Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
И, помолчав, добавил:
– Двадцать человек стояли на балконе, – неужели никто не заметил нацеленного оружия?
– Разбойники очень ловки в обращении с утварью для убийства.
– Но не настолько же, чтобы на глазах у всех стрелять незамеченными? А не могли они выстрелить из рукавного самострела?
Господин Бахадн покачал головой.
– Это, конечно, объяснило бы, отчего никто не видел стрелявшего. Но даже лучший рукавный самострел бьет не больше, чем на десять шагов, а народ стоял шагах в сорока, и внизу.
– Стало быть, – подытожил инспектор, – если судью убили все-таки из рукавного самострела, то это сделал не народ, а кто-нибудь из стоявших рядом чиновников?
Бахадну даже икнулось.
– А о чем говорили между собой гости, перед тем, как выйти к народу? – спросил инспектор.
Бахадн робко удивился: какое отношение разговор чиновников может иметь к народному бунту?
– Так о чем говорили гости? – повторил столичный инспектор.
Бахадн вздохнул. То-то и оно, о чем говорили!
Иров день – проклятый день, и Иров монастырь – проклятое место. Конечно, как зерно не хранится в государственных амбарах без отдушин, так народ не соблюсти без карнавальных дней. Но то, что в мирные годы – отдушина для воздуха, в скверные – лаз для грабителя.
И в этом году то всеобщее беспокойство, которое охватило провинцию к Ирову дню, не сводилось без остатка к гнусным серым листкам…
Все большие боги Веи изготовлены руками людей и утверждены государством – один Ир, как говорят, нерукотворен. Все праздники регулярны – один Ир появляется, когда вздумает. Это, если подумать, ужас что бы было с миром, если бы Солнце вздумало вертеться вокруг мира по собственному желанию, или если бы цветы распускались не тогда, когда император отдает указ о начале весны, а то зимой, то осенью, то когда им вздумается!
Все это, впрочем, придирки. Если есть боги с тысячью рук и ног – почему бы не быть одному безглазому и безрукому. Если есть две луны на небе, то почему бы не появляться одной время от времени на земле? Ира так еще и называют – Лунный Брат. Говорят, он и в самом деле растет не как, скажем, тыква, которая увеличивается в объеме, а как луна, которая объемом высветляется. Сначала в главной целле желтого монастыря зависает золотая корочка, а потом начинает крепнуть, словно озаряется высшим небесным светом, и через месяц становится круглым белесым шаром величиной с персик.
А иные рассказывают и вовсе неведомщину с подливой: что, мол, одному Ир представляется кувшином с молоком – если ты охотник до молока, а другому в тот же самый момент черепахой или ящерицей, и что если бы кошка, глядящая на Ира, могла говорить, она бы сказала, что Ир – это мышь. Впрочем, в этакие истории про Ира Бахадн не верил. Наверняка это монахи обманывали народ глупыми фокусами.
Плохо другое – Луны, как известно, омрачают человеческий разум, и во время полнолуний некоторые люди, особенно из числа варваров и дальних народов, дуреют или превращаются в волков. А свидание с Иром может свести с ума и нормального человека. Поэтому желтым монахам предписано не иметь вожделенья и алчности; поэтому год от года пустеют желтые монастыри.
Все в Иров день наизнанку и наоборот: низы мешаются с верхами, и толстопузый горшечник, улыбаясь и поскребывая въевшуюся в пальцы глину, рассуждает: «Так было в золотом веке, когда чиновников не было вообще, и люди сами собой соблюдали законы». А его сосед, ткач с ногами, кривыми от вечного сидения за станком, соглашается: «Так было в золотом веке, когда чиновником был каждый, а не только начальник цеха».
Верхи мешаются с низами, а в монастыре за трапезой встречаются два главы провинции: араван и наместник, которым в обычные дни видеться между собой запрещено, для предотвращения сговора. Их свиты сидят вместе и глядят врозь.
Ну а скажите, если двое человек ненавидят друг друга от волос до ногтей, – мудрено ли им вцепиться друг другу в горло! И бывает так, что проклятый Лунный Брат заставляет говорить за столом то, о чем полагается писать лишь в доносах. Бог знает что ударяет человеку в печень и в сердце!
