! — возразил Гимиро. — Лавирию могли заколдовать. Вы же слышали, что здесь ведьмы и чернокнижники.
— Нет в этой Акейне Окроэ магических сил. Не чувствую я у нее способностей. А это значит, что либо она действительно одна из самых могущественных ведьм на земле, либо, что скорее всего, обычная женщина, утратившая дочь. Не наши это дела, Гимиро! Не нам в это лезть, и не нам наводить здесь порядки. Уедем отсюда и научимся жить заново, уже без нашей юной девочки. К тому же, если она действительно жива, расстояние поможет мне почувствовать, что она ослабевает, и тогда мы вернемся.
— То есть речи о мести вообще не идет? Любой может прийти и похитить одного из нас, а мы попросту закроем на это глаза? Викард, я вас прошу, помогите мне!
— Я помог! — резко ответил мужчина. — Мы все искали твою сестру, но не забывай, что актеры не обязаны оставаться подле тебя в ущерб своим собственным интересам.
— Тогда я хочу разорвать магический договор!
Викард лишь развел руками:
— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Я даю тебе еще два дня, после чего мы немедленно уезжаем. В городе небезопасно, и наше промедление может стоить нам жизни. Кто знает, кого следующим обвинит это безжалостное стадо.
— Вы чувствуете наличие темного мага в городе?
— Да. С тех пор, как пропала твоя сестра, горькая энергетика тьмы напитала воздух. Но я не могу определить чернокнижника, потому что он скрывает свои способности. Он сильнее меня. Я всего лишь стихийный маг, в моем подчинении — пламя. А у твари, что появилась в этом городе, магия черная, жгучая, безжалостная. Я чувствую ее так сильно, что иногда становится больно дышать. Даже если я вычислю чернокнижника, он с легкостью уничтожит меня. Всех нас, включая колдуна-отшельника. В этом городе есть еще одна энергия, но она проявилась лишь раз, когда четверых насильников нашли зарубленными. Я ни разу не сталкивался с подобным, и мне даже непонятно, темная ли это магия или светлая. Одно могу сказать точно: чернокнижников здесь двое, и если один совершает убийства своими руками, то второй — посредством других.
