Печать мастера Том 2 (СИ) - Ри Тайга (книга регистрации TXT, FB2) 📗

Коста остановился и сделал короткий привал — размять ноги, сделать глоток воды, освободить лошадь от веса всадника.

Мохнатая морда потянулась к фляжке, учуяв запах, и Коста потрепал ее между ушей.

— Жаль, что ты такая глупая, — пробормотал он тихо.

Теорию, что лошадка помнит дорогу или дом, он тоже проверял. Отпустив поводья и дав полную свободу. Но мохноногое создание упрямо стояло на одном месте, отказываясь двигаться, если им не управляют поводья.

— Глупышка… Если бы ты помнила, куда идти… Умру я, следом умрешь и ты…

Коста разминал ноги и — думал. И только после того, как мохнатая морда третий раз потянулась к фляжке, поделил воду пополам.

– Хэй! Хэ-э-э-эй!!! — голос звал где-то вдали. — Хэ-э-э-й! Хэ-э-эй!!!

Коста обернулся и сначала не поверил глазам, потер, но караван не исчезал. Впереди, прямо по белому песку двигалась цепочка крошечных лошадок и всадников, и они махали ему издалека руками.

– Хэ-э-эй!!!

Коста быстро пристегнул пустую фляжку, и заставил лошадь опуститься на колени, ни на миг не отрывая глаз от спасения.

Они — спасены!!!

Сколько он уже ехал по пустыне, Коста не знал.

Время — остановилось.

Миражи окружали его, обступая со всех сторон так, что он не видел выхода.

Вместо песка в дрожащем от раскаленного жара мареве проступали картины и фигуры.

Он видел ворота поместья Фу, видел алтарь и поместье Фу, гостиную Фу, сад Фу…кухню Фу… Видел злобную госпожу и господина в кресле… Который махал ему — вернись! Возвращайся! Возвращайся!

Видел тренировочную площадку Вонгов… Лирнейские горы, встающие хребтами вдали. Видел домик на острове — их домик, на крыльце которого стоял Семнадцатый, и махал ему руками, а рядом весело подпрыгивал Пятый… Видел куратора Сейши, и видел Лиса, который манил его к себе… и махал, махал, махал…

Коста жмурился, тряс головой, тер глаза и затыкал уши.

Миражи были кругом. И миражи звали его.

Жар песка стал настолько нестерпимым, что Коста почти не спускался вниз, не понимая, как выдерживает лошадь.

Бросаться навстречу, погоняя мохногорбую, он перестал уже на третьем мираже, когда сначала воздухе растворился караван со всадниками и повозками, потом перед его носом растаяли слуги Фу с сопровождением, а затем — оазис, которого не было на карте.

Спускаться с лошади он перестал после пятого миража, когда бросившись вперед, прошел сквозь мираж, обернулся обратно и увидел двадцать лошадей разом. Точь-в-точь, как его. Один в один. И после этого, долго, заплетаясь, ходил от лошади к лошади, и, наткнувшись на теплую шерсть под пальцами и горячую подпругу, почти зарыдал от облегчения, и больше никогда не спускал поводьев с руки.

Коста потерялся в миражах.

Все, кого он знал, или видел в жизни, прошли вереницей перед его глазами, и даже одинокая молчащая женщина, которая не звала — просто стояла тихо, и истаяла воздухе раньше, чем Коста успел добежать, чтобы рассмотреть лицо. Он знал — это была… мама.

Он почти сошел с ума, бегая от одного миража до другого. Не понимая, где истина, где ложь. Что в этом мире жара и песка является правдой. И очнулся резко, рывком, отрезвев сразу, как только увидел белую голову, и длинную косу, и недовольно прищуренные глаза Наставника Хо.

Мастер сидел на такой же лошадке, как у него. Одетый по-южному, замотанный в тряпки. И распекал его за медлительность: «Быстрее иди сюда, щенок!!!». Звал он с расстояния в сотню шагов. «Быстрее!!!»

И тогда Коста очнулся и зажмурился.

Ложь, ложь, ложь. Сплошная ложь. Нельзя верить глазам своим.

– Господин! Юный господин!!! — звали его сзади голосом знакомой служанки. — Юный господин, скорее сюда!

