Сказка - Кинг Стивен (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt, fb2) 📗

Я хотел было ответить, но он приподнялся на локте, сказав «тссс».

— Есть еще кое-что, юноша. То, что не может понять человек твоего возраста. Я почти израсходован. Не совсем, но почти. Не только человек — сама жизнь становится старой. Можешь в это не верить, я тоже не верил, когда… — он сделал паузу. — Когда был молод, но это так.

Он лег на спину, нащупывая рядом Радар, нашел ее и погладил.

— Я не хотел оставлять ее одну, понимаешь? Мы ведь с ней друзья. А теперь мне не о чем беспокоиться. Если она переживет меня, ты заберешь ее. Так ведь?

— Да, конечно.

— Что касается терапии…, — его улыбка стала шире. — Сегодня я дошел до десяти градусов и смог использовать резиновую ленту, чтобы согнуть лодыжку. Я буду усердно трудиться, потому что не хочу умереть в постели. Особенно на этом гребаном раскладном диване.

Мы не обсуждали источник золота — это был слон в комнате[103], — но в воскресенье я понял, что кое-что нам нужно обсудить. Я все еще мог давать ему таблетки утром и вечером, но что делать с дневными, когда я вернусь в школу?

— Думаю, Мелисса могла бы давать их вам в понедельник, среду и пятницу, приходя на физиотерапию, но как вы будете тренироваться после их приема? И что делать со вторниками и четвергами?

— Попрошу миссис Ричленд давать их мне. Заодно она сможет осмотреть это место. Может быть, сделать снимки и выложить их на «Фейсбук» или «Твиттер».

— Очень смешно.

— Дело не только в дневных таблетках, — сказал он. — Есть ведь еще полуночные.

— Я буду здесь, чтобы…

— Нет, Чарли. Тебе пора возвращаться домой. Я уверен, что отец скучает по тебе.

— Я всего лишь через улицу от него.

— Да, и твоя спальня пуста. Когда он приходит домой, за обеденным столом сидит только один человек. Мужчины, когда остаются одни, могут начать думать о плохом. Я много знаю об этом, поверь мне. Ты будешь оставлять мне дневные таблетки, когда придешь утром, чтобы проверить меня и покормить Радар, и полуночные — когда пойдешь вечером домой.

— Я не должен этого делать!

Он кивнул.

— На случай, если я стану жульничать. Это искушение, потому что я и правда пристрастился к этим чертовым таблеткам. Но даю тебе слово, — он приподнялся на обоих локтях и пристально посмотрел на меня. — В первый раз, когда я обману, я скажу тебе об этом и полностью откажусь от этих таблеток. Переключусь на тайленол[104]. Это мое обещание, и я его сдержу. Ты можешь мне поверить?

Я подумал и сказал, что могу. Он протянул руку, и я пожал ее. В тот вечер я показал ему, как получить доступ к фильмам и телепрограммам, записанным на мой ноутбук. Две двадцатимиллиграммовые таблетки оксиконтина я оставил на маленьком блюдце на столике у его кровати. Потом надел рюкзак на плечи и взял телефон.

— Если я вам понадоблюсь, звоните. Днем или ночью.

— Днем или ночью, — согласился он.

Радар проводила меня до двери. Я наклонился, погладил ее и обнял. Она в ответ лизнула меня в щеку. Потом я пошел домой.

Он никогда не жульничал. Ни одного раза.

Глава восьмая

Вода под мостом. Очарование золота. Старая собака. Газетные новости. Арест

Сначала я три раза в неделю обтирал мистера Боудича губкой, потому что в тесной ванной на первом этаже не было душа. Он разрешил это с условием, что своими интимными местами будет заниматься сам (я был совершенно не против). Я мыл его тощую грудь и еще более тощую спину, а однажды, после несчастного случая, когда он слишком медленно забирался в ту маленькую ванную, вымыл его тощую задницу. Ругань и сквернословие в тот раз были вызваны скорее смущением (горьким смущением), чем гневом.

— Не беспокойтесь об этом, — сказал я, когда он снова натянул свои пижамные штаны. — Я ведь все время убираю дерьмо Радар на дворе.

Он одарил меня своим патентованным «идиотским» взглядом.

— Это другое дело. Радар — собака. Она бы нагадила и на лужайку перед Эйфелевой башней, если ей позволить.

— А перед Эйфелевой башней есть лужайка? — поинтересовался ей

Он так же патентованно закатил глаза:

— Понятия не имею. Я просто высказал свою точку зрения. Можно мне кока-колы?

— Конечно, — с тех пор как мой отец принес ту упаковку, я всегда держал в холодильнике кока-колу для мистера Боудича.

Когда я принес ее, он уже встал с постели и сидел в своем старом кресле, а Радар лежала рядом.

— Чарли, позволь мне спросить тебя кое о чем. Все, что ты делаешь для меня…

— Я получаю за это каждую неделю очень неплохие деньги и действительно ценю это, хотя мне иногда кажется, что я делаю недостаточно, чтобы их заработать.

