Паломничество жонглера - Аренев Владимир (лучшие книги .TXT) 📗
— Тем более, — добавил Иссканр, — что, наверное, тех, кто решился на подобное плавание, вряд ли на Востоке что-то удерживало.
— Точно! Так оно и было, если верить летописям, да и вообще здравому смыслу. Это я веду к тому, Фэгрик, что «Кинатит» с самого начала бросили в спешке — и потом так никто и не озаботился хорошенько его исследовать. Монахам Неустанной было где жить — на Йнууге существовали поселения и до них, но островитяне повымерли во время Гневного Десятилетия. Потом, когда легендарный Кеввал Волны Усмиряющий решил запретить немонахам ступать на землю Йнууга, понадобился и «Кинатит», но не целиком, хватило только ближайших к пробоине помещений, хозяйственных и жилых. И так, заметь, продолжалось столетиями! Монахам просто некогда было шарить по судну в поисках «каких-то сокровищ», а обслуге и без того хватает работы.
— Хватало, — криво усмехнулся Фэгрик. — А теперь, как я погляжу, свободного времени у вас хоть отбавляй!
— А что ты скажешь, Овард?
— То же, что и тогда, когда ты решил оставить семью и переехать сюда: это твой выбор, — пожал тот плечами. — Ты сам решил удить такую рыбу — так тяни леску, пока есть силы, и не оглядывайся.
— Спасибо, — вполне серьезно поблагодарил его Миннебар.
— Не за что, братец. Надеюсь, в виде благодарности ты поселишь нас не в тех дырах, что в прошлый раз.
Седоусый покачал головой:
— Тут всё такое, Овард, и ты это знаешь… Та-ак, здесь по лестнице вверх, держитесь крепче за перила. Ступеньки скользкие и непрочные сколько хожу, столько жду, что вот-вот проломятся. В общем, — продолжал он, — работы-то на самом деле достаточно. Но в основном по мелочам, поэтому возможностей исследовать «Кинатит» у меня больше, чем раньше.
— Сбылась места умалишенного, — беззлобно проворчал Фэгрик. — Ладно, братец, ты главное не зазнайся, когда найдешь здесь золотой нужник Морепашца, ага?
— Ты же знаешь, треть в этом случае будет принадлежать тебе.
— Я от своей части в этом случае отказываюсь в пользу Фэгрика, — вставил Овард, и все трое захохотали.
«Неожиданная и нелепая смерть господина Балхая сама собою определила ту обитель, куда мне пришлось направиться. Ибо, хочешь — не хочешь, а господин Балхай был приписан к Тайдонскому эпимелитству, подчинялся тамошнему архиэпимелиту, а значит, моим долгом было сообщить об этом туда. Ну а из Тайдона ближе всего было к Тайдонской обители Проницающего».
(«Что за чушь?! — читая, недоумевал Иссканр. — Какая смерть, от чего? В записках об этом ни слова. И почему брат Гланнах ссылается на эту смерть, когда объясняет, что выбрал Тайдонскую обитель? Если бы он выбирал ближайшую из обителей, то выбрал бы именно ее. Что-то не так! Но что?»)
…доски, балки, клинья, дверные петли — и всему этому несколько сотен лет. Корабль дышал, стонал, кашлял, словно дряхлый, болезненный старец, который никак не может заснуть. Не может — и не дает заснуть другим!
Иссканр поднялся с узкой койки и принялся вышагивать по каморке, которую ему отвели. Когда Овард и Фэгрик увидели, в каких тесных помещениях им придется жить, они здорово осерчали на брата, но Миннебар объяснил, что только небольшие каюты удается поддерживать в приличном состоянии. И хотя бы частично отваживать оттуда крыс (во что Иссканр не поверил — и, кажется, не зря).
В полумраке он заметил юркую тень, шмыгнувшую в дальний угол и замершую там в надежде остаться незамеченной. Потянулся за подсвечником, но тень метнулась в коридор через щель под дверью. Иссканр усмехнулся, поставил подсвечник на стол и хотел было зажечь свечу, но передумал: что толку? На что здесь смотреть, в этом гробу с дверцей?!
К тому же ему внезапно потребовался нужник — не золотой Бердальфов, а вообще любой ближайший. Чтоб им утонуть, этим монахам! Кормят гостей невесть чем — Иссканру еще за ужином показалось, что с теми лепешками что-то неладно!
