Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Солнце еще висело достаточно высоко, когда я покидал стены университета, высокие и угрожающие, больше приличествующие царской сокровищнице, чем обители знаний. Впрочем, знания для многих и представляются сокровищами, в подавляющем большинстве случаев куда более ценными чем мягкое и податливое золото.
Проезжая обширные виноградники, раскинувшиеся далеко, до самого горизонта на холмах близ Стафероса, я думал лишь об одном: правильно ли я поступил, решив проявить никому не нужную инициативу. За те несколько месяцев, что прошли после окончания военной школы, пока я лениво занимался изучением правовой и социально-политической жизни ордена, не произошло ровным счетом ничего, за что мог бы взяться кабинет дознавателей. Я бы предпочел вернуться в ряды катафрактариев и добывать себе положение в военной сфере, но, по общему мнению моих учителей, а вместе с ними и семьи в лице братьев и отца, к такой службе я оказался абсолютно непригоден. «Сын Второго Всадника будет либо лучшим, либо никаким», — выразил тогда отцовскую мысль Фирмос, старший из моих братьев. Средние результаты не устраивали никого, и я отправился туда, где всё решали деньги, а не личные достижения. Здесь побеждал тот, чья задница могла просидеть на стуле дольше остальных и тот, кто делал щедрые пожертвования и подарки высокопоставленным чиновникам и святым братьям ордена. «Инициатива наказуема» — не так давно заявил всем нам, младшим дознавателям, брат Трифон. Мы были помощниками главного палача ордена, но руки наши никогда не будут измараны кровью его жертв. Ровно до тех пор, пока кто-то из нас не займет место подле него. Или вместо него. Но никто из нас, однако же, не желал этого. Если я собираюсь помочь Трифону с этим делом, если мои действия окажутся достаточно удачными, чтобы найти убийцу, это не останется незамеченным среди более высоких чинов ордена. Но вот нужно ли мне будет это внимание? В этом-то и весь вопрос.
Жара, казалось, сдавила мир огромными раскаленными клещами, скомкала его и превратила в наполненную дрожащим маревом заготовку под что-то совершенно новое. Тучные бока Хлыста, казалось, превратились в кузнечный горн и лоснились от пота. Вечно унылое выражение на его морде и вовсе растеклось по пыльной дороге недовольной лужей. Соответствуя своей кличке, он лупил хвостом по бокам, попадая и по мне, будто пытаясь согнать. Конь мой воплощал собой все пороки человеческой жизни: раскормленный, ленивый и унылый, он создавал впечатление скорее престарелой ломовой скотины, нежели верного боевого товарища. Ему было глубоко наплевать на этот мир, а в особенности на меня, которого, кажется, не замечал вовсе. Такое отношение его к моей персоне поначалу меня раздражало, но довольно быстро я осознал, что так ко мне относятся и все прочие животные. Моё присутствие, по всей видимости, вызывало в созданиях Творца какое-то глубокое чувство бессмысленности всего сущего, и чем дольше кто-то из них оставался подле меня, тем глубже в их неразумной голове это чувство укреплялось.
Оставшиеся пару миль до города я шел пешком, обливаясь потом и сплевывая в дорожную пыль песок, оседающий на губах. Когда солнце уже стало клониться к закату и ощущение давления, создаваемого раскаленным солнцем, достигло своего предела, я оказался у ворот капитула.
Этаж, занимаемый кабинетом дознавателей, находился по большей части в северной башне цитадели и представлял собой несколько больших комнат для старшего дознавателя и его ближайших помощников, огромный архив, библиотеку и общий зал, где проходили заседания кабинета. Это были, так сказать, помещения административного назначения, осуществляющего управление всеми другими отделениями в капитулах по всей империи, и работали здесь люди по большей части не замешанные в кровавых делах, составляющих основную часть дурной славы кабинета.
Поднявшись по мраморным ступеням к месту обитания Трифона, я замер в нерешительности у двери, от души надеясь на то, что внутри будет еще хоть кто-нибудь помимо него. В присутствии посторонних людей старший дознаватель отчего-то не решался терзать своих жертв со всей присущей ему жестокостью, и можно было рассчитывать на снисходительный прием. Но удача на этот раз изменила мне.
