Дурак (СИ) - Беляева Дария (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Учительница говорит:

— И его любят. Это великое горе не только для тебя, твоей сестры, твоей матери, но и для всех нас.

— Одна моя подруга сказала, что он дал ее народу все на этой земле.

Учительница издает тихий смешок, если бы змеи умели смеяться, они бы делали это так.

— Аэций сказал бы, что ее народ сам взял все, чтобы быть живым и свободным. Я знаю его лучше тебя, потому что знаю дольше. Он страдал от того, что мы страдали, и так сильно хотел спасти угнетенных, что пролил намного больше крови, чем нужно, чтобы остаться в здравом уме.

Она тянет руку к колыбели, закрывает тканью, будто кого-то внутри нужно охранить от тусклого света. Ее руки очень ловкие, хотя если смотреть на эти длинные когти, так никогда не подумаешь.

— Вы гораздо больше похожи, чем ты думаешь. Когда он был молодым, он хотел только защитить нас всех. Мы все были куда горячее него, мечтая о том, как войдем в Вечный Город.

Я отпиваю еще чая, он пахнет мятой и остужает мне голову, становится спокойнее. А она продолжает говорить о папе, и мне приятно слушать. Я всегда знал, какой мой папа герой, как он отважен, и как много он изменил в Империи. Но я никогда не слышал, что он — хороший человек.

Учительница говорит:

— Он всегда делал то, что хотел. И ему всегда удавалось. Он был безжалостным воином. Но это не все, что ты должен о нем знать, Марциан. Он считал всех равными, он боролся за то, что считал прекрасным — за свободу. Знаешь, почему я говорю тебе все это?

Я качаю головой.

— Потому что, Марциан, однажды твоего отца не будет на свете. И от него останется только история. А история всегда упрощена, между ней и реальностью такая же разница, как между вещью и ее фотографией. Она плоская, ты не можешь рассмотреть ее со всех сторон и множество важных моментов остается за кадром. Это примитивное сравнение, но и ты ведь не самый умный юноша? Ты должен знать правду о своем отце.

Она замолкает, снова покачивает колыбель, а потом говорит:

— Я хотела бы от него дочь. Жаль, не случилось.

Это вовсе не звучит так, будто учительница в папу влюблена. От другой женщины, другого народа — непременно бы именно так и звучало, но для ведьмы самая главная дань уважения мужчине — родить от него дочь и влить его кровь в свой великий народ. То, что учительница говорит о папе выказывает ее восхищение им, а вовсе не желание.

Но вот кого она так качает в колыбели — их нерожденную дочь, мою несуществующую сестру. И тогда я понимаю, что мне совсем не нравится в этом разговоре. Учительница говорит так, будто папа уже мертв, и это навсегда.

Тогда я подаюсь вперед, быстро и горячо шепчу ей:

— Вы не понимаете! Я его верну! Мне просто нужен совет! Я все сделаю! Я найду его!

— Кого ты найдешь, Марциан? — спрашивает она. А мне кажется, что чай у меня в руке сейчас вскипит, такой жар у меня в ладонях.

— Бога! И папу! Он все может, может и папу вернуть! Я уже узнал, что народ воровства что-то красивое подарил своей богине, в ее особом месте, и за это она впустила их в свой мир. Значит, я должен что-то подарить нашему богу, на его особом месте! Я даже знаю, где его особое место. Там, где та, которая нас всех спасла, убила своих детей! Я найду то место, и что-то особое ему подарю, тогда я приду к нему и попрошу. Он мне не откажет. Он любит папу, я уверен. Раз даже вы любите, а я думал, вы никого не любите! Только подскажите мне, что подарить! Я не хочу убивать своих родных и вообще никого не хочу убивать, но вдруг он только на это обратит внимание?

Тишина становится такая, что я слышу, как персонажи какого-то мультфильма обсуждают поломку на своем космическом корабле писклявыми, яркими голосами.

Наконец, учительница говорит:

— А ты знаешь, где это особенное место?

— За Рейном, — говорю я. — Далеко. Надо на поезде ехать.

— А где конкретно оно — знаешь?

— Нет, но я спрошу.

Она снова молчит, и я слушаю про то, как чинить космические корабли. Затем она снова говорит, и я слушаю про то, как спасти папу.

— Поезжай в Бедлам, Марциан, в вашу столицу. Оттуда пришел твой отец. Я знаю вашу историю, но не настолько хорошо, чтобы подсказать тебе, где именно это место. Думаю, где-то в лесах, окружающих Бедлам. И там тебе точно подскажут.

Я вижу в зеркале, как глаза у меня светятся, кажутся еще светлее.

