Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри (мир книг TXT) 📗
В лавке почтенного Мануция сладко пахло слежавшейся бумагой, свежевыделанной кожей и еще чем-то острым, терпким, отчего у Пересвета немедля зачесалось в носу и захотелось чихнуть. Хозяин поспешно выплыл навстречу дорогим гостям. Был эллин приземист, поперек себя шире, с курчавой седеющей бородой и черными, слегка навыкате глазами. С головы до пят закутан в просторнейшую хламиду, крашеную в лиловый оттенок и с завитками серебряных волн по подолу. Кланяясь, пригласил в задние комнаты, где на полках и в сундуках хранились нераспроданные еще книги. Пересвет украдкой таращился по сторонам, разглядывая невиданные прежде дива — яркие краски во флакончиках, стопки выделанного пергамента, намотанные на валики толстенные свитки и тоненькие листочки золота. Четверо писцов за маленькими столиками быстро-быстро орудовали перьями, испещряя белые страницы черными буквицами и слушая пятого, нараспев зачитывавшего текст из обтрепанного по краям фолианта.
— Меня… нас интересует книга под названием «Мимолетности», — терпения Ёширо, закаленного в покоях нихонских дворцов, достало выдержать полагающийся ритуал вежливых расспросов, сопровождаемый выставляемым на стол угощением. — Я бы желал приобрести экземпляр.
— Нету, ваше высочество, — с нескрываемым сожалением развел руками книготорговец. — Все разошлось. Последнюю книжицу лично пресветлая царевна купила. Не рассчитал я в кои веки с этими «Мимолетностями», — грузный эллин вздохнул и в преувеличенной скорби закатил глаза. — Думал, вирши и вирши. Прекрасные канты, но у здешних горожан эдакий товар спросом почти не пользуется. Рискнул на пробу сработать три десятка книжиц да и выложил на прилавок вместе с прочими. День лежали, два лежали, никто не брал. Но заглянула одна прекрасная дева, из праздного любопытства сунулась в книжицу и немедля купила. Вскоре следом за ней другая примчалась, а на следующий день отбою от желающих не было. Расхватали, как пирожки в ярмарочный день. Все расходы покрыл, да еще и окупилось втрое.
— Раз книжка пользуется таким спросом, почему вы не выпустите ее сызнова? — спросил царевич. Кириамэ сидел прямой, как палка, чинно потягивая поднесенное хозяином горячее франкское вино со специями.
— Сглупил потому что, — грустно признал ошибку Мануций. — Лишнюю копию не догадался оставить, все в дело пустил. Писцы строчили прямо с голоса, под диктовку. Но я с сочинителем уговорился, что через седмицу-другую он снова явится, принесет свеженьких виршей. Я тогда для вас специально две штучки отложу, с золотой росписью. Ведь то, что записано в «Мимолетностях» — его давние стихи. Былых счастливых времен. В Ромусе их наизусть знают. Юнцы строчки по стенам малюют, когда прекрасным девам в пламенных чувствах объясняются. В здешней глухомани они, конечно, в новинку. Не в обиду светлейшему царевичу сказано.
— Так, — решительно заявил принц, — почтенный Мануций. Давайте начнем сначала. Вам известно имя сочинителя «Мимолетностей»? Почему вы не указали его на обложке?
— Я думал, вы знаете, ваше высочество, — опешил книготорговец. — Гардиано это написал. Гардиано из Ромуса. Он попросил выпустить книгу с одним только названием. Мол, здешнему народу нет большой разницы, кем вирши писаны. А я так поразился, что его в такие дальние края занесло, что исполнил все по его просьбе. Знающие-то люди сразу опознают, чьи канты.
— Кто таков Гардиано из Ромуса? — не позволил беседе уклониться в сторону Ёширо. Мануций гулко и утробно фыркнул, в точности старый зубр прочистил горло:
— Я до сплетен не великий охотник, да и в Италике последний раз бывал десяток лет назад проездом. А тут дело такое… темное. Аврелий! Аврелий, отложи-ка книгу и ступай сюда. Прочие — сходите до соседнего трактира проветриться. Скажете хозяину, угощение за мой счет.
Обрадованные писцы, шушукаясь и с любопытством косясь на принца с царевичем, гуськом потянулись к выходу. Чтец, моложавый и смазливый с лица эллин, торопливо подошел к хозяину.