Он выскочил в коридор и поспешил налево, до поворота, а оттуда свернул направо — всё, как рассказывал Миннебар, — а там — третья дверь по правой стороне… или вторая? Нет, третья.
Когда Иссканр возвращался в свою каморку, он пожалел, что не прихватил свечу. Вместо того чтобы валяться на койке и слушать монотонное поскрипывание корабельных костей, выбрался бы наверх и подышал свежим воздухом. Впрочем, что мешает ему это сделать и без свечи? Фонари, пусть и тусклые, висят у каждого поворота, заблудиться он не заблудится. А Миннебар говорил, что селит их то ли на втором, то ли на третьем ярусе от палубы — словом, недалеко.
Иссканр направился по коридору туда, где он, помнится, видел ступеньки, называемые моряками забавным словом «трап». Там он их и обнаружил — и начал подниматься, цепляясь за перила. Древесина под ногами прогибалась, но не скрипела, к тому же перила казались достаточно прочными.
И вдруг в один момент всё это — и перила, и ступеньки — проломилось и обрушилось вниз, вместе с Иссканром!..
В комнате, где оказался Гвоздь, барахла было столько и такого, что укради и продай, — на год наймешь целый отряд гвардейцев, не хуже, чем К'Дунелевы. Ну, всю бы комнату Гвоздь, натурально, с собой не утащил, а вот махонького серебряного мальчика, непристойно фиглярничающего на каминной полке, упёр бы. Хотя бы из воспитательных целей.
Однако же не стал. Тем позвонком, что находится аккурат между лопатками и работает вместо пресловутых «глаз на затылке», почуял, что за ним следят. Да иначе и быть не могло, верно? — чтобы неизвестного (или, если угодно, печально известного) проходимца оставить без присмотра в этакой дорогущей комнате?! Ага, держи карман шире и пальцы плотнее!
Гвоздь оглядел комнату повнимательней. Сейчас он не приценивался, а искал потайные отверстия, через которые за ним могли бы наблюдать. Если он что-нибудь понимает в таких устройствах, они должны располагаться чуть выше уровня головы человека среднего роста. Идеально подходят для этого портреты. Кто у нас здесь? Надписей, разумеется, нет — все, кому положено (и кому позволено сюда входить), и так знают, о ком речь. Он — суховатый старик в доспехах, с ястребиным носом и близко посаженными глазами; на согнутой левой руке держит знакомый Гвоздю шлем с кожистыми крыльями (нашлемника с харей нет). Она — моложе его лет этак на пятнадцать, а то и на все двадцать, очень хороша, особенно в этом платье с широким декольте, с брошкой в виде ириса… может, дама и заинтересовалась бродячим жонглером, а-а? Старик-то, даже если был мужем, нынче, судя по черной траурной ленточке, отчеркнувшей верхний правый угол картины, уже покинул юдоль земных страданий. Так что…
О, догадался Кайнор, может, его вызвали, чтобы гимн какой-нибудь погребальный написать! Допустим, старик был с причудами и в завещании указал, мол, хочу, чтоб похоронили под гимн, сочиненный известным поэтом, Рыжим, понимаешь, Гвоздем! Почему нет? Вполне может быть!
И сразу становится понятно, отчего так торопился К'Дунель: покойный, поди, святым не был, тело его бренное подчиняется тем же законам разложения, что и прочая материя.
Догадки вдохновили Кайнора и воодушевили его. Он расправил плечи и шагнул к висевшему здесь же зеркалу, чтобы привести себя в порядок. С досадой провел рукой по небритым вот уже несколько дней щекам, пятерней пригладил волосы… проклятие, если бы бешеный капитан не гнал лошадей днем и ночью, у Кайнора было бы время заняться своей внешностью! (Одновременно с приведением себя в порядок Гвоздь подвинулся так, чтобы опустить «непристойного мальчика» во внутренний карман кафтана. Кажется, никто из потайных наблюдателей не должен заметить…) Он вздрогнул, когда дверь на другом конце комнаты бесшумно отворилась. В зеркале увидел отражение гостьи: молоденькая, годков этак двадцать — двадцать три, чернявая, одета прилично, наверное одна из местных служанок, приближенных к хозяйке. Пришла небось чтобы подготовить «господина артиста» к приему у госпожи.
— Так вы и есть тот самый Кайнор Мьекрский? — Гвоздь подарил ей одну из своих «улыбок-для-дам»:
