Меч в камне - Уайт Теренс Хэнбери (книги без сокращений txt) 📗
Ближе к вечеру на камышовый мост, построенный им по указанию Мерлина, забрел муравей-разведчик. Принадлежал он к тому же самому виду, но происходил из другого гнезда. Его повстречал один из мусорщиков и тут же убил.
После доклада об этой новости радиовещание изменилось, а вернее сказать, оно изменилось, едва лишь шпионы установили, что в гнезде Иных имеются запасы зерна.
Вместо «Мамми-мамми-мамми» начали передавать «Муравия, Муравия превыше всего», а поток распоряжений стал перемежаться беседами о войне, патриотизме и экономическом положении. Роскошный голос поведал, что их обожаемое отечество окружено ордами презренных Иногнездян, — и в ответ эфирные хоры запели:
Коль кровь Иного капает с клинка
Прекрасна жизнь и радость велика.
Было также разъяснено, что Отец всех Муравьев в мудрости своей заповедал, дабы Иногнездяне были вовек в рабстве у Наших гнездян. В настоящее время у обожаемого отечества имеется только одна кормушка — возмутительное положение, каковое надлежит исправить, дабы не исчезла драгоценная раса.
Затем утверждалось, что под угрозой находится национальное достояние Наших. Их границы вот-вот будут нарушены, их домашний скот, жуков, того и гляди угонят, а их общинный желудок ссохнется от голода. Варт внимательно выслушал две таких передачи, чтобы запомнить их на будущее.
В первой доводы были расположены в следующем порядке:
A. Мы столь многочисленны, что голодаем.
Б. Поэтому нам следует всемерно увеличивать численность наших семейств, чтобы стать еще многочисленнее и голоднее.
B. Когда мы станем еще многочисленнее и голоднее, мы, очевидно, обретем право отбирать у иных народов их зерновые запасы. Помимо прочего, у нас к тому времени появится многочисленная и голодная армия.
Лишь после того как это логическое построение получило практическое применение и валовая продукция родильных приютов утроилась, — тем временем, благодаря Мерлину, оба гнезда получали кисель в количествах, покрывавших все их потребности, ибо приходится признать, .что голодающим нациям, по всей видимости, никогда не удается изголодаться до такой степени, чтобы они не могли позволить себе тратить на вооружение гораздо больше всех остальных, — только после того начались лекции второй разновидности.
Выглядели они так:
A. Мы гораздо многочисленнее их, а потому имеем право на их кисель.
Б. Они гораздо многочисленнее нас, а потому норовят бесстыдно украсть наш кисель.
B. Мы — могучая раса, а потому обладаем естественным правом поработить их жалкую расу.
Г. Они — могучая раса, и вопреки естеству норовят поработить нашу безобидную расу.
Д. Мы должны напасть на них ради самообороны.
Е. Обороняя себя, они нападают на нас.
Ж. Если сегодня мы на них не нападем, они нападут на нас завтра.
3. В любом случае мы вовсе не нападаем на них. Мы несем им неисчислимые блага.
После обращений второго рода начались религиозные церемонии. Они, как установил впоследствии Варт, были унаследованы от легендарного прошлого, столь давнего, что для него и даты не подберешь, прошлого, в котором мураши еще не додумались до коммунизма. Церемонии восходили к тем временам, когда муравьи еще не утратили сходство с людьми, и некоторые из этих церемоний производили очень сильное впечатление.
Во время одной из них исполнялся псалом, начинавшийся — с учетом языковых различий — хорошо известными словами: «Мечу подвластна земля и что наполняет ее, компасу бомбардировщика и им, что сеют бомбы с него», — и кончавшийся очень страшно: «Возлетите на воздух, врата, да поднимутся верхи ваши, и вы возлетите, двери вечныя, и войдет Царь славы! Кто сей Царь славы? Се Господь Призрачных Сил, Он — Царь славы!»
Странно, но рядовых муравьев песнопения не воодушевляли, а лекции не интересовали. И то и другое они принимали как данность. Для них это были ритуалы вроде песенок про «Мамми» или разговоров о Любимой Водительнице. Муравьи не относились к ним как к плохим или хорошим, волнующим, разумным или устрашающим. Они вообще их не воспринимали, — но находили Дельными.