— Аврелий только в начале зимы вернулся из тамошних краев. Целое лето провел в Ахайе и на Италийском полуострове, новые книги скупая, — пояснил Мануций. — В Ромусе побывал, новости из первых рук знает. Аврелий, поведай молодым людям про Гардиано. Может, его невеселая участь послужит им поучительным примером.
Хозяин утопал в лавку, половицы заскрипели под немалым весом. По разрешающему жесту царевича чтец Аврелий осторожно присел на краешек тяжелого табурета, явно не зная, с чего начать повествование.
— Про город Ромус я слыхивал, — сделал первый шаг Пересвет. — Он стоит в латинянских землях. Огромен, как целое королевство, и все же это — один-единственный город. Его так и называют порой — Город, с большой буквы.
— Его жители зовут себя ромеями, — подхватил Аврелий. — Однако в их понятиях ромей — только и исключительно тот, чьи предки родились в Ромусе, и кто сам рожден. Неважно, в богатстве или в бедности, во дворце или грязной подворотне. Быть ромеем — гордо и почетно. Все прочие обитатели Италики — латиняне и ромеями не считаются, но могут получить гражданство Города. За крупную сумму или своими деяниями на пользу Ромуса. Так вот, Гардиано — из латинян, рожденных за пределами Города. Его отец служил в армии одного ромейского полководца и по выходе в отставку получил в награду земельный надел. Выстроил дом, женился, породил нескольких сыновей и дочерей, и в числе прочих — Гардиано. У мальчика с детства проявился незаурядный талант к стихосложению. Когда он подрос, уехал в Город. Ловить счастья и удачи.
— Знакомая история, — понимающе склонил голову Кириамэ. — Дерзкий провинциал, вздумавший покорить столицу. И что было дальше?
— Обычно самонадеянные искатели счастья возвращаются обратно с пустым кошелем и разбитыми надеждами, либо выгрызают себе маленький кусочек успеха. Но Гардиано оказался везунчиком. Его заметили. Он стал известен и даже знаменит — правда, больших доходов с того не нажил. Да ему и не требовалось. Ему хватало сознания того, что все в Городе знают его и он знает всех. Всегда находился щедрый доброжелатель, готовый оплатить его расходы и дать крышу над головой. Его частенько приглашали в дома знати… и однажды он встретил там женщину, — Аврелий восхищенно прищелкнул языком, — даму Лючиану из семьи Борхов. Самую красивую, образованную и утонченную из женщин Ромуса. Но, к сожалению, замужнюю. Ее супруг происходил из древнего и знатного рода Скорцени, и вдобавок был старше молодой жены почти на полвека. Он уже схоронил трех предыдущих супруг. Лючиана, как поговаривают, отличалась весьма вольным нравом, а сколько поклонников вокруг нее увивалось — и не сосчитать. Однако она остановила свой выбор на Гардиано. Чем-то он ее пленил. Она полюбила его, а он — ее. Восхищался ею, складывал для нее прекрасные стихи, а она… — Аврелий передернул плечами. — Даже боги затрудняются ответить, о чем думает и чего добивается женщина. Дама Лючиана откровенно тяготилась своим браком. Она вышла замуж по настоянию родни, уповая, что дряхлый муженек долго не протянет. Оставит ее свободной и богатой вдовой. Однако супруг не торопился покидать этот мир. Тогда Лючиана принялась нашептывать близким друзьям, сколь велика будет ее благодарность тому, кто избавит ее от оков постылого брака. А голос ее был так манящ, так сладок…
— И что же, Гардиано прислушался и убил мужа своей подруги? — ужаснулся Пересвет.
— Дама Лючиана и ее супруг устраивали званый вечер, — ровным голосом излагал Аврелий, словно не расслышав вопроса царевича. — Пригласили множество друзей и знакомцев. Гардиано был в их числе. Ближе к концу празднества хозяин дома произнес прощальный тост. Он пригубил вина, его скрючило в три погибели и вырвало черной желчью. Через несколько мгновений агонии он скончался. В последние годы у старца развилась болезнь печени. Лекари предостерегали его, требуя соблюдать умеренность в еде и выпивке, однако он не прислушивался к их советам. Старик мог умереть просто потому, что настало его время. А может, в вине действительно плескалась отрава. Подброшенная Гардиано, или дамой Лючианой, или врагами почтенного Скорцени. Никто в доподлинности не ответит. Провели следствие, запытали десяток слуг, виновных не нашли и сошлись во мнении: Скорцени помер в силу преклонного возраста. Дама Лючиана надела вдовье покрывало и приблизила к себе Маркиоса, одного из давних поклонников.
