Магия отступника - Хобб Робин (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗

Я проклинал себя за то, что бездумно вторгся в ее сон. Она не понимала, что спит и видит меня во сне, и не догадалась, в отличие от Эпини, что я вошел в него с помощью магии. Эпини к этому пониманию подготовил мой дневник сына-солдата. Ярил же лишь в общих чертах представляла, что со мной произошло. И, к своему ужасу, я вдруг подсчитал, что с тех пор, как я «умер», прошло меньше десяти дней. Ни новости о моем постыдном приговоре за насилие и убийство, ни известие о том, что я убит при попытке к бегству, сюда еще не добрались. Последнюю весточку от меня она получила, когда я шантажом заставил Карсину отправить мою записку в собственном письме. Ярил не знала, что ее бывшая подруга умерла от чумы, не говоря уже о том, что меня сочли виновным в надругательстве над ее телом. Писал ли ей кто-нибудь после этого? Нашли ли Спинк с Эпини время сообщить ей о том, что со мной случилось? Я пожалел, что не смог спросить об этом у Эпини, а она ничего не упоминала. Мне в голову пришла леденящая мысль. Ярил написала Карсине. Сочтет ли капитан Тайер своим долгом ответить ей, чтобы она узнала о смерти подруги? Мне стало нехорошо, когда я представил, какими красками он опишет меня. Я должен подготовить ее на тот случай, если такое письмо придет.

— Ярил. Ты спишь, и тебе снится сон. Ты знаешь, что меня здесь на самом деле нет. Но это не просто пустой сон. Я прибег к магии, чтобы попасть в твой сон и поговорить с тобой. То, что я говорю, правда. Я жив, но не могу приехать или послать за тобой. И пока тебе не стоит говорить обо мне отцу. Или кому-то еще.

— Что?

Она нахмурилась, и комната вокруг нас дрогнула, пронизанная лучами света, словно кто-то чуть-чуть раздвинул шторы — или ее веки приоткрылись. Мои слова оказались слишком неожиданными, слишком удивительными. Она начала просыпаться.

— Ярил! Пока не просыпайся. Пожалуйста. Не открывай глаза. Не волнуйся и выслушай меня. Возможно, вас известят, что я опозорил себя, что умер за страшные преступления, которые совершил. Может быть, ты получишь письмо от мужа Карсины. Не верь ничему из того, что он про меня расскажет. Это неправда. Я все еще жив. И рано или поздно найду способ к тебе вернуться. Ярил? Ярил!

Мир вокруг меня исчез, смытый внезапным потоком света. Я разбудил ее и теперь никак не мог узнать, насколько она поверила своему сну или даже какую его часть сумеет вспомнить по пробуждении.

— Ярил? — отчаянно спросил я у пустого света.

Ответа не было. Вне всякого сомнения, ее сознание тут же заполонили мысли, обрывая любую связь, какую я мог попытаться установить. Оставалось надеяться, что я не слишком ее напугал. Не выбросит ли она из головы нашу встречу, как причудливо яркий, но обычный сон?

Я не мог спрятаться от света, и это было болезненно. Магия, напомнил я себе, лучше действует по ночам. Пришла пора возвращаться в тело.

Я воспользовался магией мальчика-солдата; он поймет это, когда проснется, и наверняка начнет внимательнее за мной следить. Мне представилась единственная возможность отправиться в странствие по снам, и я потратил ее впустую. Моя плоть тянула меня назад, и я позволил ей вернуть меня в тело. Мальчик-солдат еще спал. Глаза его были закрыты, и я попробовал определить, что происходит вокруг, по звукам и запахам. Я учуял дым и услышал потрескивание небольшого костерка неподалеку. Оликея и Ликари о чем-то вполголоса разговаривали. Чуть впереди в ручье стояла еще одна верша. Их плели, как корзинки, и устанавливали в течении. Рыба могла заплыть внутрь, но найти путь наружу ей было куда труднее — особенно крупной. В ту вершу вполне мог кто-то попасться. Они оба отчаянно проголодались и тихо обсуждали, не стоит ли одному из них пойти проверить ее, а затем вернуться с добычей. Потом они принялись спорить, кому идти. Слишком утомительный разговор, чтобы к нему прислушиваться, — борьба голода с боязнью темноты.

В конце концов они решили, что пойдет Оликея. Она велела Ликари далеко от меня не отходить и подбрасывать в костер дрова, но только понемногу. По его свету она сможет найти нас снова.

