Коричневый Предел. Там, где зимуют раки - Толстова (Морозова) Татьяна "Крылатая" (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
— Естественно, — на каменном лице отразилось подобие усмешки. — В качестве оплаты принимается смерть.
— Моя?
— Ну, почему сразу твоя? Смерть человека, роднее которого у тебя никого нет.
— Вот тут ты ошибаешься, — Рифальд устало поднялся с камня. — Я одинок уже много десятилетий. У меня нет ни жены, ни детей. Впрочем, их никогда и не было.
— Запомни, старик, я никогда не говорю пустое, — голос изваяния изменился с женского тембра на приглушённый бас. — Возможно, ты будешь приятно удивлён, но в своё время Гортензия Боррок родила на свет двух сыновей.
Рифальд вздрогнул — так звали его мать.
— Второй мальчик родился на двадцать два года позже первенца, успевшего покинуть отчий дом в поисках лучшей доли.
— Почему я должен тебе верить?
— А разве кто-то заставляет? Хочешь — верь, хочешь — нет. Но моё условие остаётся неизменным: убьёшь брата, будешь при своём интересе, нет — тогда не обессудь. Срок даю месяц. По его истечению мы вновь встретимся.
Сказав, истукан с грохотом рассыпался на мелкие камни. Глядя в одну точку, Рифальд с ужасом анализировал состоявшийся разговор. Но его не мучила мысль о выпущенной на свободу энергии магии Мёртвых, сожаления о содеянном у магистра не было. В душе всколыхнулись воспоминания о матери и доме. И именно они рвали сердце старика.
Они жили в небольшом городе, с населением в пять тысяч человек. Не нищенствовали, но и не считались зажиточными. Отец Рифальда умер, когда мальчику едва исполнился год. Мать неплохо зарабатывала на фабрике, денег хватало на еду и одежду. К тому же Гортензия умудрялась откладывать немного денег на «чёрный» день. Но то будущее, которое она пророчила сыну, вызывало у Рифальда отвращение: Гортензия Боррок мечтала, что он станет врачом.
В одиннадцать лет она отдала его на обучение к известному в те времена профессору медицины, господину Йову, упитанному коротышке лет пятидесяти. О том, как ей удалось этого добиться, Рифальд только мог догадываться. Не жалея накопленных денег, Гортензия выкладывала за обучение приличную сумму. Господину Йову нравился смышлёный и целеустремлённый ученик, да и сам Рифальд в первые годы с интересом занимался медициной. Но со временем его пыл к лекарскому делу угас. Чем глубже он погружался в познания анатомии, специфику человеческих болезней и тонкости приготовления лекарств, тем сильнее росло в нём отвращение к будущей профессии. Единственное, что интересовало Рифальда — яды, их разновидности, воздействие на человека и противоядия.
В девятнадцать лет он окончательно охладел к медицине и заявил матери, что не намерен дальше продолжать обучение. Гортензия, которая спала и видела сына в образе уважаемого всеми доктора, категорично отказалась принимать его решение. Но и Рифальд не собирался ей уступать. Потекли нудные месяцы нравоучений и скандалов. Уважение к матери, заложенное в нём с детства, не позволяло Рифальду хамить или грубить в ответ. Он терпеливо сносил все истерики матери и уныло плёлся обратно на занятия к господину Йову. Гортензия знала, что сын не посмеет её ослушаться и проявить неуважение, потому и пользовалась этим всякий раз, как только юноша пытался заговорить о своём будущем. Она не видела смысла в подобных разговорах — Рифальд станет врачом и точка.
В душе у юноши боролись два чувства: любовь к матери и, совершенно новое, только-только зарождающееся — ненависть. Ненависть к приказам и глупым истерикам, к тому, что распоряжаются его жизнью и не дают возможность поступать по своему усмотрению. За месяц до дня рождения Рифальд принял нелёгкое для него решение. Юноша понимал, что мать не откажется от мечты сделать из него врача, а он сам не смирится с этим. К тому же Рифальд боялся, что окончательно возненавидит её.
Сколько бы десятилетий не прошло, время всё равно не в состоянии полностью стереть из памяти магистра события того дня. На протяжении всей жизни он старательно блокировал болезненные воспоминания, но разговор с силой Мёртвых сбил защиту.