— Ты бы делал это и бесплатно. Ты так сказал, когда я еще лежал в больнице, и я верю, что ты говорил серьезно. Скажи, ты метишь в святые или, возможно, искупаешь свою вину за что-то?

Это было довольно близко к правде. Я вспомнил о своей молитве — о сделке с Богом, — но вспомнил и о том, как мы позвонили в начальную школу Стивенса с ложным сообщением о взрыве. Берти казалось, что это самая смешная шутка на свете, но все, о чем я мог думать в ту ночь, когда мой пьяный отец храпел в соседней комнате, было то, что мы перепугали целую кучу людей, в основном малышей.

Пока я молчал, мистер Боудич внимательно наблюдал за мной.

— Значит, искупление, — сказал он. — Интересно, за что?

— Вы дали мне хорошую работу, — сказал я, — и я благодарен вам. Вы мне нравитесь, даже когда ворчите, хотя признаюсь, что тогда это немного сложнее. Все остальное — просто вода под мостом.

Он подумал об этом, а потом сказал то, что я до сих пор помню. Может быть, потому что моя мать погибла на мосту, когда я сам ходил в школу Стивенса, а может, просто потому, что это показалось мне важным и кажется до сих пор.

— Время — это вода, Чарли. Жизнь — только мост, под которым она течет[105].

Время шло. Мистер Боудич продолжал ругаться, а иногда и кричать во время сеансов физиотерапии, и это так огорчало Радар, что Мелиссе пришлось выставлять ее на улицу перед началом тренировки. Сгибать ногу по-прежнему было больно, очень больно, но к маю мистер Боудич мог согнуть ее на восемнадцать градусов, а к июню — почти на пятьдесят. Мелисса начала учить его подниматься на костылях по лестнице (и, что еще важнее, спускаться без фатального падения), поэтому я перенес его таблетки на третий этаж. Я спрятал их в старом пыльном скворечнике с резной вороной наверху, от которой у меня мурашки бежали по коже. Мистеру Боудичу было легче передвигаться на костылях, и он начал сам обтираться губкой (он называл это «ванной шлюхи»). У меня больше никогда не было случая подтереть ему задницу, потому что по дороге к туалету больше не случалось несчастий. Мы посмотрели на моем ноутбуке все старые фильмы, от «Вестсайдской истории» до «Маньчжурского кандидата» (который оба любили). Мистер Боудич заговорил о покупке нового телевизора, что показалось мне верным признаком того, что он возвращается к жизни, но передумал, когда я сказал ему, что это означает либо подключение к кабельной сети, либо установку спутниковой антенны — других вариантов просто не было. Я приходил в шесть каждое утро и без бейсбольных тренировок или игр (тренер Харкнесс бросал на меня косые взгляды каждый раз, когда мы сталкивались в школе) возвращался на Сикамор, 1 к трем часам или немногим позже. Я каждый день был занят чем-то, главным образом уборкой, что меня не смущало. Полы наверху были чертовски грязными, особенно на третьем этаже. Когда я предложил почистить водосточные желоба, мистер Боудич посмотрел на меня как на сумасшедшего и сказал, чтобы я нанял для этого специальных людей. В итоге я вызвал рабочих из городского управления, и как только желоба были прочищены и мистер Боудич (он наблюдал за этим с заднего крыльца, сгорбившись на костылях, а его пижамные штаны надувало ветром) остался доволен качеством работы, он дал мне указание нанять их для ремонта крыши. Увидев смету на это, он велел поторговаться («Разыграй карту бедного старика», — сказал он). Я поторговался и сбил цену на двадцать процентов. Те же специалисты по ремонту установили пандус перед крыльцом (которым никогда не пользовались ни мистер Боудич, ни Радар — она этого боялась) и предложили заодно поправить безумно перекошенную плиточную дорожку от калитки к крыльцу. Я отказался от их услуг и сделал это сам. Еще я заменил искореженные и треснувшие ступеньки переднего и заднего крыльца с помощью нескольких видеороликов на «YouTube». И весной, и летом в доме наверху Сикамор-стрит шла постоянная уборка. Миссис Ричленд было на что посмотреть — и она смотрела. В начале июля мистер Боудич вернулся в больницу, чтобы снять фиксатор, на несколько недель опередив самые оптимистичные прогнозы Мелиссы. Когда она сказала, как гордится им, и обняла его, старик в кои-то веки растерялся. По воскресеньям после обеда приходил мой отец — по приглашению мистера Боудича, без моего ведома, — и мы играли в джин-рамми на троих[106], в котором мистер Боудич обычно выигрывал. По будням я готовил ему что-нибудь поесть, спускался с холма на ужин с отцом, потом возвращался в дом мистера Боудича, чтобы помыть его немногочисленную посуду, погулять с Радар и посмотреть фильмы. Иногда при этом мы ели попкорн. Как только фиксатор сняли, мне больше не нужно было ухаживать за булавками, но я должен был содержать в чистоте заживающие ранки в тех местах, куда вставлялись штифты. Еще я надевал на его лодыжки большие красные резинки и заставлял сгибать ноги.