Аяна - Кинг Стивен (бесплатные серии книг txt) 📗

Стивен Кинг. Аяна

Не думал, что когда-нибудь буду об этом рассказывать. Жена посоветовала мне этого не делать: тебе все равно никто не поверит, и ты только опозоришься. Говоря так, она, конечно же, имела в виду, что я опозорю ее.

- А как насчет Ральфа и Труди? - спросил я. - Они были там и тоже это видели.

- Труди скажет, чтобы твой братец держал рот на замке, - ответила Рут, - Его долго уговаривать не придется.

Наверное, так оно и было бы. Ральф в то время работал суперинтендантом административной единицы 43 Школы Нью-Хемпшира и последнее, чего хочет бюрократ из Департамента Образования маленького штата это попасть в новости, транслируемые по кабельному ТВ, в то место в конце часа, которое обычно резервируют для новостей вроде: "НЛО над Фениксом" или "Койот, который умеет считать до десяти". Кроме того, чудесная история многого не стоит без самого чудотворца, а Аяны больше не было.

Но теперь, когда моя жена умерла - у нее случился сердечный приступ во время перелета в Колорадо. Она летела туда, чтобы помочь детям с нашим первым внуком; смерть наступила почти мгновенно (или почти мгновенно; по крайней мере, так сказали работники авиакомпании, но разве можно верить тем, кому в наши дни даже багаж доверить нельзя).

Мой брат Ральф тоже мертв - у него случился удар во время турнира по гольфу для пожилых. Что же касается Труди, то она тронулась умом. Мой отец тоже давно умер; если бы он сейчас был жив, ему бы уже перевалило за сто. Остался только я, поэтому мне и рассказывать эту историю. Это невероятно, тут Рут была права, но в любом случае это ничего не значит - чудеса никогда не происходят, везет только чокнутым, которые их видят повсеместно. Но это интересно. И это правда. И мы все тому свидетели.

Мой отец умирал от рака поджелудочной железы. Я думаю, вы многое сможете сказать о людях, услышав то, как и что они говорят о ситуациях подобного рода (и тот факт, что я описываю рак как " ситуацию подобного рода", вероятно, поведает вам кое-что и о самом рассказчике, который потратил свою жизнь, преподавая Английский мальчикам и девочкам, у которых самыми серьезными проблемами со здоровьем были угри и спортивные травмы).

Ральф сказал:

- Он почти закончил свое путешествие.

Моя невестка Труди сказала:

- Рак поглотил его. Сначала я подумал, что она сказала " Он созрел", что звучало раздражающе поэтично. Я знал, что она не могла так сказать, и что мне просто хотелось это услышать.

Рут же сказала:

- Он в нокауте.

" Может там он и останется", - подумал я, но ничего не сказал. Отец очень страдал. Это было двадцать пять лет назад - в 1982 - страдания все еще были неотъемлемой частью финальной стадии рака. Потом, лет десять или двенадцать спустя, я помню, как читал о том, что большинство больных раком уходят так тихо потому, что они ослабевают настолько, что уже не в состоянии кричать.

Прочитанное вызвало в памяти комнату, где умирал мой отец настолько ярко, что мне пришлось пойти в ванную и встать на колени перед унитазом в полной уверенности, что меня сейчас вырвет.

Но на самом деле мой отец умер четыре года спустя, в 1986. Он находился в доме для престарелых, где его настиг не рак поджелудочной железы, а кусок стейка, который застрял у него в горле.

Дон Док Джентри и его жена Бернадетт - мои отец и мать - выйдя на пенсию, поселились в пригородном доме в Форд Сити, недалеко от Питтсбурга.

После смерти жены, Док рассчитывал перебраться во Флориду, но решил, что не сможет себе этого позволить и остался в Пенсильвании. Когда его рак был диагностирован, он некоторое время провел в госпитале, где ему снова и снова приходилось объяснять, что происхождение его прозвища связано с его многолетней работой ветеринаром. После того, как он рассказал об этом каждому, кого это интересовало, его отправили домой умирать и мы, его семья, которую он оставил, ложась в госпиталь, Ральф, Труди, Рут и я - прибыли в Форд-Сити, чтобы быть с ним уже до конца.

