Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
***
Университет, а точнее тот его факультет, на котором обучались боевые инженеры империи, располагался в семи милях от Стафероса. Настоящий замок, укрепленный не хуже цитадели императора, но куда более компактный. В нынешние времена дворцы утратили своё былое значение, хранилища знаний превратились в твердыни, как и всё то, что представляло хоть какую-то ценность для народов империи. Каждый патриций и каждый священник имели собственную крепость, что, несомненно, при определенных обстоятельствах могло бы послужить причиной развала государства в ходе гражданской войны. Когда для подавления восстания приходится раз за разом терять сотни легионеров у каждой захудалой крепостицы каждого самодовольного дината, решившего оспорить власть императора, через несколько поприщ можно обнаружить, что в каждом из легионов осталось людей не более чем на пару когорт. Так было раньше. Так пали Третья и Четвертая Империи. Императоры Пятой разрушили все крепости и замки, окружив страну сплошным кольцом укреплений, именуемой Стальной Цепью. Останки её, несмотря на старание местных жителей, берущих из неё материал для строительства своих домов, до сих пор можно лицезреть на любом из рубежей империи. Спустя сто семь лет пришла варварская орда из степей Келлегана и, прорвав самое слабое звено, заполнила все земли Империи, как вода заполняет кувшин. Лишенные поставок продовольствия, размазанные по огромной территории, легионы не смогли ничего противопоставить этой чудовищной силе. Но Феникс оказался куда более живучим, чем могли предполагать его враги. За всё время правления новой династии Хаири, чьи предки происходили из соседней империи Ахвила, произошло значительное укрепление государственного и общественного аппарата путем создания ордена Антартеса, и в частности инквизиции. Религия стала не местом спасения, но карающей дланью императора. Все, кто замышлял заговор или хоть как-то представлял опасность для интересов и безопасности государства, приравнивались к еретикам, подлежащим сожжению на костре. Капитулы разрослись так густо, и так глубоко проникла шпионская сеть ордена, что превзошла все ожидания императоров, их создававших. «Огонь очистил гниющие раны», — любил говорить Мидиний Хаири. И в какой-то степени он был прав, если не считать того, что вместе с гноем этот огонь сжег и всё мясо до костей.
Проникнуть на территорию университета без пропуска или особого разрешения было невозможно без наличия собственного войска или тех познаний, что носили в своей голове преподающие здесь ученые, при условии, что вместе с этими знаниями повезло родиться и с соответствующими способностями. Но если ты сын второго Всадника, смиренный брат ордена и хороший друг одного из студентов, перед тобой могут открыться даже эти двери.
— Уже месяц о тебе ничего не слышно, кроме того, что ты устраиваешь пьяные посиделки у себя дома, заседая со своими друзьями по военной школе, брат Маркус, — Альвин особо выделил последние слова, поскольку его отчего-то всегда забавляло подобное обращение, — а теперь вдруг решил навестить старого друга. Наверное, у тебя какое-то важное дело.
Бледное как свежевыстиранная простыня лицо Альвина с темными провалами глаз, подобных колодцам, на дне которых засели раскрасневшиеся от недосыпа глаза, светилось в полумраке комнаты словно явление с того света. Я застал друга за кипой книг и изучением чего-то отдаленно напоминающего геометрию, только невыразимо более сложную чем та, которую доводилось изучать мне.
— Ты ведь не пьешь, насколько я знаю, да к тому же последние несколько приглашений на подобные вечера остались без ответа.
— Всегда можно найти что-то более интересное, чем вино. Например, аналитическая геометрия. Настоящая магия на кончике пера.
— Если бы я приглашал людей на уроки аналитической геометрии, мой дом стали бы обходить за несколько кварталов, и даже старина Грев покинул бы меня. Но ты как всегда прав: сегодня меня привел интерес чисто практический. Я принес показать тебе кое-что, в чем ты можешь разбираться.
Я достал из кошелька сверток и, аккуратно развернув, стараясь не повредить чернила, протянул Альвину скукожившийся пергамент. Тот недоверчиво посмотрел вначале на меня, затем на мою руку, но всё-таки принял от меня попахивающий смертью листок.
— Это… прекрасно.
Вот и всё, что смог выдавить из себя Альвин после нескольких минут разглядывания формул и линий на потемневшей бумаге. В глазах его стояли слезы.