— Кажется, я велел тебе явиться еще утром? — обманчиво спокойным голосом поинтересовался у меня Трифон. Скорее утвердительно, чем вопросительно.
Он сидел за своим письменным столом и увлеченно что-то записывал на раскрытом перед ним свитке. Внешность его могла ввести в заблуждение любого, поскольку ни на йоту не отражала внутреннее содержание. Так мог бы выглядеть добродушный монах или учитель речи: полный, с увесистыми щеками и большими широко раскрытыми глазами неопределенного цвета, лысоватый и крупноносый. Не было в нем ни одной резкой черты, а одни лишь округлости, какие могли быть присущи человеку мягкому и незлобивому. Носил он всегда одну и ту же белую мантию, скрывающую его объемные телеса, безукоризненно чистую в любое время года и расшитую золотом шапку, скрывающую склонную к ослепительному блеску лысину. Со стороны могло показаться, что человек этот едва ли не святой, и только при близком знакомстве Трифон выдавал в себе скорее демона, скрывающегося за благообразной личиной.
— Я пока что смог придумать лишь одну причину, по которой ты не выполнил моё распоряжение: послушник, которого я послал, плохо тебя искал или вовсе отправился в трактир пропустить кружечку-другую. В таком случае, его ожидает наказание плетьми и строгая епитимья. Так это или есть какая-то иная причина, столь важная, что ты решил поступить по-своему?
Обычно, чем тише он говорил, тем больше было его недовольство. Слова, обращенные ко мне, Трифон произнес почти шепотом, и я решил сразу же выложить все имеющиеся у меня козыри, дабы попытаться хоть как-то от него откупиться.
— Я был на месте преступления, кир, — как можно более вежливо ответил я, останавливаясь рядом с креслом у стола Трифона, — и более того, нашел улику, происхождение которой отправился проверить к одному доверенному лицу…
— Скажи мне одно Маркус: как, по-твоему, поступят с триарием, если во время атаки вражеской кавалерии он решит отойти по своим делам, поразмыслив, и придя к выводу, что его копье больше пригодится на левом фланге, чем на правом?
— Я думаю, его будет ждать трибунал.
— Вот видишь, вполне очевидная мысль.
Я поспешно достал из кошеля свой заветный клочок пергамента и положил его на стол перед старшим дознавателем. В глазах его, однако же, не отразилось ничего, что могло бы мне понравиться.
— Молодец, Маркус. Это девятый клочок бумаги из тех, что были обнаружены в доме помощника посла.
— Это схема для заклинания, с помощью которого убили Дарбина. Если листков всего девять, что же содержится на остальных восьми?
— Я прекрасно осведомлен, для чего использовался этот клочок бумаги. А во-вторых, не твоего ума дело, что было на остальных уликах.
— Но…
— От всей души надеюсь, что тебе понравилось играть роль вигила, пытающегося дознаться, кто же убил жену сапожника. Если бы ты прибыл всего на десять минут раньше, разгадать эту загадку тебе помог бы сам кир Руфин, придворный инженер его императорского величества.
«Инициатива наказуема» — то ли наяву, то ли в моей голове пронеслись эти слова, о которых мне довелось вспомнить на подъезде к Стаферосу. Голова моя медленно стала опускаться вниз, и прежняя уверенность в собственных силах растворилась без следа.
— Убийство Дарбина — не очередное дело об оскорблении святого слова Антартеса, не сговор группы мелких патрициев и даже не шпионаж ахвилейцев. Если Эммер был убит инженером или с его помощью, у нас большие проблемы. Ты понимаешь, насколько всё это серьезно?
Конечно же, я понимал, но в этот момент, пожалуй, все мои мысли оказались устремлены куда-то далеко на восток, в загадочные и полные мрачных тайн места, где, согласно преданиям, жили различные мистические существа. Такова уж особенность моего мировосприятия: когда разум мой понимает, что потерпел неудачу, он уносит меня туда, где я не буду чувствовать те неприятные ощущения, этой неудаче присущие. Я отчетливо слышал каждое слово, произнесенное Трифоном, но все же пребывал не здесь, уже пытаясь придумать для себя план дальнейших действий, которые могли бы хоть немного сгладить мою оплошность.