Вскоре настало время и для войны. Приказы о подготовке к ней были отданы, солдаты вымуштрованы до последней степени, на стенах гнезда появились патриотические лозунги: «Жало или Жвачка?» или «Присягаю тебе, мой Запах!», и Варт окончательно впал в отчаяние. Вечно звучащие прямо в голове голоса, от которых он не мог избавиться, невозможность уединения, ибо одни постоянно кормились прямо из его живота, а другие распевали в его мозгу, смертельная пустота, заместившая чувства, утрата всех оценок за исключением двух, всепроникающая даже не злоба, а монотонность, — все это убивало в нем неотделимое от детства радостное отношение к жизни.
Кошмарные армии уже почти сошлись для сражения, споря о воображаемой границе между двумя кусками стекла, когда Мерлин пришел Варту на помощь. Чары его вернули изнемогшего естествоиспытателя обратно в постель, которой тот не мог нарадоваться.
14
Осенью все приготовлялись к зиме. Вечерами сидели, отгоняя долгоножек от свеч и светильников. Днем выводили коров на жнивье, к сорным травам, обойденным серпом. Выгоняли свиней попастись на лесные опушки, где мальчишки обивали деревья, чтобы снабдить свиней желудями. Дела хватало каждому. Из риги слышалось ровное шлепанье цепов; по нарезанному на полоски ячменя и пшеницы общинному полю взад-вперед проплывали тяжеленные деревянные плуги, а за ними, мерно раскачиваясь, шагали сеятели с привешенными к шеям лукошками, меча семена правой рукой под левую ногу и наоборот. Другие поселяне, громыхая, везли груженные папоротником возы на шипастых колесах, и кто-нибудь из них непременно отмечал, что следует
Поболе листьев запасти, покамест лето дышит,
Чтоб можно было полежать скоту под зимней крышей.
Тем временем третьи волокли из лесу дрова для замковых очагов. Звон стоял в резком воздухе от клиньев и колотушек.
И все были счастливы. Вообще-то саксы пребывали в рабстве у своих норманнских хозяев, — то есть ежели вы предпочитаете такой взгляд на их положение, — однако если посмотреть на него с другой стороны, они представляли собой тех же фермерских батраков, что и ныне ухитряются как-то протянуть на несколько шиллингов в неделю. Просто ни тогдашние виллане, ни теперешние батраки не голодали, когда хозяином их оказывался такой человек, как сэр Эктор. Если ни один скотовладелец никогда не почитал экономически разумным держать своих коров впроголодь, то с какой же стати рабовладелец стал бы морить голодом своих рабов? Суть в том, что даже в наши дни сельский батрак соглашается на столь малую плату лишь потому, что не хочет продавать и душу свою впридачу к рукам, — без чего он никак не обошелся бы в городе, — и такого рода свободу духа можно было обрести в деревне с самых стародавних времен. Виллане были работниками. Они жили скопом в лачугах всего об одной комнате: семьи, куры, поросята или телка, которую, вероятно, звали Пеструхой, — ужасная, нездоровая жизнь! Но вот им она нравилась. На здоровье они не жаловались, свежий воздух им доставался задаром и без малейшей примеси фабричного дыма, и, что было для них самым главным, душевнейший их интерес был связан с тем, как бы посноровистее сработать свою работу. Они знали, что сэр Эктор ими гордится. Они представляли для него даже большую ценность, чем скот, а поскольку свой скот он ценил выше чего бы то ни было, за исключением разве своих детей, этим сказано многое. Он жил и трудился вместе со своими крестьянами, пекся об их благополучии и без труда отличал доброго работника от худого. В сущности, он был вечным фермером, — одним из тех, кто, на первый взгляд, выгадывает, подряжая батраков за столько-то шиллингов в неделю, но при этом приплачивает еще полстолька за добровольную переработку, дома предоставляет задаром и задаром же снабжает своих батраков яйцами, молоком и хлебом домашней выпечки.