— Дай ему воды, если он попросит, и не оставляй его.

— А что еще мне надо для него делать?

— Больше ничего. Просто оставайся рядом и давай воду, когда он захочет пить. Он отправился в это странствие по доброй воле; он знал, что сделают с ним кристалл и черная вода. Вряд ли он задумался, что при этом будет с нами. Но это и значит быть кормильцем великого, Ликари. Великие не думают о своих кормильцах, но кормильцы обязаны думать только о великих, которым служат.

С этим последним наставлением она повернулась и оставила ребенка сидеть у крохотного огонька в кромешной тьме. Вскоре он придвинулся ближе и сел, прижавшись ко мне спиной, верный маленький страж. Меня впечатлили его послушание и храбрость и тронула его преданность. Он был слишком мал, чтобы оставаться одному в темноте да еще и присматривать за больным взрослым.

Мальчик-солдат все не выплывал из болезненного горячечного забытья. Вокруг нас царила обманчивая тишина пещеры. Огонь тихонько потрескивал, пожирая дерево. Прислушавшись, я различал далекое журчание ручья по каменному дну. Случайный светлячок с жужжанием пронесся мимо нас. Ликари вздрогнул, вздохнул и теснее прижался ко мне. Его дыхание сделалось ровнее и глубже, а потом сменилось тихим сопением спящего с открытым ртом ребенка. Стало совсем скучно.

Казалось, мое несчастное сознание только и может, что мусолить недавние события и бранить себя за глупые ошибки. Я пытался составлять планы на будущее, но ничего не вышло. Слишком многого я не знал. Даже если бы я смог прямо сейчас завладеть собственным телом, оно уже не в том состоянии, чтобы вернуться тем же путем, каким мы сюда пришли. Да и к чему вернуться?

Покидая Геттис, я заявил, что вручаю себя магии и намерен исполнить ее волю. Я думал, что так и поступаю, когда попытался помешать строителям тракта рубить деревья предков. Теперь, когда меня ничто не отвлекало, я задался вопросом, зачем копил магию мальчик-солдат и что надеялся совершить с ее помощью. Моя расточительность явно помешала его замыслу. Только вот в чем он состоял?

Действительно ли он знал, как заставить гернийцев покинуть Рубежные горы и прилегающие к ним земли? Какой кошмар он способен обрушить на нас, чтобы военные и поселенцы в ужасе бежали отсюда, а король отказался от своего нежно лелеемого замысла? Насколько он жесток?

С ужасом я понял, что знаю ответ. Более жесток, чем я. Ему досталась вся моя жестокость, и это пугало.

Я попытался вспомнить, каким я был до того, как древесный страж и магия разделили меня. Что я посчитал бы чересчур суровым разрешением противостояния между гернийцами и спеками? Было трудно рассматривать этот вопрос в таком ключе. Его верность спекам казалась беспредельной. Что может показаться излишне суровым, если единственно эта верность влияет на оценку? Я ожесточил свое сердце и перестал думать о гернийцах как о своем народе и как о людях вообще. Если бы они были обычными паразитами, как бы я прогнал их со своей земли?

Ответ я увидел незамедлительно и отчетливо. Страх и болезнь, уже обрушенные на них спеками, не слишком подействовали. На месте мальчика-солдата, желая разрушить Геттис и сделать его непригодным для жизни, я бы его поджег. Зимой, когда жителям будет некуда скрыться. Выгнать их из домов, а затем перебить. На одно мучительное мгновение я представил себе Эмзил с детьми, бегущих по снегу, и Эпини, беременную или с новорожденным на руках. Им не спастись от стрел. Если спеки ударят скрытно, глубокой ночью, они смогут без особого труда перебить всех бегущих жертв.

Представив это, я содрогнулся. Я сразу же наглухо закрыл свои мысли, молясь о том, чтобы он их не ощутил. Я уже предал один народ, показав гернийцам, как дурманом защититься от магии спеков, чтобы рубить деревья. Оба народа друг другу я не предам.

Вряд ли мальчику-солдату придет в голову такой план. Он в большей мере спек, чем герниец. Спеки не зимуют рядом с Геттисом. Возможно, надеялся я, они не увидят город с этой точки зрения. Чтобы понять, что он мог замыслить, я должен думать так же, как он. Я должен стать им. Будь у меня рот, которым я могу управлять, я бы ухмыльнулся. Мне придется стать собой, чтобы понять себя.