Глава 2
Когда-то давно шаманы вызывали дождь долгими плясками вокруг костра, называя это волшебством. Теперь мы зовём это наукой.
Цицерон Кальман, Третий ректор университета высоких наук Стафероса.
— Я могу ошибаться, но то, что здесь изображено — в высшей мере совершенно. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего подобного.
В прежние годы, описываемые мной сейчас, Альвин очень любил строить из себя человека науки, учёного, которого интересует лишь чистое познание. Когда-то давно, еще до того как пагубное пристрастие к вину продезинфицировало его разум, он все силы направлял на изучение теоретических и прикладных наук, пытаясь понять тайны нашего бытия. В шестнадцать лет каждый из нас хоть раз задумывался над тем, как всё в этом мире устроено. Альвин же твердо вознамерился разгадать божественный замысел, и всё свободное время посвящал его изучению, благо у него имелись для этого и силы и средства, а также немалые способности, которые со временем, однако же, обернулись для него тяжким грузом.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что для меня эти символы почти бессмысленны, — разорвал я затянувшееся молчание, — просвети меня, невежду.
— Боюсь, так сразу и не смогу тебе ответить, — виновато пожал плечами Альвин, бережно, как величайшее сокровище укладывая пергамент на стол, — могу сказать лишь, что эта схема удивительно точно учитывает все параметры среды и координаты искомого пространства. Не просто описание статически расположенного объекта, но какого-то движущегося тела. Никогда прежде не видел таких уравнений.
— И зачем это нужно?
— Математически можно описать всё что угодно. Другой вопрос, насколько это будет сложно. Могу сказать лишь, что цель всего этого — в определенной точке пространства создать избыточное давление для… ну не знаю, уничтожения какого-нибудь сооружения. По крайней мере, это вполне понятно, в отличие от всего процесса исчислений, результат которых здесь, к сожалению не изображен.
— Для того чтобы убить человека?
— Понятия не имею. Ты ведь ничего мне не рассказал о происхождении этого листка. Если и так, то это подобно тому, как использовать ювелирные инструменты для заколачивания гвоздей. Человека можно убить и обычной острой палкой, раз уж на то пошло, а не вычислять, каким образом нужно воздействовать на материю мироздания, чтобы разорвать на части одного-единственного человека.
Значит, кто-то в самом деле разметал тело несчастного Дарбина с помощью волшебства, да простит меня Альвин за такое кощунственное название. Но не проще ли, в самом деле, было убить его обычным ножом, найти хозяина которого тысячекрат сложнее, чем того, кто оставил за собой след, подобный этому?
— Ты знаешь кого-нибудь, кто мог сделать это? — вместо ответа снова спросил я, пытаясь удержаться на поверхности своих рассуждений.
— Боюсь, я еще не так далеко зашел в своих изысканиях. Но, думаю, людей, способных решить подобную задачку, во всем университете не так уж и мало. Это ведь кровь на обратной стороне, правда? Очень мило.
— Определенно, друг мой. Мне нужно скорее бежать и доложить обо всем Трифону. Ты даже не представляешь, какую услугу тебе довелось оказать. Предлагаю встретиться завтра в полдень где-нибудь в «Цветущей Эвридике», там я дам ответы на все интересующие тебя вопросы.
— Подожди хоть немного, — испуганно вскрикнул Альвин, — дай мне хотя бы скопировать эти формулы.
Следующие полчаса я нетерпеливо наблюдал за тем, как Альвин дрожащей от волнения рукой переписывает на чистый лист строки так заинтересовавших его уравнений и перерисовывает изображенное переплетение линий, совершенно не поддающееся никакой логике. Судя по всему, некоторые символы в них были для него не совсем понятны, а то и вовсе неизвестны, поскольку каждый из них он обводил по нескольку раз, делая какие-то одному ему понятные пометки. Когда я уже начал опасаться за здоровье друга, лицо которого сменило бледность на нездоровую синеву и покрылось крупными бисеринами пота, он, наконец, оторвался от своего занятия и отложил перо. Посмотрев на меня ничего не выражающим взглядом, Альвин вышел прочь, и, судя по быстро удаляющемуся эху шагов, отправился далеко и надолго. Свернув свою «улику» в трубочку и запихав обратно в кошель, я вышел вслед за ним, направившись в противоположную сторону. Пожалуй, такой стиль общения между нами всегда был в пределах нормы, и потому можно было обойтись без прощания.