Нельзя верить ушам своим.

Здесь вообще ничему нельзя верить, кроме ощущения горячей шерсти между пальцами.

Он умрет здесь. Он не выберется отсюда. Это место убьет его. Если он не найдет выход, он останется здесь. Это белое место станет его могилой.

Сверху в небе закричали соколы, и тот, что кружил прямо над ним, ответил — тревожным клекотом. И на его зов отозвались десятки птиц со всех сторон, парящих над барханами вдали.

Но и этому Коста больше не верил тоже. Ни птицам, парящим в небе, ни тем картинам, которые впереди показывала ему беспощадная пустыня.

Пустыня

Западная гряда барханов у чаши «белой смерти»

Пустынник отнял ладонь от рта, и зов эхом прокатился по пескам. Сокол в небе — маленькая, едва различимая точка вдали — ответил ему протяжным криком, и продолжил нарезать широкие круги прямо в центре белого плато, указывая место стоянки одинокого путника.

Через миг — ответный крик — клекотом прилетел с разных сторон, по кругу барханов, и с десяток птиц поднялись в небо.

Охранник Фу тревожно тронул проводника за плечо:

— Что там, я не понимаю ваш птичий язык… Что с мальчиком?

Вместо ответа пустынник ткнул грязным до черноты пальцем в небо — прямо в диск светила:

— Пришло время миражей. Испытание начинается.

Пустыня

Белое плато

Коста кружил на месте десяток мгновений. Стоял, думал, опустив глаза вниз, чтобы не видеть никого и ничего.

Если он просто выберет прямой путь, в любую сторону — это выведет их из ловушки?

Он видел утром стену барханов со всех сторон… если просто ехать ровно в одно сторону он же должен достичь песчаных гор? Должен?

Хотя в этом месте он вообще ни в чем уже не был уверен.

Вода — кончилась.

Сколько он продержится без воды здесь? День? Три? Декаду? Прежде, чем просто свалится вниз и больше не сможет подняться.

Голоса миражей манили, и он оторвал часть верхней тряпки, плотно скрутил, и сунул в уши — звуки немного стихли.

Коста посмотрел прямо — ворота поместья Блау сияли в снегу, посмотрел направо — там на городском побережье швартовались торговые джонки, посмотрел налево — огнями сиял ночной Керн, и где-то там, была их лавка…

Он выдохнул, зажмурил глаза, потряс головой и размотал тряпку с головы. А потом замотал снова, полностью, закрыв глаза на два слоя, чтобы опустилась блаженная тьма.

Ничего не видеть.

Поправил плотнее затычки в ушах.

Ничего не слышать.

И ничего — не чувствовать.

Сколько он стоял на одном месте, он не знал. Каждое направление было верным и неверным одновременно.

Его окутала блаженная тишина и темнота. Даже жар от песка и горячий воздух уже стал привычнее. Он наслаждался тишиной.

Он мог бы стоять так вечность. Зарывшись пальцами в горячую шерсть — его маяк и его якорь в этом мире миражей. Единственное, что было — настоящим.

Но сдаться, значит — умереть. А умирать он не хотел. Это он тоже понял отчетливо, когда голоса вокруг стихли.

Он хотел — жить. Жить! Он слишком мало успел. Если умереть сейчас, если сейчас уйти за Грань — ради чего он жил? Что он успел сделать? Кто вспомнит его, когда он умрет, чтобы поставить свечи в Храме?

Он не жил. Он — убегал.

Коста облизал пересохшие губы, и пошевелил поводьями — лошадка послушно переступила копытами, делая новый круг.

Ну же.

Ну же.

Боги, если вы есть… ну же… куда мне идти?

Я хочу жить!

Великий, если ты есть, если ты слышишь меня… выведи меня отсюда… выведи, и я буду служить тебе всю жизнь, каждую декаду буду ходить в Храм, и, клянусь, свечи в твоем храме не погаснут до тех пор, пока я жив…

Выведи меня отсюда… я не знаю, куда идти, Великий… я не знаю куда идти…

Лоб горел от жара, и Коста чувствовал, что задыхается, и, когда он уже рванул тряпку с лица — какая разница, где умирать — миражи тоже не плохо… в его груди взошло солнце.