Возвращение к себе (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
- Если такое спускать, они начнут нападать на нас из-за каждого камня.
- Ты шел на войну или на прогулку?
Конечно, Роберт был прав. Лерн представил, как бы все обернулось, поступи они согласно обстоятельствам и здравому смыслу: убили мальчишку, догнали его семью…
Его передернуло. Куски изрубленной плоти, вывернутые ноги, кровавые полосы в пыли.
Что еще оставят за собой двадцать, озверевших от жары и усталости, заблудившихся рыцарей?
Париж и Сена остались далеко на юго-западе. Ореховые и буковые рощи сменились дубравами. Их в свою очередь потеснила густая чаща, где среди берез и осин брызгами крови рдели боярышник и рябина. Тут и там лес подметали черными подолами ели.
Густолесье встретило путаницей звериных троп, да редкими, худыми дорогами.
Язык поменялся. Дени, знавший только провансальское наречье, понимал встречных с пятого на десятое. Да и тех встречных становилось все меньше и меньше.
Весь закатный край неба обложила тяжелая, темно-синяя туча. Она всасывала последний кусочек солнца, а с ним и надежду на ведро. Завтра опять зарядит еще не осенний, а потому обильный дождь. Хорошо, если с утра - к обеду может и развеется. Если с полудня - вечером придется ставить шатры, промокнув до нитки.
Роберт давно хотел сделать остановку. Несколько дней необходимы были маленькому отряду, чтобы отдохнуть и обсушиться. Хорошо бы под крышей. Но подходящего места все не случалось.
Замки в этой местности стояли далеко друг от друга. Да и степень гостеприимства синьоров была такова, что, проезжая мимо очередной цитадели, путники думали не о ночлеге и плотном ужине, а о том, из-за какого именно поворота выскочит вооруженная баронская дружина, чтобы поинтересоваться, кто это шляется ввиду светлых господских очей невозбранно, а главное, что у него в сумах.
Роберт таких встреч не сильно опасался. Эти дружины были, как правило, смехотворно малы и плохо обучены, но поранят кого, коней напугают - не нарывался, объезжал родовые гнезда стороной.
С Прованса, почти с самой высадки на берег, его поразило огромное количество лихого люда, промышлявшего нынче на трактах.
Изъездив пол-Европы во времена своей беспокойной молодости, он ничего подобного не видел. Что уж говорить о начале Похода. Но тогда - понятно - огромная армия бедноты с примкнувшими к ней бродягами, ворами и разбойниками, первой двинулась на разграбление Востока. Через год под Никеей крестоносное воинство нашло их останки.
Еще в Провансе, когда он рвался в Париж, лелея зыбкую надежду, что все с ним случившееся - недоразумение, Роберт отклонил несколько предложений от серьезных торговых людей, двигаться в составе их караванов. Он торопился. Истории, которыми потчевали его купцы, казались выдумкой. Но первая же стычка в трех лье от Вильяно отрезвила, как ушат холодной воды, и заставила всю оставшуюся дорогу настороженно вглядываться в окружающий пейзаж. Поваленное ветром, лежавшее поперек дороги дерево, перевернувшаяся повозка, вокруг которой бродили, постреливая глазами, мрачного вида селяне, даже расположившиеся отдохнуть слепцы - все могло быть хитростью разбойников. Стоило задержаться, проявляя любопытство или сострадание, как из-за ближайших кустов выскакивала грязная ватага, вооруженная кто чем. Нападавшие надеялись на численное преимущество и внезапность. О том, что надеялись напрасно, говорил хотя бы тот факт, что Роберт за все время не потерял ни одного человека, ни лошади, ни поклажи.
Последняя стычка, даже принесла кое-какие трофеи: сапоги, которые оказались в пору только Дени, да лошадь предводителя. Лошадь опять же досталась мальчишке.
Каурая зверюшка не удалась ростом и, вообще, была столь неказистой, что никто больше на нее не позарился. А зря. Роберт скоро убедился, что лохматенькая кобыла здорова, вынослива и обладает каким-то своим, лошадиным умом. Она не спотыкалась даже на очень плохой дороге, не ломилась по чаще, находя удобные проходы, и уж подавно не взбрыкивала, норовя сбросить неумелого седока.