Я хорошо помню его спальню в задней части дома. На стене висела картина, изображающая Христа в окружении детей. На полу был лоскутный коврик, сделанный моей матерью, в нем превалировали тошнотворные оттенки зеленого, и его нельзя было назвать ее лучшей работой.

Рядом с кроватью стояла капельница, на которой красовалась переводная картинка с Питсбургскими Пиратами.

Каждый день я приближался к этой комнате с все возрастающим страхом и каждый день, часы проводимые в ней, тянулись все дольше. Я помню Дока сидящим на скамье у входа в дом, где мы выросли, когда жили в Дерби (штат Коннектикут) - с банкой пива в одной руке и с сигаретой - в другой, рукава его ослепительно белой майки всегда были дважды подвернуты, демонстрируя плавные изгибы его бицепсов и татуировку розы чуть повыше левого локтя. Он принадлежал к поколению людей, которое не вылезало из неизменной темно-синей джинсы, которую они именовали "рабочей одеждой". Он зачесывал свои волосы как Элвис и имел слегка пугающий вид, как тот моряк, для которого две выпитые на берегу рюмки заканчивались плохо. Он был высоким человеком с кошачьей походкой. Я вспоминаю летние танцы на улице в Дерби, когда он и мать остановили шоу, станцевав джиттербаг под "Rocket 88" Айка Тернера и Королей Ритма. Кажется, Ральфу тогда было шестнадцать, а мне одиннадцать. Мы смотрели на родителей, открыв рот, тогда-то я впервые и подумал о том, чем они занимаются по ночам, раздевшись догола и забыв обо всех и вся, нас включая.

В восемьдесят, отпущенный из госпиталя, мой угрожающе элегантный отец, превратился в очередной скелет в пижаме (на которой красовался логотип Пиратов). Его глаза были едва видны из-под густых кустистых бровей. Несмотря на наличие двух вентиляторов, он все время потел и запах, который поднимался от его влажной кожи, напоминал мне запах старых обоев в заброшенном доме. В его дыхании ощущался темный дух разложения.

Мы с Ральфом не были богачами, но сложив вместе наши скромные средства и остатки собственных сбережений Дока, у нас получилось достаточно, чтобы нанять сиделку на неполный рабочий день и домработницу, которая приходила пять раз в неделю. Они хорошо делали свое дело - старик всегда был чистым и в свежем белье, но к тому дню, когда моя невестка сказала, что Док созрел (все еще предпочитаю считать, что она сказала именно так), Битва Запахов была почти закончена. Бывалое дерьмо старого профессионала после нескольких раундов опередило новичка - детскую присыпку Джонсон. Я думал, что уже скоро рефери должен был остановить этот бой.

Док больше не мог самостоятельно добираться до туалета (который он неизменно называл отхожим местом) поэтому ему пришлось надеть подгузники и специальные трусы. Он был еще в здравом уме и стыдился их. Иногда слезы катились из уголков его глаз и с губ, которые когда-то кричали "Эй, красотка", теперь срывался лишь слабый крик отчаяния и отвращения к жизни.

Боль, обосновавшаяся вначале где-то в центре его тела, затем распространилась повсеместно - он жаловался, что болят даже веки и кончики пальцев.

Обезболивающие перестали действовать. Сиделка могла дать ему и больше, но это убило бы его, и она отказывала ему в этом. Я хотел дать ему их в том количестве, которое бы смогло его убить. И возможно, я бы так и поступил, заручившись поддержкой Ральфа, но моя жена не поддерживала идеи подобного рода.

- Она же узнает, - говорила Рут, имея в виду сиделку, - И тогда у тебя начнутся проблемы.

- Он мой отец!

- Это ее не остановит, - Рут всегда все видела в мрачном свете. Ее такой не воспитывали, она такой уродилась.

- Она донесет на тебя, и ты отправишься за решетку.

Поэтому я и не убил его. Никто из нас не решился на это. Мы заняли выжидательную позицию. Читали ему, не зная, понимает он еще хоть что-то или нет. Меняли ему одежду и заполняли прикрепленную к стене диаграмму лечения. Стояли ужасающе жаркие дни, и мы периодически меняли расположение двух вентиляторов, надеясь таким образом создать перекрестное движение воздуха. Мы смотрели игры Пиратов на маленьком цветном телевизоре, на котором трава была красного цвета и говорили отцу, что Пираты в этом году выглядели просто великолепно.