И наместнику и аравану еще хорошо, – все знают, что они ненавидят друг друга. А как быть тем чиновникам, которые в обычное время ходят и к аравану, и к наместнику, «играют в сто полей на двух сторонах?» Ой как несладко приходится таким чиновникам…
За это-то, а не за безобидный карнавал, Иров день не любят местные власти и высоко чтит столица.
– Так о чем же говорили в монастыре? – голос инспектора приобрел неприятную твердость.
Господин Бахадн понурился. Все равно инспектора ждала в управе целая куча доносов, каждый из них по отдельности был враньем, но все в целом… Вот и выбирай – все рассказывать – подвести наместника, врать – себя же обозначить лгуном.
А разговоры были как разговоры, разве что господин Арвадар ни с того ни с сего сказал, что Ичаново место стоило Ичану восемь тысяч, хотя всем было известно, что Ичан заплатил не больше трех, – пока не пришли слухи о бунте. Тут-то наместник воскликнул, что проклятая чернь требует того же, что араван Нарай и что, мол, это его рук дело. «Рыба, – сказал, – гниет с головы, а провинция бунтует с начальства».
Араван Нарай возмутился и ответил, что причина бунта не в неподкупности Нарая, а в преступлениях самого наместника. Что же до смутьянов, то вчера городской судья по его личному приказу арестовал всех заговорщиков, и завтра народ успокоится.
– Не врите! – закричал пьяный наместник, – когда я две недели назад отправился в поход на ветхов, в городе было спокойно, а мои агенты знали имена всех смутьянов! Вы вовсе не стремились к восстановлению спокойствия! Одной рукой вы отдали приказ об арестах, а другой предупредили Кархтара! И сделано это было затем, чтобы спровоцировать народ на бунт! Между прочим, городской судья подтвердит, что на допросах бунтовщики цитировали строки из ваших сочинений!
– Народ не настолько испорчен, – возразил, улыбаясь, араван Нарай, – чтобы бунтовать из-за ареста десятка негодяев. Народ возмущен другим – тем, что напавшие на наши деревни горцы стоят, как друзья наместника, в половине дневного перехода от города, а в столицу вместо их голов для отчета о победе отправлены головы вейских крестьян. Это те деревни, которые подавали на вас жалобы, Вашхог! И я могу это доказать!
Обвинения аравана были ужасны, свита оцепенела. Наместник было побледнел, но вдруг засмеялся и махнул рукой.
Иров день! Такими словами обмениваются не с собеседниками, а с соучастниками, но Ир делает людей – хуже пьяных. Притом начальство менее сдержанно, чем простолюдины, – сидит всю жизнь в управе и слушает «да-да» и «лечу исполнить». И вдруг перед тобой главный враг твоей жизни!
– А почему, – спросил инспектор, – араван и наместник остались в монастыре ночевать?
– Ах, господин инспектор, – ехать до монастыря три часа, дорога идет в камышах и болотах, место пустынное, уже ночь. Свита господина наместника забоялась бунтовщиков и отказалась возвращаться ночью в город. Араван спросил, уж не боится ли он народа, а наместник ответил, что бунтовщиков он не боится, а боится, что его по дороге убьют люди аравана, да и свалят все на бунтовщиков. Вот и остались ночевать…
Паланкин меж тем прибыл к каменному трехэтажному зданию городской судебной управы.
– Разбойники Харайна, однако, смелы, – заметил Нан, покидая паланкин, – сколько их?
– Все отчеты представляются в столицу. Испорченность нынешних нравов…
Нан грубо оборвал судейского секретаря.
– Мне не обязательно отправляться в Харайн, чтобы прочесть посланные в столицу отчеты или услышать про испорченность нравов. Сколько по всей провинции крупных разбойничьих шаек?
Бахадн потупился. Количество разбойников в докладах занижалось по той же причине, по которой не трогали бродячих проповедников. Трудно изловить каждого, кто ругает чиновников, но легко устроить разнос ретивому служаке, искореняющему неопасную крамолу с опасным усердием.