Как-то на привале здоровенный Хаген крикнул Дени: 'Мы теперь за тебя спокойны, Ты за этой лошадкой, как за каменной стеной: из боя вынесет, до трактира довезет… да там и накормит'.
Хаген с отвращением посмотрел в свою миску. Едать приходилось, конечно, и не такое. Разваренные холодные стебли, которыми он питался как-то на протяжении довольно длительного времени, были куда хуже. Но уж очень надоела эта репа.
Когда мяса побольше, еще ничего. Но сегодня под дождичком, да после целого дня в седле пустая пресная каша вызвала приступ бешенства.
Хаген посмотрел на, проворно орудующего ложкой Дени. Этот и опилки смолотит! Захотелось опрокинуть миску с тошнотворной кашей тому на голову. И опрокинул бы, не перехвати взгляд Соля. Неужели их аристократ собирался проделать то же самое? Даже раздражение откатило. Отодвинувшись в тень, Хаген приготовился наблюдать.
Оказалось, намерения друга он расценил с точностью до наоборот. Вместо того, чтобы размазать студенистое варево по физиономии приблудыша, Соль опрокинул свою порцию в его уже опустевшую миску. Дени мгновенно прижал чашку к себе и даже прикрыл рукавом. Личико заострилось - точь-в-точь лисенок, утащивший косточку и готовый ее защищать до крови. Следом, по замурзанному лицу прошлись радость, недоумение, смущение… а потом из-за перепуганной, оскаленной мордочки звереныша выглянул человек: мальчишка выпрямился, чинно поднял миску и начал есть, стараясь не торопиться. Попытался даже благодарить с набитым ртом, но Соль уже отвернулся.
Ишь, ты! Под забором, в своем Провансе, поди, за корку дрался до полусмерти.
Отвык, что люди могут быть - люди, а не все - звери.
А я его в - рожу: не забывай, кто ты есть! И не ответит, потому как подобрали, накормили, спасли, и может, например вот он, Хаген барон Больстадский, чуть что - сапогом.
Можешь? Когда сапогом - это ты хорошо помнишь.
Лицо выплывало из белого колышущегося тумана по частям. Сначала обозначились черные, будто вырезанные на плоской деревяшке морщины. Сходство с деревом дополнялось полной неподвижностью черт. Не трепетали крылья крючковатого носа, не кривился узкогубый рот. А глаза, вообще, не понять, зрячие - нет? Да и глаз почти не видно, спрятались в обвисших, морщинистых веках.
Кто таков? Почему застыл над ним, Хагеном? Нехорошее предчувствие, сродни ожиданию смерти, мешалось в сознании с заполнявшей все существо болью. В голове, разрывая черепную коробку, бухал колокол. Нарастающее раскатистое бу-у-ум сменялось легким перезвоном, будто к медному великану привесили гроздь серебряных колокольчиков. На бу-у-ум боль накрывала волной, на перезвон окатывала, вонзаясь в онемевшее тело тысячей мелких иголочек.
Хаген шевельнулся. По лицу старика прошла рябь, из щелок блеснули глаза. Хаген почувствовал, как в рот льется горячее и горькое. Онемел сначала язык, потом небо, потом белой пеленой стало затягивать, бессильный что-либо понять мозг.
Боль тонула в забытье. Набат в голове умолкал.
Это происходило много раз. Очнувшись, Хаген видел над собой старика или кусок испещренной коричневыми разводами стены, слышал набатный звон, с которым возвращалась боль.
Потом сознание гасло, чтобы через некоторое время все повторилось.
Но постепенно просветы в беспамятстве становились длиннее; звон сотрясал болью уже не все тело, а только голову. Вернулось даже ощущение времени. В какой-то момент Хаген осознал, что лежит здесь очень, очень долго. Что болен и… что кругом чужие.
Теперь он помногу спал или лежал с закрытыми глазами, стараясь восстановить в памяти события, предшествовавшие болезни.
Вспомнил Иерусалим, пеструю суету на узких, со следами недавних сражений улицах.