— Вы мне верите?

Она кивает. Я не вижу ее лица, но я уверен, она смотрит серьезно.

— Я хочу, чтобы ты попробовал. Что до дара, который хочет твой бог — и здесь я тебе не подскажу. Но ты мыслишь чужими категориями, а найти то, что ты ищешь может только тот, кто мыслит за пределами шаблонов. Тебе не нужно повторять то, что сделала ваша прародительница. Но ты должен понимать, что твой бог — бог безумия. И ему нравятся совершенно особенные вещи.

— Сумасшедшие люди?

Она терпеливо вздыхает, потом снова подходит к окну. Ее силуэт кажется изящным, совсем девичьим, хотя на момент начала войны ей было девятнадцать лет.

— Ему нравится безумие, Марциан. Соверши безумство.

— Какое?

Она качает головой. И я точно знаю, что она скажет. Сейчас снова будет про мой, собственный, особенный путь, то же самое, что Грациниан сказал. Но она только повторяет:

— Соверши безумство, Марциан, и приди к нему с этим в груди. Тогда, наверное, он примет тебя. Мы будем надеяться.

Моя учительница всегда была строгой, она никогда не скрывала от меня, что я глупый и часто насмехалась надо мной. Но сейчас она — единственная, кто по-настоящему верит, что у меня все получится. Даже Офелла не верит, хотя помогла мне. А учительница — верит.

Я говорю ей:

— Спасибо вам. Я никогда не забуду, как вы помогли мне. Я поеду в Бедлам и совершу там что-нибудь безумное.

— Надеюсь тебе хватит смелости, Марциан.

Снова становится так тихо. Все вокруг — тихое, прохладное и мягкое. Я допиваю чай, встаю с кресла, и в этот момент вместо мультяшных голосов, я слышу вдруг, очень отчетливо, голос знакомый мне с самого рождения, и даже до него — мамин голос.

— Граждане Империи, — говорит она, и я бегу на кухню. Там на стуле с высокой спинкой перед телевизором сидит Кезон. Телевизор смотрит сверху, висит в углу, там, где так любят притаиться пауки. Кезон ест мороженое из креманки, оно пахнет вишней, и наверху у него — вишенка.

Мама по ту сторону экрана, она в черном, руки затянуты в перчатки, черный воротник перехвачен черным платком, она похожа на мертвую Нису или ее мать, когда мы впервые встретились. И она выступает в Сенате.

Мужчины с жадными глазами расселись полукругом, смотрят на маму, ждут, что она объявит. Ждут, и в то же время уже знают. Принцепсы, мечтающие вернуться к прежней жизни. Они читают ее — одежду, выражение лица. Вся страна видит маму, когда она скорбит.

Мне стыдно и больно, как будто она стоит перед ними голой.

— Мне приходится сообщить вам прискорбную новость.

Сердце мое падает, в глазах темнеет от того, как болит в голове. Неужели я опоздал? Папа — умер?

— Император Аэций временно недееспособен. В данный момент он тяжело болен, и никто не может гарантировать, что он придет в себя.

Сердце мое поднимается. Я ожидал чего-то намного худшего. Но зачем мама говорит это? Она хотела скрыть папину болезнь, а сейчас выступает перед всей Империей.

— Молитесь своим богам о здравии вашего императора, — говорит мама. Голос ее, сначала неуверенный, сейчас обретает неожиданную властность и красоту, он перестает быть тихим. — Но то, что Аэций не способен сейчас управлять страной и, возможно, не будет способен, не означает, что достижения его будут забыты.

Запись, кажется, передает эхо, вдруг поднимающееся от маминого последнего слова. Теперь она по-настоящему громко говорит.

— Я продолжу дело своего мужа. Я верю в то, во что верил он. Я верю в то, что Империя принадлежит всем живущим в ней народам, и что мы сможем научиться жить вместе. Сейчас мы в самом начале этого сложного пути, и я надеюсь, что Аэций нас не оставит. Но если так случится, я не отступлюсь от его слов и не забуду его обещаний. Я буду всеми силами пытаться сохранить мир между нашими народами и не упущу ни одного закона, который принял Аэций, а так же использую положения, которые он собирался вынести на следующей встрече с Сенатом. Давайте не будем терять надежды, но и не будем позволять страху охватывать наши души. Империя изменилась, и мы изменились вместе с ней. Аэций сделал для этой страны столько, что никто и никогда не сможет вернуться к тому существованию, которое было прежде Безумного Легиона. Но мы будем двигаться вперед, к другой, но лучшей жизни, к совместной жизни всех наших народов.