В тот день, день своего двадцатилетия, Рифальд не пошёл на занятия. Он ждал возвращения матери с рынка. Каждое утро она ходила туда за парным молоком и свежими булочками к завтраку, после чего отправлялась на работу. В душе у юноши теплилась надежда, что хотя бы сегодня, в такой день, при разговоре с матерью удастся избежать скандала. Зайдя в квартиру и увидев, что сын дома, Гортензия придала лицу удивлённое выражение.
— Разве ты не должен быть на занятиях у господина Йова? — вместо поздравления, сказала она.
— У меня сегодня день рождения, если ты помнишь.
Рифальд подошёл к матери и взял у неё из рук сумки.
— Это не повод для прогула, — женщина сняла туфли и прошла следом за сыном на кухню.
Выкладывая из сумок продукты на стол, Рифальд молчаливо выслушивал тираду матери о том, как ей сложно растить его одной, что она желает ему только счастья и благополучия. Гортензия говорила долго, высказав сыну много претензий, но ни разу не обмолвилась о его дне рождения.
— Ты сейчас же возьмёшь учебники и пойдёшь на занятия. Извинишься перед господином Йове и согласишься на любое наказание за прогул, — закончила Гортензия, поставив точку в своей долгой речи.
— Когда ты поймёшь, что я не хочу быть врачом? — вздохнул Рифальд. — Мне неинтересны проблемы и болячки других. Я не хочу лечить поносы и насморки, а мысль о том, что придётся ковыряться во внутренностях пациентов, вызывает у меня рвотный рефлекс. Мам, прошу тебя, позволь мне самому решать, что хорошо для меня, а что нет.
Не удостоив сына ответом, Гортензия резко повернулась и вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Хлопок отозвался в душе Рифальда звонкой пощечиной. Идти на компромисс мать не собиралась. Юноша понял — ещё года два или три, и он не сможет контролировать свои эмоции. А поднять руку на единственного родного человека, и тем более на мать, для него было последним делом. Тогда он и принял решение сбежать из дому, куда глаза глядят. Стукнула входная дверь — Гортензия ушла на работу.
Весь день он потратил на сборы. Сбегал в лавку старьёвщика и продал ему ненужные вещи, выручив за это небольшую сумму денег. Заскочил к друзьям, поболтал с ними, но говорить о том, что уходит из города, не стал. Дома сложил в рюкзак самое необходимое. Вечером, вернувшись с работы, Гортензия продолжала молчать, демонстрируя, что она обижена. Это и стало последней, но весомой каплей в решении Рифальда. Заговори она тогда, и жизнь юноши сложилась бы иначе. Ведь он ждал её, ждал, когда вернётся с работы и изменит своё отношение, поздравит с днём рождения и скажет, что он может поступать так, как считает нужным. Но этого не произошло.
В ночь он ушёл. Дождавшись, когда мать уснёт, юноша взял приготовленный рюкзак, и, оставив на столе ключи от квартиры, вышел на улицу. В глазах стояли слёзы, в душе щемило от тоски, но менять решение Рифальд не собирался. С тех пор он больше мать не видел.
Холодный ветер оторвал магистра от воспоминаний. Кутаясь в кафтан, он сконцентрировался на своей силе и с удивлением обнаружил, что восстановился полностью.
«Не иначе, как незваная гостья поспособствовала», — решил старый маг.
Перемещаться куда-либо с Квартанайской гряды магистру не хотелось. Ему необходимо было время, чтобы подумать и определиться с тем, как поступать дальше. Ветер вновь напомнил о себе. Рифальд огляделся — неподалёку возвышалась скала с большим просторным гротом, в котором, как нельзя лучше, разместился бы домик. Грот укроет жилище магистра от дождей и ветра, и от вторжения непрошенных гостей, если таковые появятся. Не заставляя себя долго ждать, маг сотворил дом. Скромный, всего одна комната, но ему и этого хватит за глаза. Одинокому старику большего и не надо. Обстановка внутри соответствовала душевному состоянию Рифальда — скромно, просто, без излишеств: камин, дубовый стол, кресло возле камина и кровать.
В камине заплясал огонь, даря тепло продрогшему магу. Неожиданно магистр почувствовал сильный голод, он и забыл, когда ел в последний раз. На столе появилась тарелка с дымящимися ломтиками картошки и куском мяса, приборы. В бокале заискрилось красное вино. Первый глоток согрел Рифальда, второй погрузил в воспоминания.
